Шрам - Элис Бродвей
Исчезающие метки наносили особыми чернилами, чудеса вершились одно за другим, однако Лонгсайт ничего не понимал. Он выкрал у пустых девушку, впустил её в наш город, велел нанести ей метки, полагая, что в силах изменить истину, в которую мы верили столько лет. Мэр считал себя вправе решать судьбу этой девушки, играть её будущим.
Даже слыша ваши призывы к возмездию, он отклонил мои советы, отказался мстить пустым за гнусные нападения и боль, которую они нам причинили. Лонгсайт счёл это ненужным. Он вообразил себя Богом.
Вчера мэр зашёл слишком далеко. Он попытался заживо снять кожу с девушки, с Леоры Флинт. Бывшие осуждённые преступники Обель Уитворт и Коннор Дрю сегодня объявлены героями. Стражей, которые могли помешать Обелю и Коннору остановить мэра, удержал лично я. В благодарность за спасение Леоры Флинт бывшие преступники освобождены из заключения и отпущены на свободу.
Хочу всех уверить, что Дэн Лонгсайт содержится в частной лечебнице, где с ним обращаются подобающим образом и лечат со всей возможной тщательностью. Мы будем молиться, чтобы предки нашего мэра явили ему прощение и милосердие.
Надеюсь, вы видите, что пришло время держаться вместе. Я понимаю ваш страх и боль, ваша скорбь отзывается печалью в моей душе. Вы не единственные жертвы безумного правления Дэна Лонгсайта. Я готов служить вам, сограждане, как равный. Почту за честь вести моих соотечественников в будущее, к миру и справедливости.
Я рву лист бумаги на мелкие клочки. Нет никакой справедливости. Лжецы всегда побеждают. Натянув на голову одеяло, я прячусь от мира, который оказался гораздо хуже, чем я воображала.
Глава сорок первая
Ночи и дни слились воедино. Время потеряло смысл. Дни проходят за днями, недели за неделями. Безжалостный холод проморозил меня до костей, а я всё сижу в своей комнате. Мама приносит мне еду и чай. Себ пытается угостить кексами.
Часто приходит Верити. Она молча сидит рядом со мной на кровати и держит меня за руку. Иногда мне кажется, что рядом с ней я начинаю оттаивать, но всякий раз к тому времени, когда ко мне возвращается желание заговорить, она уходит.
Так продолжается до того дня, когда Верити всё же нарушает молчание.
– Что с нами случилось? – вздыхает она. – Ты была мне сестрой, а я позволила превратить тебя во врага. – Верити берёт меня за руку и крепко сжимает безвольные пальцы. – Леора, я так тебя боялась, страшилась тебе поверить. Ведь если всё, что ты говорила о пустых, было правдой, значит, я всю жизнь жила во лжи. Да, теперь я вижу, что так и было. Нас окружала ложь. Лонгсайт был далёк от идеала, и чары, которыми опутал меня Джек Минноу, рассеялись. Ты была права: мир гораздо сложнее, чем я думала, а я боялась взглянуть правде в глаза.
Я не могу ей ответить, но слова Верити бальзамом льются на мою израненную душу. Коснувшись голой ступнёй моей ноги, Верити показывает на наши давние татуировки:
– Помнишь, как мы выбрали себе эти знаки, потому что хотели быть всегда вместе, сплестись неразлучно. – Татуировка на ноге Верити по-прежнему чёткая, тонкие плети виноградной лозы ясно видны на коже. – Однако не мы решали, чего ждать. Будущее нам не подвластно.
Подруга поглаживает смуглым большим пальцем ноги мою метку – яйцо с треснувшей скорлупой, и я неохотно улыбаюсь – щекотно! – и бросаю короткий взгляд на лицо Ветти. По её щекам струятся слёзы.
– Посмотри, Леора. Сравни свою метку с моей.
Разницу заметить легко. Моя метка потускнела, некогда чёрные линии выцвели. Яйцо будто бы треснуло много раз, ведь я подолгу ходила с Галл босиком по лесу, плавала в озере и пробиралась через ручьи и реки, уходила от погони.
– Мне никогда не узнать всего, что ты пережила, Леора, – произносит Верити. – Мне очень жаль. Быть может, когда-нибудь ты сможешь меня простить.
Я молча стискиваю её руку. Лёд в моей груди медленно тает.
* * *
Минноу занимает место правителя, как всегда и стремился, и на время воцаряется мир. Иногда я думаю о Лонгсайте: интересно, знает ли он, что его свёл с ума лучший друг Джек. Я не верю ни единому слову из письма, которое разослал горожанам Минноу. Это всё он, Джек Минноу, он всё придумал. Лонгсайт был куклой на верёвочках, тщеславный глупец, попавшийся в руки умному и расчётливому властолюбцу.
До меня долетают обрывки новостей.
Галл живёт в семье Верити. Наверное, так Саймон расплачивается за обман. Ведь это он оперировал мэра, дал ему снотворное и позволил делать ему татуировки новыми исчезающими чернилами. Порой мне хочется верить, что Саймон поступил так по глупости или доверчивости, но иногда он видится мне главным злодеем, дирижёром. Малейшие движения его рук приводили к какофонии и непостижимой разноголосице. Что, если Саймон не заходил к маме не потому, что страшился её, а потому, что не мог заставить себя посмотреть ей в глаза.
О Мел ничего не слышно. Карл пытается раскрыть эту тайну, но ему приходится действовать очень осторожно. Я искренне надеюсь, что он ничем себя не выдаст.
* * *
Сны снятся всем, это я точно знаю. Мне нравится верить, что сны объединяют нас, когда не остаётся ничего другого. Каждому известно странное чувство, когда, проснувшись, ты видишь мир иным, непривычным, будто окрашенным в новый цвет.
Быть может, кому-то снится, как он целует во сне кого-то, к кому не должен прикасаться, и потом, наяву, встречая того человека, изо дня в день наблюдает за движением его губ, так нежно смыкающихся при каждом слове. А прежде ничего особенного и не происходило.
Или кто-то видит во сне предательство лучшего друга, и, хотя при свете дня наваждение рассеивается, простить друга бывает слишком трудно, и навсегда остаётся память о том, что предательство возможно, – семена недоверия посеяны, сердце боится возможного зла.
Бывает, что спящий просыпается в страхе, чувствует, что опасность не ушла, осталась в реальности, пытается поделиться страхом, жаждет утешения, но встречает лишь удивление, на него смотрят, как на помешанного. И как теперь узнать, сон ли виноват или бессердечие окружающих? Но страх навсегда остаётся с проснувшимся, с утра до ночи.
Всякий,
