Нил Гейман - Все новые сказки
— Я должен сказать вам, — сказал он, отстегивая ремень, вытаскивая ее из машины, — что с принципом «поймал — отпустил» я получаю от жизни намного больше удовольствия. Все плюсы рыбалки и никаких минусов, понимаете?
Он уложил ее на землю. Вернулся к машине за монтировкой и разбил ей обе коленные чашечки, прежде чем освободить ноги, но скотч на запястьях и на губах не тронул. Срезал с нее ножом одежду. Потом разделся сам, аккуратно сложил свою одежду. Адам и Ева в саду, подумал он. Голые и не знающие стыда. «Наставник! Всю ночь мы трудились и ничего не поймали».
И повалился на нее.
Дома он загрузил одежду в стиральную машину, потом налил себе ванну. Но немного помедлил, прежде чем окунаться. К нему прилип ее запах. Лучше подышать этим запахом, пока вновь мысленно переживаешь произошедшее, с начала до конца, от первого взгляда на нее в супермаркете до звука сломанной ветки — так хрустнула ее шея.
Заодно он вспомнил, как впервые отклонился от принципа «поймал — отпустил». В тот раз он поступил не по наитию, а долго и упорно обдумывал план, и когда подвернулась подходящая девушка — молоденькая блондинка, типаж болельщицы, с курносым носиком и родинкой на щеке, — когда она подвернулась, он не оплошал.
Потом рассердился на себя. Неужели он скатывается назад, в прошлое? Нарушает кодекс, который сам для себя избрал? Но быстро заглушил в себе эти вопросы и на сей раз не испытывал ничего, кроме спокойного удовлетворения.
Он по-прежнему ловит и отпускает. И наверное, так будет всегда. Но, бог ты мой, это же не обязывает его стать вегетарианцем?
Конечно нет. Иногда следует утолить аппетит.
Джеффри Форд
Платье в горошек под полной луной[55]
Перевод Светланы Силаковой[56]
Он заехал за ней в семь на кабриолете с опущенным верхом. То был изумрудно-зеленый «Плимут Бельведер» с косыми выступами на багажнике — то ли плавники, то ли футбольные ворота. Из окна своей квартиры на четвертом этаже она увидела, как он подрулил к тротуару у подъезда. Окликнула:
— Эй, Декс, где это ты раздобыл субмарину?
Он сдвинул на затылок шляпу-«Хомбург»[57], запрокинул голову.
— Свистать всех наверх, детка! — почти пропел, похлопывая по белому кожаному сиденью.
— Дай мне одну минутку! — крикнула она, засмеялась, послала ему воздушный поцелуй. Ступая по синим лоскутным половикам, прошла из гостиной в маленькую ванную с покрытым плесенью потолком и растрескавшейся штукатуркой. Придвинулась к зеркалу проверить макияж. Румяна и помада нанесены толстым слоем — можно было бы все дыры в стенах заделать. Тени для век — голубые, оттенок «павлин», подводка для глаз цвета индиго. Она проворно поправила корсет прямо через платье, огладила ткань, отошла на шаг, чтобы полюбоваться собой в полный рост. Вечернее платье — черное, в мелкий белый горошек, открытые плечи. Повернувшись к зеркалу в профиль, набрала в грудь воздуху. Выдохнула, вскричав: «Ох ты господи!» Проходя мимо кухонной ниши, схватила с обшарпанного стола серебряную фляжку и сунула в сумочку.
Ее каблуки гремят по деревянным ступенькам. Спустившись на один пролет, она оступилась и чуть не упала. Но вот она внизу, толкает дверь, выходит на улицу. Солнце клонится к закату, дует первый ветерок — кажется, духота длилась целую вечность. Декс ждет у бордюра, предупредительно распахивает дверцу. Сдвинув шляпу набок, слегка кланяется:
— Чудесно выглядите, ваше величество.
Она подошла, чмокнула его в щеку.
Улицы были пусты, на тротуарах — ни души, и, если не замечать, что в окнах высоких обветшавших зданий кое-где брезжил тусклый желтый свет, город казался обезлюдевшим. На Крафт-стрит Декс повернул налево и вскоре выехал за окраину.
— Аделина, до чего же долгая разлука, — сорвалось с его губ.
— Тсс, милый, — повелительно произнесла она. — Давай не будем об этом думать. Лучше расскажи, куда ты поведешь меня сегодня.
— Туда, где мы сможем далеко зайти.
Она шутливо стукнула его по плечу.
— Хочу коктейль!
— Конечно, детка, конечно. Я вот что придумал: пойдем в «Ледяной сад», подрыгаемся под музыку, пропустим по маленькой, а после полуночи рванем в пустыню смотреть звездопад.
— Молоток! — кивнула она и включила радио. «Every Time We Say Goodbye»[58] в обработке для саксофона — теплой, как тлеющие угли, — вырвалась из динамика, обвила шеи Декса и Аделины, как шарф, но ее мгновенно унес, посвистывая, ветер.
