Вероника Рот - Инсургент

Комната маленькая, может, шесть футов в длину и два в ширину. Пол, стены и потолок сделаны из тех же тусклых световых панелей, которые горели в комнате, где проходил тест на способности. В каждом углу маленькие черные камеры.

Я, наконец, позволяю себе впасть в панику.

Мечусь взглядом из угла в угол, смотрю на камеры и борюсь с криком, зарождающимся в животе, груди и горле, с криком, который заполняет каждую частичку моего тела. Чувствую вину и горе, царапающие меня изнутри, сражающиеся друг с другом за господство, но ужас сильнее, чем они. Я вдыхаю и не выдыхаю. Мой отец однажды сказал мне, что это лекарство от икоты. Я спросила его, можно ли от этого умереть.

— Нет, — ответил он. — Инстинкты возьмут верх и организм сам заставит тебя дышать.

На самом деле, очень жаль. Это был бы выход. От этой мысли мне хочется смеяться. А потом кричать.

Я сажусь и кладу лицо на колени. Необходимо разработать план. Сделав это, я не буду так сильно бояться.

Но нет никакого плана. Нет выхода из глубины штаба Эрудитов, нет способа сбежать от Джанин, и никакого другого способа справиться с тем, что я натворила.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Перевод: Инна Константинова, Маренич Екатерина, Laney, helenrose, Екатерина Забродина, Воробьева Галина, Ania Lune

Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль

Я забыла свои часы.

Минутами или часами позже, когда паника отступила, я сожалела об этом больше всего. В первую очередь не о приходе сюда, и это было бы очевидно, а о голом запястье и невозможности узнать, как долго я сижу в этой комнате. Пусть боль в спине и говорит мне кое-что об этом, но явно не достаточно.

Через какое-то время я встаю и прохаживаюсь, вытягивая руки над головой. Я опасаюсь делать что-либо, пока нахожусь под наблюдением камер, но, наблюдая за моей зарядкой, им явно ничего не узнать.

Эта мысль заставляет мои руки дрожать, но я даже не пытаюсь гнать ее от себя. Вместо этого напоминаю себе, что я Бесстрашная и страх мне не чужд. Здесь мне предстоит умереть. Возможно, в ближайшее время. Таковы факты.

Но на происходящее можно посмотреть и с другой стороны. Я умру с честью, как умерли мои родители. И если все, что они говорили о смерти, правда, скоро я буду вместе с ними.

Качаю руками, меняя темп. Они все еще дрожат. Мне необходимо знать, сколько прошло времени. Я пришла немного за полночь. Сейчас уже должно быть раннее утро, возможно, четыре или пять часов. Или, быть может, прошло не так много времени, а мне так кажется из-за безделья.

Дверь открывается, и, наконец, я стою лицом к лицу с моим врагом и ее Бесстрашными охранниками.

— Здравствуй, Беатрис, — приветствует Джанин. Она одета в синие цвета Эрудитов и смотрит на меня сквозь очки с превосходством Эрудитов, которое мой отец научил меня ненавидеть. — Я полагала, что именно ты можешь оказаться той, кто придет.

Но я не чувствую ненависти, когда смотрю на нее. Я не чувствую вообще ничего, хотя знаю, что она отвечает за бесчисленные смерти, в том числе за смерть Марлен. Смерть существует в моей голове в виде строки бессмысленного уравнения, а я стою замороженная, не в состоянии его решить.

— Здравствуй, Джанин, — говорю я единственное, что приходит в голову.

Я перевожу свой взгляд с водянисто-серых глаз Джанин на Бесстрашных, стоящих по обе стороны от нее. Питер стоит за ее правым плечом, а женщина с морщинами в уголках рта за левым. За спиной, лысый человек с изображением самолета на черепе. Я хмурюсь.

Как Питер оказался на положении телохранителя Джанин Мэтьюс? В этом нет логики.

— Я бы хотела знать, когда это будет, — говорю я.

— Ты бы хотела, — отзывается она. — Это интересно.

Я должна была знать, что она мне не ответит. Каждая частичка информации, которую она получает, является фактором в ее стратегии, и она расскажет мне все лишь тогда, когда решит, что предоставить информацию полезнее, чем и дальше удерживать ее при себе.

— Я уверена, что мои товарищи Бесстрашные разочарованы, — говорит она. — Ты до сих пор не попробовала вырвать мне глаза.

— Это было бы глупо.

— Правда. Но, исходя из того, как ты действовала раньше, я предполагала другое поведение.

— Мне шестнадцать, — я поджимаю губы. — Я меняюсь.

