Генри Олди - Крепость души моей
Ангел стоял и смотрел.
Лиловый «КИА» обнял березу глубоко вмявшимся капотом. Из покореженной решетки радиатора валил пар. Изнутри раздался удар. Один, другой; третий. С душераздирающим скрежетом заклинившая дверца вывалилась целиком, глухо стукнувшись о землю. Игорь Барташов, дизайнер компании «Зебра», вывалился следом. Охнул, встал на четвереньки.
– Надо было «Sportage» брать, внедорожник, – пробормотал Барташов, плохо соображая, что говорит. – У него бампер – хер сомнешь…
Мазнув ладонью по лицу, он уставился на окровавленные пальцы.
– Надя! – очнулся Барташов. – Вовка!
Он кинулся в салон, откуда прозвучал стон.
– Надя! Живая! Слава богу! Ты как?
– Во… Вова…
– Я сейчас, сейчас!
Вынырнув наружу, Барташов рванул заднюю дверцу. Та не поддалась. Барташов зарычал, отчаянно дергая ручку. Оббежал искалеченную машину с другой стороны. После долгих мучений дверца распахнулась.
– Вовка, ты…
Он замолчал.
– Что с ним? Что?! Не молчи!
Барташов не отвечал.
– Он живой! Живой! Надо «скорую»!
– Звони в «скорую», – глухо сказал Барташов.
Медленно, как сомнамбула, он выбрался из машины. Еще медленней, словно пытаясь понять, где они оказались, огляделся по сторонам. Кровь из рассеченного лба заливала глаза. Забыв о платке, Барташов дважды отирал ее тыльной стороной ладони. Воротник и плечи рубашки – модной, с изумрудным отливом – стали бурыми от этой крови.
Железный поток встал. Грохот и лязг прекратились. Местами слышались удары – уцелевшие выбирались из смятых консервных банок. Стоны; голоса. Кто-то плакал навзрыд. Кто-то выл на одной ноте, тоскливой и бесконечной.
Издали долетел хор сирен.
– Едут! – крикнула из машины Надя. – Уже едут!
– Едут, – согласился Барташов.
Багажник открылся с первой попытки.
– Ублюдки, – сказал пожилой сварщик Нестерук, подходя к Барташову. – Душегубы.
Барташов кивнул и достал из багажника монтировку.
– Хуже фашистов, – сказал сварщик Нестерук.
Фашистов он не застал, но знал тех, кто с ними воевал. С завистью Нестерук покосился на монтировку Барташова. У сварщика была сломана правая рука. Он бережно придерживал ее левой.
Барташов снова кивнул и пошел к ангелу. Нестерук заспешил следом.
– Коля! – позвала жена. – Коля, ты куда?!
Барташов не обернулся.
Позади заполошно вспыхивали мигалки пожарных, «скорых» и МЧСовцев. Помощь не могла пробиться сквозь гигантский затор, перекрывший дорогу на добрый километр. От «скорых» бежали санитары с носилками, лавируя меж вставших автомобилей. Пожарники спешно разматывали шланги. Те, кто уцелел, вытаскивали пострадавших из опрокинутого автобуса. Рядом, на земле, лежали в ряд семь тел, накрытых чем попало.
– Ко мне грузите! – надрываясь, кричал таксист Армен. – Моя на ходу!
– Ты ж не выедешь!
– Я?! Да я из таких жоп выезжал! Грузи, говорю!
– Назад сдай! Еще!
– Суки… какие же суки…
– А-а-а-а!..
– Мать, ты тово… Ты не реви так, не надо…
– Уймите ее кто-нибудь! Сил нет!
– Живой? Идти можешь?
– Сдавай, сдавай помалу…
За Барташовым и Нестеруком увязались братья Савельевы – один с лицом всмятку, другой – без единой царапины; и учительница математики Гальская. Ангел ждал, не двигаясь с места.
– Как вам не стыдно?! – первой не выдержала Гальская.
Ангел молчал.
– Люди вы или нет?!
– Не люди они, – хмуро сказал Савельев-старший.
Из его левой ноздри выдулся кровавый пузырь; лопнул, забрызгав рубашку багровой росой. Впрочем, рубашке Савельева уже ничто не могло повредить.
– Фашисты, – повторил Нестерук.
Ангел молчал.
Барташов до боли в костяшках пальцев сжал монтировку. Ногти глубоко впились в мякоть ладони. Броситься на ангела с железякой? Барташов видел по телевизору, что случилось с сержантом, взявшимся за дубинку. Будь у него пистолет… Он не знал, что бы сделал в этом случае. Выпустил всю обойму в ангела? Застрелился сам? Какая разница, если пистолета все равно нет? Зачем он только пришел сюда со своей дурацкой монтировкой?
– Вы должны были предупредить! – не унималась Гальская. – Расставить знаки! Обозначить границу…
– Даже гаишники знаки вешают!
– Ремонтники…
– Беспредел…
– Ироды! Душегубцы!
– Вас предупредили, – сказал ангел.
Его услышали. Даже врачи, даже пожарные на другом краю затора.
