Джаспер Ффорде - Полный вперед назад, или Оттенки серого

— Нет, а вот тебе кое-чего нужно. По Серой зоне пошел слух, что одному красному, унылому тугодуму без воображения и с зудом между ног, нужна помощь, чтобы покрыть одну альфа-пышечку у себя дома.

— Ничего не могу понять, кроме хорошо замаскированного «терпеть тебя не могу».

— Говорят, тебе нужно написать стих.

— Ты — лучший поэт в городе?

— Лучший из лучших.

Передо мной забрезжила слабая возможность — я попытался ею воспользоваться и предложил обсудить все это в «Упавшем человеке» за вазочкой печенья.

— Скорее я проткну себе язык шилом.

— Ты меня и вправду терпеть не можешь?

— Не тебя конкретно. Я, можно сказать, беспристрастна в том, что касается политики Цветократии. И ненавижу всех хроматиков одинаково.

— Есть ли смысл спрашивать тебя, что происходит в Ржавом Холме? И какое вы с Зейном имеете отношение к Охристому и продаже городских карточек?

— Нет никакого смысла.

— Я думал, ты скажешь… а в среду пусть будет баранина, — сказал я, завидев Смородини, глубоко погруженного в беседу с цветчиком насчет цветопровода, — и салат, а не овощи.

Смородини, заметив меня, просто кивнул, а что касается цветчика, он учтиво поприветствовал меня: «Эдвард».

— Мэтью, — ответил я, чем, очевидно, впечатлил префекта.

— Да, так вот, — сказала Джейн, когда они удалились, — о поэзии. Что там у тебя за киска?

Я глубоко вздохнул.

— Киску, как ты невежливо ее называешь, зовут Марена, Констанс Марена. Ее отец владеет веревочными фабриками в Нефрите. Мы встречаемся уже несколько лет, и более того…

— Думаешь, мне интересно?

— Не думаю.

— Правильно. Выслушивать в подробностях о твоих отчаянных попытках принести свою личность в жертву хроматическому улучшению для меня так же занимательно, как снимать слизняков с одежды детей. Вы любите друг друга?

— Уверен, что со временем мы станем относиться друг к другу с…

— То есть не любите.

— Верно, — вздохнул я. — Ей нужен красный, а моей семье — социальное положение.

— Чудовищно романтично! Ты ей говорил обо всем этом? Тогда между вами все пойдет на деловой лад. Можно сэкономить на цветах, шоколадках и стихах.

— Она все знает. Это лишь игра. Кроме того, у Роджера Каштана больше шансов, хотя ему не хватает красного цвета, ума, обаяния и внешней привлекательности. Вот это, — я протянул ей письмо, которое набросал, — можно использовать как черновик.

— Какой бред, — сказала Джейн, быстро просматривая мое послание. — И ты действительно собирался это отправить?

— Кусок про Караваджо вышел неплохо, — глупо ответил я, — и, пожалуй, важно упомянуть про систему очередей. Может, вычеркнуть абзац про кролика?

— Тут вообще нет никакого смысла, — отрезала она и начала писать на обороте листка бумаги, прямо на ходу, зачеркивая и начиная снова, точно художник, стремящийся поймать сходство.

Она выглядела просто прелестно, и не только из-за носа. Волосы, не завязанные в хвостик, время от времени падали ей на глаза, и она откидывала их за ухо, секунд на двадцать, — затем все повторялось. Я смотрел на Джейн, горячо надеясь, что она сочиняет медленно и мы обойдем город несколько раз. Увы, это оказалось не так.

— Вот, — сказала она через минуту, вручая мне готовый продукт.

Любимая, ты всех румянее и краше,Алее, чем любой закат.Да не порвется нить судьбы взаимной нашей,Да будет прочной, как канат.

— Это… прекрасно, — пробормотал я.

Вероятно, не каждый мог оценить этот стих с первого раза, но, казалось, все слова подобраны правильно. К тому же они звучали умно, и метафоры имели отношение к веревкам, что не могло не понравиться матери Констанс. Еще важнее было то, что я так написать не мог.

— А где это поместить — в начале или в конце письма?

— Это и есть письмо, дубина. Поставь в конце «Тим», «Питер», или как тебя там, — и все. Никаких «целую», никаких «Мое сердце истосковалось по тебе, пупсик».

— Медвежонок.

— Не поняла.

— Неважно. Сколько я тебе должен?

— Можешь натравить на меня Констанс. Мне нужна от тебя услуга.

Я искоса поглядел на нее.

— Чувствую, речь не о том, чтобы почесать тебе спину или повесить пару полок.

— Нет. Что ты знаешь о Мэтью Глянце?

— О его цветейшестве? Немного.