— Это обнадеживает, — она, наверное, обладает способностью произносить ровно даже те фразы, которые должны звучать эмоционально. — Нам предстоит небольшая экскурсия. Пойдем?

Она делает шаг назад и машет в сторону двери. Последнее, чего бы мне хотелось, так это выходить из этой комнаты в полную неизвестность, но я не должна колебаться — я выхожу, бросая тяжелый взгляд на Бесстрашную женщину передо мной. Питер сразу же идет следом.

Длинный коридор едва освещен. Мы поворачиваем за угол и проходим по второму, ровно такому же, как предыдущий. Вслед за этим проходим еще по двум коридорам. Я так дезориентирована, что никогда не смогу найти дорогу обратно. Но потом окружение меняется, и белый коридор выводит нас в большую комнату, где за столами стоят мужчины и женщины Эрудиты в длинных синих куртках, некоторые держат инструменты, некоторые смешивают разноцветные жидкости, некоторые смотрят на экраны компьютеров. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказала, что они смешивают сыворотки моделирования, но я не решаюсь ограничивать работу Эрудитов только моделированием.

Большинство из них останавливаются, чтобы посмотреть на нас, пока мы идем по центральному проходу. Вернее, они смотрят на меня. Некоторые из них перешептываются, но большинство молчат. Становится тихо.

Я следую за Бесстрашной женщиной предательницей через дверной проем и останавливаюсь так резко, что Питер налетает на меня.

Эта комната такая же большая, как предыдущая, но здесь есть только одна вещь: большая металлическая поверхность рядом с машиной. В машине я смутно признаю сердце монитора. И висящие над ним камеры. Я против воли содрогаюсь. Потому что я знаю, что это такое.

— Я очень рада, что здесь именно ты, — говорит Джанин.

Она проходит мимо меня и садится на стол, сжимая пальцами края.

— Рада из-за твоих результатов по тесту на способности.

Ее светлые волосы, плотно стянутые на черепе, отражают свет и привлекают мое внимание.

— Даже среди Дивергентов ты своего рода чудо, так как обладаешь способностями сразу трех фракций. Отречение, Бесстрашие и Эрудиция.

— Как… — мой голос квакает. Я выжимаю из себя вопрос. — Как ты узнала?

— Всему свое время, — отвечает она. — Исходя из твоих результатов, я определила, что ты являешься одним из самых сильных Дивергентов, что не является комплиментом тебе, но объясняет мои цели. Если я хочу развивать моделирования, которые не смогут сорвать Дивергенты, то должна изучить сильнейших из них для того, чтобы укрепить все слабые места в технологии. Понимаешь?

Я не отвечаю, глядя на кардиомонитор рядом со столом.

— Таким образом, до тех пор, пока это возможно, мои коллеги-ученые и я будем изучать тебя, — она едва заметно улыбается. — А потом, в конце моего исследования, ты будешь убита.

Я знала это. Я знала это, так почему мои колени слабеют, почему скручивает живот, почему?

— Все будет происходить здесь.

Она стучит кончиками пальцев по столу под ней.

— На этом столе. Я подумала, было бы интересно показать его тебе.

Она хочет увидеть мою реакцию. Я еле дышу. Раньше я думала, что для жестокости необходима злость, но это не так. Джанин не имеет никаких оснований действовать по злости. Но она жестока, потому что ее не волнует, что она делает, до тех пор, пока это в ее интересах. С тем же успехом я могла бы быть загадкой или сломанной машиной, которую она хочет исправить. Она хочет взломать мой череп, чтобы посмотреть на работу моего мозга; я хочу умереть сейчас — это будет милосерднее всего.

— Я знала, что произойдет, когда шла сюда, — замечаю я. — Это просто стол. И я хотела бы вернуться назад, в свою комнату.

Я действительно не чувствую течение времени, во всяком случае, так, как привыкла его ощущать. Поэтому, когда дверь открывается снова, и в комнату входит Питер, не знаю, сколько времени прошло, знаю лишь, что я его исчерпала.

— Пошли, Стифф, — бросает он.

— Я не Отреченная.

Поднимаю руки вверх, чтобы коснуться стен.

— И теперь, когда ты лакей Эрудитов, не имеешь никакого права называть меня «Стиффом».

— Я сказал, пошли.

— Что, никаких едких комментариев? — я смотрю на него с притворным удивлением. — Никаких "ты идиотка, что пришла сюда; твой мозг, должно быть, такой же пустой, как у любого другого Дивергента"?

— Это на самом деле так, разве нет? — отзывается он. — Ты сама встанешь или мне придется вытаскивать тебя в коридор? Твой выбор.