– Никто в эти дни не покинет город и не войдет в него.
– Убийцы!
– Какие они ангелы?! Сволота адова!
– Будьте вы прокляты!
Из опрокинувшегося вверх колесами, покореженного «Лексуса» раздавались мерные удары. Кто-то был жив и пытался выбраться. «Почему он не разобьет стекло? – подумал Барташов. – Почему не зовет на помощь? Может, у него шок? Или привык рассчитывать только на себя?» Размышляя над этим, он отвернулся от ангела и направился к «Лексусу». Через пару минут дверца сдалась и с жалобным скрежетом распахнулась.
Хорошо, что он прихватил монтировку. Без нее бы не справился.
Звук
Долго ли, коротко, поздно ли, рано,Как ни насилуй струну,Форте всегда переходит в пиано,Чтобы упасть в тишину.
В этом паденьи – начало начал,Там узнаёшь, для чего ты звучал.
14:06
…живут же люди…
– Это не ангелы!
– А кто?
Очкарик взял паузу. Он держал ее, эту паузу, синюю птицу счастья, крепко и бережно. Сегодня был звездный час очкарика. Тощий, как жердь, ботан, мишень для насмешек одноклассников, вытянул козырную карту и не спешил зайти с нее.
Пусть помучаются.
– Конь в пальто, – хмыкнул конопатый верзила Синицын.
На дурака зашикали.
– Дед Пихто, – упорствовал Синицын.
Дураку пригрозили воздействием. Дурак принял стойку каратиста и взмахнул кулаками. Кулаки были что надо; стойка – так себе.
– Уймись, – велела первая красавица Макуха.
Синицын унялся. Перечить Макухе он не рисковал. Первая красавица могла растрезвонить всем желающим, что Синицын не умеет целоваться. Тут каратэ не обойдешься.
– Кто, Боря? – спросила Макуха. – Ну говори же, кто?
– Инопланетяне, – выдохнул очкарик Боря.
– Фу, – надула губки красавица. – Глупо…
– Точно, инопланетяне, – заторопился очкарик. Звездный час превращался в минуту, если не в секунду, и Боря готов был растянуть время любой ценой. – Я в книжке читал. У Кинга, и этого, Маккаммона…
– Макхренона, – сострил Синицын.
Никто не засмеялся. Пожалуй, никто и не услышал.
– У Кинга город накрыли куполом, – Боря развел руками, изображая купол. – И у Маккаммона в «Кусаке». Ни въехать, ни выехать, как у нас. С той стороны и армия, и полиция, и журналисты – никак. Хоть на танке ломись.
– На вертолете? – спросил Николай Акимович, полковник в отставке.
Николай Акимович выгуливал правнука. Правнук, бутуз двух лет от роду, жался к ноге полковника. Глаза мальчишки блестели, как две маслины. Они были похожи, старик и ребенок: плотные, краснощекие, серьезные.
– И на вертолете, – кивнул Боря.
– Я на «крокодиле» летал, – сказал Николай Акимович. – На двадцать четверке. Нас из Ашхабада перебросили, в июне 80-го. Мы Гору Воров брали, под Файзабадом…
– Гора Воров? – не понял Боря. – Это как в фэнтези?
– Ага. Сперва «Град», а мы – по ночам. Чистая фэнтези…
– На «вертушке», – поправил верзила Синицын.
– Что?
– Надо говорить: летал на «вертушке».
– Почему?
– Так правильно. Я в интернете видел.
Николай Акимович не ответил.
Сигналя, на улицу въехала цистерна с питьевой водой. Шофер долго разворачивался, втискиваясь между синей «девяткой» и «Audi Sportback». Наконец ему удалось встать так, чтобы осталось место для разливочного столика. К цистерне потянулся народ, держа в руках пластиковые бутыли. Все молчали. Казалось, заговорить – означает пропасть.
Одно лишнее слово, и небо упадет на землю.
– Ну вот, – Боря привстал, желая вернуть себе внимание публики. – Кусака под землей спрятался, а город накрыл куполом. Он ловил звездную революционерку, а она в нашей девчонке пряталась. В штатовской, то есть. Кусака людей хватал, собак. Он из них монстров делал.
– Тут станешь монстрой, – вздохнула бухгалтер Фрайман. – Тут крокодилой станешь. И без твоего Кусаки. Ой, мама моя, мама, что из нас жизнь делает…
Она раскрыла складной стульчик и села поближе к Боре. Клубок, спицы – недовязанный носок двинулся к своему завершению. У бухгалтера Фрайман было много родственников, нуждающихся в теплых носках.
– Человеком надо быть, – возразил Николай Акимович.
– Вот и будь, – отмахнулась Фрайман. – Давай, Боренька, дальше…
Красавица Макуха наклонилась к очкарику:
– А зачем Кусаке монстры?
– Революционерку искать, – воспрял Боря. – Кусака под землей прятался, а монстры по городу лазили. Переговоры вели, все такое… Народ мочили, не без того. Угрожали, что всех замочат. Если не отдадут, значит.
