Тимур Пулатов - Черепаха Тарази
— Это понятно, — отозвался Абитай, как бы жалея Бессаза. — Но надо заставлять себя привыкать к людям. А то как же без них, без людей?! Говорил Абитай наставительным тоном — ведь теперь, когда все договорено о женитьбе Бессаза на его сестре, старший брат все равно что отец невесты…
Абитай шагал рядом и никак не решался спросить: с кем это Бессаз повздорил на базаре? Может, люди эти из деревни, где он вел расследование? Чего же они хотели? Чем были недовольны?
— Я встретил на базаре приятеля, — схитрил наконец Абитай. — Он сказал, что вы с кем-то поспорили. Правда?
— Это Фаррух и Майра, — безо всяких недомолвок признался Бессаз — и сказал это шепотом, тревожно оглядываясь: а не идут ли преследователи по пятам — Фарруху хитрости не занимать…
«Успеть бы зайти в дом, — прибавил шагу Бессаз, — и не выходить, пока в городе орудует шайка Денгиз-хана…»
— Я даже не спросил, как они здесь оказались, — робко сказал Бессаз. И Денгиз-хан с ними…
— Ну, если и эмир ваш здесь, то понятно… — деловито промолвил Абитай. — Приехали, наверное, договариваться с ним, хотя непонятно, отчего слуги эмира в такой дрянной одежде?..
— Говорит, будто все мое имущество перешло к Денгиз-хану, — начал было жаловаться Бессаз, но, услышав, как Хатун вздохнула, опечаленная, поспешил успокоить ее, а заодно и брата: — Но как только я снова объявлюсь в городе, Денгиз-хан все вернет — будьте уверены… Добро мое в его руках останется в целости-сохранности, а попади плуту Фарруху, он промотал бы все на безделушки Майре, некогда весьма благовидной, воспитанной, но благодаря сожительству с низким слугой… ~ Бессаз, помимо своей воли, снова, как и на базаре, в разговоре с Фаррухом, стал плести такую чепуху, в которой сам запутался…
— Из ваших слов, приятель, я понял, — похлопал его по плечу Абитай, не все еще потеряно. Радуйтесь жизни, веселитесь, на ужин я зажарю печенку с луком… Только Тарази-хану ни слова о вашей встрече на базаре. Увидит, что вы переживаете, волнуетесь зря, — прикажет снова запереть вас, чтобы поберечь ваше здоровье… А мне, признаться, надоело быть стражем у ваших дверей…
Бессаз вдруг приободрился, тряхнул головой:
— Да ведь у вас сабля! Можно их до смерти напугать… А я, глупец, иду и думаю, как быть нам, четырем мужчинам, если в доме появится шайка Денгиз-хана? Хотя их трое, но этот немец-ажнабий [38], говорят, весьма свиреп. И еще вымогатели могут привести с собой десяток местных бродяг…
— Мнительный! — захохотел от души Абитай. — Поверьте, они и носа не сунут к нашему дому — ведь отец Армон-хана — безжалостный судья!
Доводы Абитая, особенно насчет отца Армона, успокоили Бессаза, но ненадолго. И когда приблизились они уже к дому, Бессаз вдруг закричал, увидев за оградой сада две фигуры:
— Они уже здесь! — И так, будто сам не поверил собственным глазам: ведь был уверен он, что холм — островок защиты от людской толпы, обмана и несчастий, и стоит сделать еще десяток шагов, и Бессаз в полной безопасности.
Бессаз бросился к Абитаю, ища защиты, но тот от неожиданности сам испугался и засуетился, прыгая с камня на камень.
— Сейчас, сейчас я их поймаю, — бормотал он. — Дайте только собраться с духом…
Две фигуры — Бессаз сразу узнал Фарруха и Майру, — задрав головы, смотрели на крышу дома, словно искали путь наверх. Но, заметив Бессаза в компании брата и сестры, супруги спрятались за деревьями, и Бессаз умоляюще просил Абитая не оставлять их одних с Хатун, ибо Фаррух мог в любую минуту выскочить даже из-под земли.
— Я прогоню их! — говорил Абитай, но сам почему-то медлил и, вместо того чтобы действовать, стал пространно объяснять: — Ведь, увидев их снизу, толпа может подумать, что здесь есть нечто любопытное, и все покарабкаются наверх. — Абитай шел, прижавшись плечом к плечу Бессаза, будто не он был приставлен охранять и тайно наблюдать за Бессазом — а наоборот…
Наслышавшись путаных историй о страже на скале и о том, что мошенника земляки приняли за бога мушриков и прочее, прочее, Абитай, еще не видя Фарруха, в душе уже побаивался его.
Так, напуганные, пробирались они к воротам, но открыть их не успели: неизвестно откуда появившиеся Фаррух и Майра деловито пробежали совсем близко от них и скрылись за углом.
