Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Кирилл Ляпунов
Когда его не стало, я все общие вещи продал, а деньги отдал его родственникам. Единственное, что я не стал трогать, – это компанию. Но от IPO отказался. Не захотел, чтобы кто-то еще имел хотя бы теоретическую возможность установить контроль над компанией. Не потому что мне жалко потерять контроль, а чтобы как можно дольше сохранять все Колины придумки. Компания была главным делом его жизни. И мне показалось, что таким образом я лучше сохраню память о нем.
Глеб снова замолчал.
– Как же так случилось, что об этом вообще ничего не писали газеты?
– Очень просто. Наши газеты любят деньги. Даже уникальные журналистские коллективы. При определенном подходе о вас ничего и никогда писать не будут. А я очень не хотел, чтобы его имя склоняли не в меру ретивые акулы пера. Коля был святым. Хотя применительно к одержимому программисту это и странно звучит. Журналистская же братия все испортила бы. Поэтому я просто купил блоки везде, где это было возможно, и там, где это возможно не было, тоже. Поэтому вы ничего про Колю и не знаете. Хотя уверен, что готовились ко встрече со мной на совесть.
– Получается, что вы утаили от меня главную причину всех ваших психологических проблем? Впрочем, я не вправе вас винить. Есть вещи, о которых не следует рассказывать первому встречному, как бы хорошо его ни рекомендовали. Могу лишь сказать, что очень рад, что вы мне теперь об этом рассказали. Теперь я смогу скорректировать терапию, и она станет эффективнее.
– Вы уверены, что сможете?
– Глеб, потеря настолько близкого человека – серьезная травма. И я ни в коей мере не хочу ее умалять. – Кузнецов сделал паузу и подумал о своем. Тем не менее профи взял в нем верх, и психолог вернулся к клиенту. – Однако исправить или излечить можно практически все. В вашем случае на нашей стороне еще и время. Все-таки два года, которые вы провели не в самоизоляции, – хорошее подспорье.
– Я, может быть, и не бросал ничего именно для того, чтобы не сталкиваться с этой проблемой лицом к лицу.
– И правильно сделали. Думаю, тянуть больше нет никакого смысла. Чем быстрее мы начнем, тем быстрее вам будет легче.
– И что мы будем делать?
– Постараемся забыть.
Глеб гневно посмотрел на психолога.
– Но я не хочу забывать! Коля был одним из самых близких мне людей. Если не самым.
– Не переживайте. Вероятно, я неправильно выразился. Вы не забудете Николая. Вы забудете про боль, вызванную его преждевременным уходом. Вы будете вспоминать его сколько угодно, но не будете страдать. Надеюсь, это подходит?
– Вполне.
– Тогда давайте начнем.
– Прямо сейчас?
– А что тянуть? Или вы против?
Глеб немного подумал.
– Нет. Вы правы, Аркадий, давайте начнем. В чем суть метода?
– В том, чтобы разделить ваши воспоминания о Николае на две части: позитивные и негативные. К последним мы отнесем все, что связано с его уходом. Мы как бы сложим их в отдельные коробочки. А после весь негатив законсервируем у вас в подсознании. Постараемся сделать это так надежно, что даже в случае серьезных потрясений они не всплывут на поверхность и не испортят вам жизнь. Как план?
– Пойдет.
– Тогда давайте начинать.
И Кузнецов с клиентом начали. На первый этап борьбы у них ушло сорок минут. После Аркадий и Глеб расстались, довольные друг другом. Оставшись один, Кузнецов отменил последнего клиента, бывшего под вопросом. А потом еще какое-то время вспоминал друга Колю. И иронизировал над тем, что ему – одному из лучших психологов Москвы – не к кому обратиться, чтобы снять свою боль.
Ужас без конца
Кузнецов чувствовал такую усталость, что пренебрег устоявшейся традицией и не пошел обедать в свой любимый ресторанчик. Вместо этого он добежал до уличной палатки с шаурмой, полюбившейся ему еще двадцать лет назад. Аркадий иногда позволял себе такую вольность, несмотря на всеобщие домыслы, навесившие на уличное блюдо клеймо антисанитарии, и явное сопротивление к сей привычке со стороны супруги. Но сегодня он решил наплевать на репутацию королевы московского фастфуда. Впрочем, он был не одинок – уроженец Средней Азии, готовящий блюдо, еле справлялся с количеством посетителей, плюющих на потоки воды, вновь льющиеся с неба.
Жаренная на электрическом гриле курица вместе с капустой, небольшим количеством помидоров и соленых огурцов, сдобренная самопальными соусами, привнесла в жизнь Кузнецова нотку стабильности. Может быть, причиной тому был вкус блюда, известный психологу с юношеских времен. А может, ему помог тот факт, что он, вполне способный позволить себе лучших устриц в самом дорогом ресторане Москвы или даже в Ницце, толкался перед простой палаткой со студентами и чернорабочими. Кто знает, душа человеческая – потемки. Как бы там ни было, но в свой рабочий кабинет Аркадий вернулся мокрым, но умиротворенным.
У входа он нашел отца Серафима – загадку, терзавшую Кузнецова уже пару месяцев. Монаху, по расчетам психолога, вовсе не стоило его посещать, так как все сравнительно небольшие проблемы святого отца были давно решены. Между тем архимандрит регулярно навещал Кузнецова.
– Здравствуйте, батюшка. Извините, что заставил вас ждать.
– Ну что вы, Аркадий, это я пришел раньше времени.
– Промокли?
– Ну, если только совсем чуть-чуть. Погодка, конечно, шепчет, но я уже с ней как-то свыкся.
– Мне нравится ваш оптимизм, отче, – сказал с улыбкой Кузнецов. – Заходите скорее. Вам чаю, как обычно?
Аркадий пропустил клиента к себе в кабинет, помог повесить ему
