Айн Рэнд - Или – или
– Послушайте, мистер Реардэн, – сказал мужчина, похожий на заводского рабочего, – богатые продают нас с потрохами. Передайте этим состоятельным ублюдкам, которые так озабочены раздачей всего подряд, что, раздаривая свои богатства, они продают шкуру с наших хребтов.
– Я знаю, – произнес Реардэн.
Вина – на нас, думал он. Если мы, будучи движущей силой, кормильцами, благодетелями человечества, позволяем, чтобы нас клеймили, как злодеев, и молча несем наказание за наши добродетели – на торжество какого «добра» мы рассчитываем?
Реардэн взглянул на окружающих его людей. Сегодня эти люди приветствовали его громкими возгласами; точно так же они приветствовали его, стоя вдоль железнодорожного полотна линии Джона Галта. Но завтра они потребуют новых указов от Висли Мауча и программ бесплатного жилья от Орена Бойла, и балки Бойла обрушатся на их головы. Они будут этого требовать, им втолкуют, чтобы они забыли, как забывают свои проступки, что Хэнк Реардэн вызвал у них крики одобрения.
Почему люди готовы отречься от лучших мгновений в их жизни, как от греховных? Почему они предают лучшее в себе? Что заставило их поверить, будто земля – царство зла, а безысходность – их судьба. Реардэн не мог определить причину, но знал, что она должна быть названа. Он ощущал это как огромный знак вопроса в зале суда; и теперь его долгом было ответить.
Вот приговор, вынесенный ему судом: выяснить, какая идея, простая, доступная самому незамысловатому человеку, заставила человечество принять учение, ведущее его к самоуничтожению.
V
– Хэнк, я больше не буду считать это безнадежным – никогда, – сказала Дэгни вечером после суда, – меня никогда не заставят бросить работу. Ты доказал, что справедливость в конце концов побеждает. – Она немного помолчала и добавила: – Если знаешь, что такое справедливость.
Лилиан сказала ему на следующий день за ужином:
– Итак, ты выиграл? – Ее голос звучал неопределенно; она ничего не добавила; она изучала его, словно разгадывая загадку.
Наш Нянь спросил Реардэна на заводе:
– Мистер Реардэн, что такое моральный принцип?
– То, от чего много неприятностей.
Парень нахмурился, потом пожал плечами и, смеясь, произнес:
– Черт, это было чудесное шоу! Какую взбучку вы им задали, мистер Реардэн! Я не отходил от радио и стонал от смеха.
– Откуда ты знаешь, что это была взбучка?
– Но ведь была?
– Ты уверен?
– Уверен.
– То, что заставляет тебя быть уверенным, и есть моральный принцип.
Газеты молчали. После особого внимания, которое они уделили этому делу, газетчики вели себя так, словно процесс не заслуживал упоминания. На последних страницах печатались краткие отчеты, составленные в таких общих словах, что нельзя было обнаружить и намека на какие-либо неувязки.
Бизнесмены, с которыми Реардэн встречался, казалось, избегали говорить о суде. Некоторые вообще отворачивались с негодующим видом, словно боялись, что даже взгляд на него может быть истолкован как определенная позиция. Другие высказывались:
– По-моему, Реардэн, это было крайне неблагоразумно с твоей стороны.
– …мне кажется, сейчас не время наживать врагов.
– …мы не можем позволить себе вызывать негодование.
– Чье негодование? – спросил Реардэн.
– Не думаю, что правительству это понравится.
– Ты видел последствия этого.
– Не знаю… Народ не одобрит это, все идет к взрыву негодования.
– Ты видел, как народ принял это.
– Ну не знаю… Мы так стараемся не подавать никакого повода для обвинений в эгоизме, а ты дал козыри в руки врагу.
– Может быть, ты согласен с врагом, что не имеешь права на свои доходы и собственность?
– Нет, конечно, нет, но зачем же кидаться в крайности? Всегда есть золотая середина.
– Золотая середина между вами и вашими убийцами?
– Ну зачем так выражаться?
– То, что я сказал на суде, верно или нет?
– Это будут неправильно цитировать и превратно истолковывать. •
– Верно или нет?
– Народ слишком туп, чтобы решать такие вопросы.
– Верно или нет?
– Не время хвастаться богатством, когда простой народ гибнет от голода. Это лишь подстрекает их отнимать все подряд.
– А признавая, что у тебя нет прав на свое состояние, а у них есть, ты удержишь их?
– Ну, не знаю…
– Мне не нравится твое выступление в суде, – сказал другой бизнесмен, – пожалуй, я с тобой не согласен. Что касается меня, я горжусь, что работаю на благо общества, а не только ради личной выгоды. Мне приятно думать, что я не просто зарабатываю на трехразовое питание и лимузин «хэммонд».