Абитай от неожиданности поднял руку, желая схватить Фарруха за шиворот, но промахнулся и первым вбежал в дом. И уже в коридоре, сконфуженный, ощупывал всего себя, не понимая, как это Фаррух сумел ловко и незаметно снять с его плеча связку лука и исчезнуть, чтобы полакомиться в кустах скромным ужином из черствого хлеба и лука.
Хатун — ей все еще не разрешалось появляться в доме — в страхе смотрела на лестницу, ожидая, что с минуты на минуту спустится Тарази и отругает ее, но и выйти наружу тоже боялась. Мужчины своим поведением обескуражили ее. Прижавшись спиной к воротам, она как бы желала принять первый удар на себя. Дерзкое мужество появилось в ней от отчаяния. Страх перед Тарази был столь велик, что она забыла о еще большей опасности, которая ждала ее снаружи. Хатун бросилась к воротам, но не смогла открыть их, в отчаянии застучала кулаками по створкам.
За то короткое время, пока напуганная тройка толпилась в коридоре, растения успели сползти с крыш и закрыть ворота. И Хатун оказалась запертой, как когда-то Бессаз-черепаха, которая пыталась сбежать от Абитая.
Бессаз недавно рассказывал ей, какой ужас испытал он при этом, хотя и был зверем, и Хатун пожалела его, но так и не поняла: отчего запертые ворота могли смертельно напугать ее жениха? Сейчас же, сама оказавшись в таком же положении, всем своим существом почувствовала и пережила то отчаяние, которое испытал тогда Бессаз. И ей стало так жаль его, что через сострадание снова почувствовала с Бессазом родственную близость.
На шум быстро спустился Армон, но все трое сделали вид, будто ничего не произошло, только Абитай забормотал оправдания:
— Хатун, как всегда, заболталась… забыла о запрете и пошла в дом. И ворота закрылись за ней…
Армон, похоже, не придал этому значения, долгий взгляд его остановился на Бессазе.
— Как вы перенесли первый выход к людям? — кратко и сухо спросил он, подражая интонации Тарази.
— Немного непривычно, — уклончиво ответил Бессаз, но Абитаю не терпелось отвлечь внимание Армона, и он сказал, взбегая вверх по лестнице:
— Я возьму саблю и срублю снаружи мох. Пусть Бессаз-хан мне поможет. Пора приучать его к работе…
— Да, но только не размахивать бесполезно саблей, — усмехнулся Армон и почему-то с жалостью глянул на Бессаза.
Абитай рад был услышать от Армона хотя бы эту колкость — ведь в последние дни хозяин совсем перестал разговаривать с ним, ходил, не замечая никого, подавленный, будто потерял отца или мать. И Абитай мучительно думал, чем же он так провинился перед хозяином, которого нежно и трогательно любил.
Знал бы сейчас Абитай, что творится в душе Армона, как, мучительно переживая, избавляется он от многого, что было ему дорого, — надежд, юношеских мечтаний, честолюбия, слуга конечно же выбросил бы из головы всю эту суету с мужеством сестры и сидел бы день и ночь у порога комнаты Армона, страдая и думая, как бы ему помочь безболезненно перенести горечь утраты.
Ведь теперь, после долгих размышлений, стало ясно, что наши тестудологи так и не смогли ничем помочь Бессазу. Все, чего они добились, изнуряя себя мучительной работой, лишь на короткое время вернуло Бессазу его прежний облик, чтобы уже в последний раз, прощаясь, глянул на себя в зеркало и навсегда запомнил, какое лицо у него было… в длинном, нескончаемом ряду человеческих лиц…
Свежая кровь, которую влили в его сосуды, скоро начнет опять портиться, смешиваясь с дурной, звериной его кровью, и перед тестудологами снова предстанет то беспомощное существо с черной мордой и слоновьими лапами…
— Тарази-хан ждет вас наверху, — сказал Армон и повернулся, понуро ступая по лестнице.
— Можно, ханум [39] еще немного побудет со мной? — в панике спросил Бессаз, и Армон, даже не разобрав, о ком речь, согласно кивнул…
IV
Тарази заглянул в комнату Бессаза и случайно поймал его на том, как он любезничает с Хатун.
— Ведь вам запрещено входить в дом! — нахмурился он, но тут же жалостливо добавил, смягчившись: — Нельзя, сестра…
Бессаз вскочил и начал было объяснять, но Тарази не слушал, а лишь укоризненно покачивал головой, поглядывая на дверь:
— Прошу, оставьте нас одних…
Абитай, как всегда неизвестно откуда появившийся, испуганно выглянул из-за спины Тарази и показал саблю, как бы говоря, что не даст ее в обиду Фарруху и Майре, все еще бродившим вокруг дома.
Хатун, устыдившись, молча вышла из комнаты и вместе с братом стала спускаться к воротам.
