Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна

— Ты ведь помнишь Анну? — Виктор показывает мне на женщину. — Она приходила к тебе за медицинской помощью?

— Помню. Дай мне пить.

— Молодец, — жизнерадостно улыбается Виктор, — ну, теперь, думаю, ты быстро поправишься.

Я жадно пью настой на травах. Тяжело дышу после этого, словно затащил тяжкий груз в гору. Откинувшись назад, я начинаю исследовать правой рукой своё тело. Сделать это не просто, — я лежу со всех сторон обложенный одеждой. Фуфайки, свитера, телогрейки и стеганые шубы. Одежда, снятая с убитых мною теней. Они дают тепло, но и мешают мне найти части своего тела. Кроме того, на мне не моя одежда, — широкая теплая рубашка, похожая на толстовку.

Сначала левую руку. Сломанные кости предплечья почти срослись, — моя рука фиксирована к ровной доске, и именно это обеспечило заживление. Там, где пуля прошла навылет через грудь, тоже всё в порядке. Порезы и раны на коже затянулись. Ножевое ранение в левом боку, — я прижимаю ладонь к этому месту. Мне повезло, лезвие ножа прошло в паре миллиметров от почки. Всего лишь небольшое воспаление в паранефральной клетчатке, как остаточные последствия ранения.

Левое бедро. Я не могу дотянуться правой рукой до раны, но вполне достаточно того, что я чувствую. Здесь хуже всего. Рана нагноилась. В этом нет ничего удивительного, — скорее всего, вилы никто не простерилизовал перед тем, как использовать его в качестве оружия.

Анна использует травы, чтобы вытянуть гной из раны, но процесс идет очень медленно, потому что нет хорошего оттока и нет антибиотиков. Она просто не знает, что надо сделать, чтобы процесс выздоровления начался.

— Виктор.

— Да, — он поворачивается на мой зов.

— Рану на ноге надо вскрыть.

Он непонимающе смотрит на меня, и я повторяю:

— На моем бедре рана. Там гной. Надо её разрезать, выпустить гной и прикладывать солевые повязки, чтобы очистить рану.

Виктор зовет Анну и говорит ей то, что я сказал ему. Я вижу, что у женщины мои слова вызывают ужас. Она боится.

Я надеюсь на Виктора, потому что знаю — в его жизни было столько всего, что он не испугается ни крови, ни гноя, ни ощущения того, как нож разрезает живую плоть.

Он снимает с раны пропитанные кровью и гноем тряпки, и я показываю ему:

— Вон там, по нижней боковой поверхности надо разрезать кожу, засунуть в рану пальцы и развести их в стороны. Когда пойдет гной, надо будет давить другой рукой сверху, чтобы как можно больше оттекло гноя. Сможешь?

Он неуверенно кивает:

— Думаю, что да.

— Хорошо. Нам нужен острый нож, чистая вода и соль.

Анна говорит, что сейчас всё принесет, и исчезает.

— Ты уверен, что это нужно делать?

— Да.

Я смотрю на Виктора и улыбаюсь. В этом человека есть всё — смелость и решительность, робость и страх, уверенность и опасения неудачи, нетерпеливое желание идти искать своего ребенка и чувство ответственности за другого человека, любовь и ненависть, умение различить добро и зло, и понимание, что первое без второго невозможно.

Он выглядит обычным человеком, но внутри живет низринутый с небес Ангел.

Я рад, что встретил его на своем пути.

Мария Давидовна остановилась у скамейки и, задумчиво посмотрела. На улице холодно, хотя солнце светит по-весеннему. Ночью выпал снег, а днем он растаял. Скамейка высохла. Она устала, и деревянная поверхность скамьи выглядела очень заманчиво.

В последнее время она с трудом передвигалась, — тяжело было не только ходить, но и просто стоять на месте. Со стороны её походка выглядела неуклюже и немного смешно, но она относилась к этому философски, — в конце беременности при сроке тридцать пять недель, в этом нет ничего необычного. Как врач, она знала, что хрящевая ткань между костями таза размягчается, чтобы в родах пропустить рождающегося ребенка, и эти анатомические изменения приводят к неуклюжести в движениях. Кроме того, за последние восемь месяцев её вес увеличился на тринадцать килограмм, и эта лишняя тяжесть давила на позвоночник, тазовые кости и суставы ног.

Мария Давидовна сидела на скамье во дворе своего дома. Прогулка до магазина и обратно, — в последний месяц единственный маршрут, по которому она ходила два раза в неделю. В остальное время она сидела дома, читала книги, смотрела телевизор и думала. Депрессивное состояние месячной давности ушло, оставив после себя легкую грусть и равнодушие к происходящему во внешнем мире. Теперь, если она смотрела телевизор, то предпочитала документальные фильмы про путешествия и о животных. Новостные программы она игнорировала, сказав себе однажды, что если предсказанное Ахтиным произойдет, то неважно, насколько быстро она об этом узнает.