– И мне не нравится идея упразднения указов и контроля, – сказал еще один. – Они, конечно, переусердствовали, но чтобы вообще никакого контроля? Я не согласен с этим. Мне кажется, определенный контроль необходим. Для блага общества.
– Прошу прощения, господа, – произнес Реардэн, – за то, что вынужден спасать ваши чертовы шкуры вместе со своей.
Группа бизнесменов во главе с мистером Моуэном никак не отреагировала на процесс. Но неделей позже они шумно объявили, что вложили деньги в строительство игровых площадок для детей безработных.
Бертрам Скаддер не упомянул о суде в своей рубрике. Но через десять дней среди перепевов прочих слухов и сплетен заявил: «Кое-что об отношении общества к Хэнку Реардэну понятно из того, что из представителей всех социальных групп самым непопулярным он оказался среди своих же коллег-бизнесменов. Даже самые хищные акулы считают, что он, с его аборигенскими ухватками, зашел слишком далеко».
Декабрьским предрождественским вечером, когда улицы за окном, как забитое горло, выхаркивали автомобильные гудки, Реардэн сидел в своем номере в отеле «Вэйн-Фолкленд», сражаясь с более опасным противником, чем усталость и страх, – отвращением при мысли о необходимости иметь дело с людьми.
Реардэн сидел, не желая двигаться, словно прикованный к стулу и к этой комнате. Он уже битый час пытался не думать о том, что заставляло его оставаться дома: единственный человек, которого он страстно желал видеть, находился здесь, в отеле, всего несколькими этажами выше.
В последние несколько недель он ловил себя на том, что попусту тратит время в холле, входя или выходя, задерживается без необходимости возле газетных киосков, рассматривает поток спешащих людей в надежде увидеть среди них Франциско Д'Анкония. Он ловил себя на том, что, обедая в одиночестве в ресторане отеля, непрестанно следит глазами за портьерами входной двери. Сейчас, сидя в своем номере, Реардэн поймал себя на мысли, что между ним и Франциско всего несколько этажей.
Он встал, удивленно усмехнувшись; я поступаю, как женщина, ждущая телефонного звонка и борющаяся с соблазном положить конец мучениям, сделав первый шаг, думал Реардэн.
Нет причины, думал Реардэн, мешающей мне пойти к Франциско Д'Анкония, если я хочу. И все же, решив, что пойдет, он почувствовал облегчение, словно капитулировал.
Он шагнул к телефону, чтобы позвонить Франциско, но передумал. Не этого он хотел. Реардэн хотел войти без доклада, как Франциско вошел в его кабинет; это казалось ему установлением отсутствовавшего ранее между ними равенства.
По пути к лифту Реардэн подумал: «Его не будет у себя, а если он и там, возможно, ты найдешь его развлекающимся с какой-нибудь шлюхой – и поделом тебе!» Но мысль казалась нереальной, Реардэн не мог сопоставить ее с человеком, которого видел у полыхающей печи. Он уверенно вошел в холл, чувствуя, как горечь переходит в радость, и постучал в дверь.
Голос Франциско рявкнул: «Войдите!» Звук был резкий, рассеянный.
Реардэн открыл дверь и остановился на пороге. На полу в центре комнаты стояла дорогая лампа с атласным абажуром, отбрасывающая круг света на большие листы ватмана. Франциско Д'Анкония без пиджака, с волосами, свисающими на лицо, лежал на полу, опершись на локти, и, кусая кончик карандаша, сосредоточенно смотрел в какую-то точку сложного чертежа. Он не поднял глаз и, казалось, забыл про стук в дверь. Реардэн попытался разглядеть чертеж: это напоминало поперечное сечение расплавленного металла. Он стоял и с удивлением наблюдал; если бы он мог перенести в реальность собственный образ Франциско Д'Анкония, именно это он и увидел бы: молодого целеустремленного труженика, поглощенного трудной задачей.
Минуту спустя Франциско поднял голову. В следующее мгновение он вскочил и посмотрел на Реардэна с недоверчивой улыбкой. Через секунду он поспешно схватил чертежи и отбросил в сторону.
– Я помешал? – спросил Реардэн.
– Пустяки. Входите. – Он счастливо улыбался. Реардэн вдруг понял, что Франциско ждал его прихода как победы, на которую не очень надеялся.
– Чем ты занимался? – спросил Реардэн.
– Так, забавлялся.
– Можно взглянуть?
– Нет. – Франциско ногой отодвинул чертежи в сторону. Реардэн отметил, что если он и сердился на нахальное хозяйское поведение Франциско у него в кабинете, то сейчас сам ведет себя так же, потому что без всяких объяснений пересек комнату и уселся в кресло, как дома.