— Но он твой родственник, живет в вашем доме, ты называешь его Мэтью при всех. Значит, он тебе это позволяет.

— Мы неплохо ладим, — согласился я.

— Мне надо знать, зачем он здесь.

— Ликвидирует утечку мадженты из трубы, он сам мне говорил.

— Я это слышала. Но мы не подключены к сети. Его пригласили, чтобы провести тест Исихары, но это не занимает три дня. Я хочу знать, зачем он здесь на самом деле.

— Ты хочешь, чтобы я шпионил за сотрудником НСЦ? За цветейшим?

— Надо же, сразу дошло. Я-то думала, придется объяснять куда дольше.

— Я не могу шпионить за своим родственником в четвертом колене!

— Нет, ты можешь. И будешь.

— Как-то ты слишком уверена.

Она склонилась ко мне.

— Ты сделаешь это для меня, красный. Несмотря на Констанс, ты влюблен в меня.

Так и было. Она произнесла это. Если я хотел опровергнуть сказанное, у меня было полсекунды. Но я сделал слишком длинную паузу, и вся надежда на то, что мои слова прозвучат правдоподобно, исчезла.

— Ну конечно, — начал я неубедительным тоном, — я полуобручен с девушкой из семейства Марена — и вдруг влюбляюсь в серую, которая меня презирает и к тому же через несколько дней отправится на перезагрузку. Как по-твоему, это хоть сколько-то разумно?

— А любовь неразумна, красный. Вот в чем, по-моему, дело.

Я запустил пятерню в волосы и крепко задумался.

— Ты хочешь знать, зачем здесь цветчик?

Джейн кивнула.

— Ладно, посмотрим, что удастся сделать. Но только перестань угрожать мне убийством, давать мне в глаз и все такое.

— Я буду совсем другой, — сказала она и вновь улыбнулась мне.

Меня использовали, но какая разница? К тому же я мог и не выполнять ее просьбу — все равно в течение недели ее ждет перезагрузка.

Мы завернули за угол и оказались на главной площади. Перед ратушей собралась небольшая толпа. Похоже, здесь проходила церемония присуждения кода, и мы подошли ближе, чтобы должным образом выразить свои наилучшие пожелания.

Мне присудили код в девять лет, а до того я носил другой, ни о чем не говорящий, БСЗ — из набора временных кодов, имевшихся у префектов. Поскольку значение семьи и наследства возрастало, придумали уловку, чтобы обеспечить передачу кода от какого-нибудь родственника младшему из членов семейства. Код РГ6 7ГД, который красовался на моей груди, принадлежал моему деду. Я бы хотел передать кому-либо из своих детей код моей матери, но его отдали некоему Холланду Кларету, за что я его не любил. У Марена было множество старших родственников, так что каждый ребенок Констанс почти гарантированно получал СВЗ — код передавался из поколения в поколение.

Перед нами стояло с полсотни человек. Церемонию проводил де Мальва. Видимо, юная Пенелопа Гуммигут получала код в последний разрешенный для этого день — ей исполнялось двенадцать. Итак, праздник был двойным. Старик Маджента считал присуждение кода пустой формальностью, каковой оно и было, но де Мальва изображал торжественность. Все Гуммигуты — восемь человек, насколько я мог видеть, — лучились от счастья и порой даже пускали слезу: никогда не замечал такого за желтыми.

— Замечательно, — прошептала Джейн. — Новая жизнь старого почтового кода. Связь с прошлым и будущим.

— Иногда твой голос звучит исключительно издевательски.

— Не «иногда», а намного чаще.

— Как ты добралась до Ржавого Холма сегодня утром?

Вопрос был дерзкий, но ведь Джейн обещала не наносить мне увечий. Ответ ее звучал прозаично и загадочно в то же время:

— Шоссе повинуется моим желаниям.

— Как это?

Но она не стала рассказывать, а церемония меж тем закончилась.

— Ты не хочешь сделать пожертвование?

Я не собирался, но сказал, что сделаю, не желая показаться скрягой. Я опустил самую мелкую монетку, которая нашлась, в кувшин с надписью ПЕНЕЛОПА НАРЦИССА ГУММИГУТ, ТО3 4РФ. Кувшин уже наполовину был полон монет невысокого достоинства, лежало там и несколько пуговиц.

— Ну что, счастлива? — спросил я.

Но оказалось, я разговариваю сам с собой: Джейн исчезла в толпе, сделав свое дело. Я снова поглядел на стихотворение — лучшее из всех, что я видел. Как я хотел бы, чтобы оно было написано для меня, а не за меня!

Я отправился на телеграф, чтобы отправить Констанс послание со стихами Джейн. Госпожа Алокрово сильно впечатлилась и похвалила меня за прекрасный стиль.