Паромщик - Джастин Кронин
Я покинул комнатенку в состоянии, близком к панике. Сердце колотилось; я боялся, что это окончится каким-нибудь приступом. Вернулся я настолько взбаламученным, что меня шокировала упорядоченность читального зала. А что я ожидал увидеть, войдя туда? Кривые зеркала, как в пресловутых комнатах смеха? Джунгли с обезьянами, раскачивающимися на лианах?
– Директор Беннет, что с вами?
Библиотекарь пялился на меня. Я протянул ключ; он зыркнул на меня, как гоблин. Оставалось найти Джейсона. Парень сидел, положив ноги на стол, и листал спортивный журнал.
– Директор Беннет, вы хорошо себя чувствуете?
Должно быть, он что-то понял по моему лицу. Сердце успокоилось, но тело еще не согрелось после той проклятой комнатенки. У меня закоченели пальцы.
– Что-нибудь нашли?
– Пока нет, – ответил я не раздумывая. – У меня возникла другая идея.
В библиотеке имелось множество словарей. Были простые, с кучей картинок, предназначенные для новых итерантов. Были специализированные. «Дедушкой» этой богатейшей коллекции словарей считался «Словарь лексики и соответствий английского языка и его истории» Уэллса-Гиффорда. Я повел Джейсона в конец зала, отыскал словарь, положил его на ближайший стол, полистал и нашел нужное слово.
«Ораниос: один из вариантов греческого слова οὐράνιος (Ураниос, Оранос, Уранос); в греческой мифологии – небо в облике бога и отца титанов; нечто небесное, то есть принадлежащее небесам или приходящее с небес; звезды.
Римский аналог: Caelus».
«Caelus», – подумал я и почему-то вспомнил Кэли.
Интересно – почему?
8
Я и не заметил, как погода из солнечной превратилась в пасмурную, но, когда мы свернули к отцовскому дому, над головой уже висели плотные серые облака. Дом был похож на единственного человека, выжившего после грандиозной катастрофы. Мы вышли из машины и поднялись на крыльцо. Приятно было убедиться – после стольких лет, – что ключ по-прежнему лежит под ковриком. Мы открыли дверь и вошли.
– Что мы ищем? – спросил Джейсон, едва мы оказались в прихожей.
– Хороший вопрос.
И в самом деле. Как я должен относиться к тому факту, что последнее слово отца на пароме и имя чуть ли не самой депрессивной в мире девчонки, по сути, обозначают одного и того же персонажа классической мифологии? Что они, в общем-то, синонимы? Да, меня это потрясло. Думаю, с любым на моем месте случилось бы то же самое. Однако, как относительно здравомыслящий человек, я был решительно склонен считать это простым совпадением.
И тем не менее…
Мы двинулись дальше. Какая мертвая тишина! Всего два дня назад я забирал отсюда отца, чтобы отвезти на паром, а теперь казалось, что он покинул наш мир давным-давно. Я постоял у порога гостиной, стараясь увидеть ее свежим, непредвзятым взглядом стороннего наблюдателя, но это было трудно. Все, на что натыкался мой взгляд, вызывало лавину воспоминаний. Несмотря на все усилия, я смотрел сквозь пелену событий прошлого.
– Осмотри кухню, – велел я Джейсону.
Я прошелся по гостиной. Ничто не изменилось, ничто не казалось странным. Так выглядят заброшенные комнаты. Но глаза подмечали печальные мелочи, связанные с последними днями отца. Два дня назад я не обратил на них внимания. Сборник кроссвордов на боковом столике, раскрытый, лежащий обложкой вверх. Тапки перед любимым отцовским стулом. Недопитый бокал разбавленного виски на столе. Стопка непрочитанных писем. (Кто, собираясь на паром, станет читать письма? Разумеется, никто.)
Вернулся Джейсон.
– Нашел что-нибудь?
– Грязные тарелки в кухонной мойке.
Мне не хотелось смотреть на следы последней отцовской трапезы. Да и зачем?
– Идем со мной, – велел я парню.
В отцовский кабинет можно было попасть из прихожей, пройдя по коридорчику. Сколько я помню, двустворчатая застекленная дверь всегда была занавешена с внутренней стороны. Даже теперь я не решался просто нажать ручку и войти. Кабинет был святая святых отца, его личным мужским пространством, куда меня звали очень редко и лишь с одной целью – прочитать нотацию. На первый взгляд обстановка не изменилась, но перемены вскоре обнаружились и здесь. Стеллаж с юридической литературой и пухлыми папками, содержавшими материалы о прежней деятельности отца, находился на своем месте, однако письменный стол, который всегда стоял посередине, был сдвинут к окну, а на его месте стоял чертежный. На нем лежал крупный чертеж какого-то судна, подпертый по краям массивными стеклянными пресс-папье. Судно, естественно, было парусным. Чертеж состоял из трех фрагментов. Первый – вид сбоку при поднятых парусах, второй – вид корпуса в разрезе, третий – внутренние помещения: кают-компания, камбуз, каюты в носовой и кормовой частях, машинное отделение. Изображение было фантастически подробным, вплоть до мельчайших деталей оснастки. Судя по указанному масштабу, судно имело внушительные размеры: свыше восьмидесяти футов в длину.
– Ваш отец строил это судно? – спросил Джейсон.
– Не представляю, как он мог. Ты видел его мастерскую.
– Тогда зачем ему понадобился чертеж?
Этого я не знал. Я подошел к стеллажам. Как я уже сказал, там в основном помещались юридическая литература и документация. Но несколько полок были отданы морской тематике: истории путешествий, кораблестроение, рассказы о морских приключениях, навигация по солнцу и звездам. Помимо книг, на полках стояли разные вещицы, тоже имевшие отношение к морю. Кораблик в бутылке. Гироскопический компас в изящном деревянном футляре. Секстант. Я провел пальцем вдоль полок. Они оказались чистыми. Я поднес палец к носу и ощутил запах полировочного средства для мебели.
– Давай посмотрим второй этаж.
Мы начали с родительской спальни. Комната была просторной и двусветной: окна выходили частью на восточную лужайку и сад, частью на океан. Одна сторона широкой кровати была застелена аккуратно, вторая – наспех. На полу валялись груды одежды, ящики комода были выдвинуты. Мой взгляд натыкался то на недопитые чашки с чаем, то на грязные тарелки.
– Запах, однако, – наморщил нос Джейсон.
И действительно, дело было не только в подгнивших объедках. Я сразу почувствовал старческий запах, очень характерный, похожий на кислое дыхание. Мы начали с гардероба. С одной стороны висели отцовские блейзеры, костюмы и обожаемые им полотняные брюки, тщательно отглаженные. С другой – мамины платья и блузки, слегка потерявшие форму. Я проверил полки гардероба, просмотрел ящики бюро, потом встал на четвереньки и заглянул под кровать, но не обнаружил там ничего, кроме шариков пыли. Выбравшись оттуда, я вдруг с грустью понял, что плохо заправленная сторона кровати – мамина. Отец спал на ее стороне.
– Это она? – спросил Джейсон.
Он смотрел на небольшую фотографию в рамке, стоявшую на отцовском бюро. Я взял ее. Родителей сняли