Книги она читала про любовь. Никаких детективов и триллеров. Никаких приключенческих романов и фантастики. С непередаваемым удовольствием она погружалась в миры, где главный герой и героиня встречаются, влюбляются, переживают определенные трудности и невзгоды, страдают от разлуки и искренне радуются воссоединению. Перелистывая страницы, Мария Давидовна хотя бы на время забывала о том, что она опять одна, что её будущий сын никогда не узнает своего отца, что у неё нет ничего, кроме ребенка, которому она посвятит свою жизнь.

Размышляла она, в основном, над тем, что было в прошлом. Воспоминания, окутывая её сознание густым облаком, порой приводили к влажности в глазах. Слезы набухали и редкими каплями стекали по щекам. Она не стирала их, позволяя падать на пол.

Бывали мгновения, когда картины из прошлой жизни заставляли её улыбаться, но улыбка, которую она видела в зеркале, как правило, была настолько грустной, что вновь хотелось плакать.

И чаще всего она просто равнодушно перебирала в памяти события последних лет, начиная с того момента, как первый раз Вилентьев пришел к ней с фотографиями жертв Парашистая. Тогда она даже не догадывалась, чем всё закончится. В то лето она не думала, что этот убийца однажды станет смыслом её жизни.

Почувствовав, что сможет без проблем добраться до квартиры, Мария Давидовна встала, взяла кулек с продуктами и пошла к подъезду. Останавливаясь на каждом этаже, она добралась до двери. Долго смотрела на еле заметную надпись на стене. Она не знала, увидел ли её Ахтин. Хотелось верить, что послание достигло адресата, но — имело ли это какое-то значение сейчас?

— Да, не Бог, но для меня ты смог стать Богом, — прошептала Мария Давидовна, достала ключ из кармана и открыла дверь.

В последние два месяца она постоянно хотела кушать. Даже плотно поев, она через пятнадцать минут снова начинала думать о том, что можно пожевать. Вот и сейчас, как только она вошла в квартиру и ощутила запах жареной картошки, которую она готовила два часа назад, рот наполнился слюной. Нетерпеливо вытащив из кулька батон колбасы, Мария Давидовна нарезала неровными толстыми кусками продукт, сделала бутерброд и откусила от него. Испытывая непередаваемое удовольствие от вкуса пищи. Она сидела на кухне и жевала, глядя на срез колбасного батона, — нежно-розовый цвет выглядел так аппетитно, что, не доев один бутерброд, она начала резать второй.

Временно насытившись, Мария ушла в комнату, легла на диван и, умиротворенно вздохнув, закрыла глаза. Вот теперь можно и отдохнуть.

Сумеречный зимний лес. Тишина и голод. Даже нет ожидаемого хруста снега под ногами. Укрытые снегом ели стоят, как стражи странного леса, непоколебимо и уверенно охраняя его покой. В этом холодном безмолвии она спокойна, — острое обоняние подсказывает, что дичь рядом.

Утолив голод, она согреется.

Согревшись, она обретет силу.

Став сильной, получит все.

Среагировав на мелькнувшую под елью тень, она побежала, легко перепрыгивая через упавшие стволы и огибая переплетения кустарников. Заяц, петляя между деревьями, метался в попытке сохранить свою ничтожную жизнь, но все закончилось быстро.

Она отрывала куски мяса, ощущая парной и сладкий вкус победы. Но это был всего лишь мелкий заяц — она смогла только слегка утолить голод. Обтерев запястьем лицо от крови, она пошла дальше. Из одежды на ней была только фланелевая рубаха, и холод сжимал её в своих объятиях. Но ни холод, ни притупившийся голод не мешали получать удовольствие от осознания своей силы, от кайфа успешной погони и предвкушения крупной добычи.

Это её лес.

Она здесь хозяйка.

Вся дичь в этом лесу принадлежит ей.

Полная луна осветила поляну, на край которой она вышла. Животное, стоявшее так же, как и она, на двух ногах, одетое в штаны и теплую куртку, смотрело на неё. Оно не убегало и не пряталось, но это ничего не меняло, — это двуногое животное тоже её дичь. Не отрывая взгляда, она преодолела разделяющие их метры, и обрушилась на добычу. Погрузив в шею свои зубы, она, захлебываясь, вбирала в себя эту солоноватую жидкость, несущую жизнь.