Автомобиль плыл сквозь густеющие сумерки. Она закурила сама, дала прикурить Дексу. Фары озарили армадилла[59], перебегающего дорогу в пятидесяти ярдах перед машиной. Запах шалфея пытался перебить орхидейный аромат духов Аделины. Декс, зажав сигарету в зубах, положил свободную руку на ее колено. Она накрыла его руку своей, их пальцы переплелись. И вот совсем стемнело, асфальт сменился грунтовой дорогой, над далекими холмами, превратившимися в причудливый силуэт, медленно, точно воздушный пузырь в банке меда, взошла луна; этакий космический торт со взбитыми сливками, круглое лицо, заглядывающее в вырез платья Аделины. Она, улыбаясь, откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза. Открыла всего через секунду, но оказалось, они уже у цели, едут по длинной аллее араукарий к кольцевой дорожке вокруг сияющего огнями «Ледяного сада». Декс затормозил, остановился у входа. Рыжий веснушчатый парнишка в ливрее шагнул к автомобилю.
— Мистер Декс, — сказал он, — давненько мы вас не видели.
— Возьми фотокамеру и запечатлей этот момент для вечности, Джим-Джим, — откликнулся Декс и подбросил в воздух серебряный доллар. Парень поймал монету, опустил в карман жилетки и только потом открыл дверцу со стороны Аделины.
— Как жизнь молодая, Джим? — спросила она.
— Только что изменилась к лучшему, — Джим шлепнул рукой по жилетному карману.
Декс обогнул автомобиль, взял спутницу под руку, и они, минуя огромные пальмы в кадках, вышли через небольшой тоннель на просторный внутренний двор прямоугольной формы. Над головами — небосвод, стенами служит роскошный сад из дивных хрустальных растений, между которыми клубятся отражения и блики — полное ощущение снежной бури. У края высокого дугообразного портика Декс с Аделиной замешкались, разглядывая толпу и музыкантов. Столики, танцпол, у дальней сцены играет оркестр — сегодня выступают «Набоб и недотепы». Над океаном макушек, держа в одной руке хромированный тромбон, в другой — микрофон, Набоб исполнял приджазованную версию «Дрожащих коленок и мокрых трусов».
Из толпы вынырнул господин в белом смокинге и красной феске. Маленький толстячок с усами, которые казались нарисованными. Пятидесятилетний младенец, загримированный под взрослого. Декс снял «Хомбург», приветственно протянул руку:
— О, Мондриан.
Метрдотель слегка поклонился и почти прокричал сквозь гул ресторана:
— Видеть здесь вас обоих — для нас большая честь.
Аделина тоже пожала ему руку.
— Сегодня вечером вы совершенно бесподобны, — сказал Мондриан.
— Столик на двоих, — сказал Декс, помахав перед носом метрдотеля новенькой двадцатидолларовой купюрой. — Поближе к танцполу.
Толстячок снова поклонился и, распрямляясь, выдернул купюру из пальцев Декса.
— Следуйте за мной, друзья! — Он развернулся и начал медленно пробираться сквозь лабиринт столиков и людскую толчею.
Аделина приветственно махала тем, кто окликал ее по имени; если же кто-то обращался к Дексу, тот подмигивал, пальцем целился в их сторону и нажимал невидимый спусковой крючок. Мондриан отыскал им столик в первом ряду прямо у сцены. Предупредительно пододвинул Аделине стул, а когда она уселась, еще поклонился.
— Два «Сладких джина», — сказал Декс, и метрдотель моментально испарился.
Аделина достала из сумочки две сигареты, прикурила от свечки в середине стола. Декс перегнулся к ней. Она вставила сигарету ему в рот. Закурила сама, глубоко затянулась.
— Каково снова вернуться в строй? — спросил Декс.
Широко улыбнувшись, она выдохнула струю дыма:
— Все точно так, как надо. По крайней мере, в первые час-два на воле. Об остальном я пока не вспоминаю.
— Отлично, — сказал он, снял шляпу и положил на пустой стул рядом с собой.
Тут музыка смолкла, сменилась болтовней и смехом посетителей, звоном бокалов и вилок. Набоб спрыгнул со сцены и, ударившись пятками об пол, сделал кувырок. Распрямился рядом с их столиком:
— Привет, Декстер.
— Ну что, курилка, все пашешь? Хиты лабаешь? — Декс, засмеявшись, пожал руку лидеру джаз-оркестра.
— Бобби, разве ты меня не поцелуешь? — протянула Аделина.
— Откладываю поцелуй на будущее, чтобы был слаще, — сказал он и, опустившись на колени, приник своими губами к ее губам. Поцелуй затянулся. Декс перекинул ногу через столик и лягнул музыканта в зад. Все засмеялись. Набоб обошел столик и уселся.
