Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо
– И это – повод к тому, чтобы не любить человека?
– Ну-у… Просто как-то все сошлось… одно к одному.
Назив с минуту подумал.
– Во-вторых, – произнес он, – Филос не хочет вступать в брак.
– Но разве вы обязаны делать это? Все, как один?
– Нет, конечно, – отрицательно покачал головой Назив, облизнув губы. – Но Филос ведет себя так, словно он женат.
– Женат?
– Когда-то он был женат на Фрауре. И у них должны были родиться дети. Однажды они отправились к краю неба (Чарли попытался понять смысл фразы, но не смог), и там произошел несчастный случай. Камнепад. Их завалило, и откопали их только через несколько дней. Фраур погиб, а Филос потерял своих нерождённых детей.
Чарли вспомнил, как Филос говорил о супруге, умирающем под случайным камнепадом. Значит, это была не фигура речи!
– Филос горевал, – продолжал между тем Назив. – И это было понятно. Мы любим сильно и страстно, любим по-разному, любим глубоко, а потому нам понятна и природа горя. Но наша любовь – это любовь к живому, а не мертвому! И если кто-то из нас отказывается от такой любви и всячески выказывает свою преданность ушедшим из жизни, мы чувствуем… некий дискомфорт. Это, как мы считаем, патология.
– Может быть, Филос преодолеет это? – предположил Чарли.
Назив с сомнением покачал головой и сказал:
– Это случилось много лет назад.
– Но если это патология, вы же можете ее вылечить, верно?
– Если бы на то было его согласие, то конечно! Но поскольку его причуда доставляет дискомфорт лишь небольшому кругу тех, кто его знает, и не представляет неудобств большому количеству людей, все остается так, как есть.
– Теперь я понимаю шутку Миелвиса, – сказал Чарли.
– А что он сказал?
– Он сказал, что Филос – единственный в своем роде.
– Не стоило ему так говорить, – строго сказал Назив.
– Но, как бы то ни было, я буду хранить все это в тайне.
– Конечно, – кивнул Назив и, после паузы, спросил:
– Ты можешь сказать, что узнал нас получше?
– Нет, пока не могу, – ответил Чарли. – Но со временем у меня все получится.
Они обменялись улыбками и вернулись в дом. Филос беседовал с Гросидом, и Чарли был уверен, что разговор идет о нем. Гросид подтвердил его предположения, сообщив:
– Филос говорит, ты уже готов вынести свое суждение по нашему поводу.
– Это не вполне так! – рассмеялся Филос. – Просто я поделился с тобой всем, чем располагаю, а уж когда и как выносить свой приговор – решать тебе.
– Надеюсь, это случится не скоро, – проговорил Гросид. – Нам бы не хотелось с тобой расставаться, Чарли! И Називу ты очень нравишься.
Во времена Чарли такого рода заявления делали обычно в отсутствие того, о ком шла речь. Чарли взглянул на Назива, и тот кивнул.
– Именно так, – сказал он.
– Спасибо! – произнес Чарли. – И мне у вас нравится.
– Этот Смит – настоящая свинья!
Реплика Джанетт. Она возвращается от соседей – ходила поболтать с Тилли. Херб Рейли, занятый своими мыслями, поднимает голову. Странно, он ни с кем не делился своими идеями относительно Смитти – даже с женой, – хотя и очень хотелось. Он вспоминает все случаи, когда на женщин оказывали давление только из-за их пола: вспоминает ту девицу, которая попалась под горячую руку после заседания Лиги женщин-избирателей, и кое-кого еще на конференции библиофилов, а потом – терки на заседании местного родительского комитета (хотя Херб, как отец пятилетки, еще далек от того, чтобы быть активно в них вовлеченным). Но он изрядно напуган. Свинья Смитти или нет – такого серьезного клиента нельзя упустить. Все остальное – побоку!
Хотя Херб пока не может осмыслить проблему во всей ее полноте – она слишком обширна и все здесь далеко от полной ясности. Он удивлен тому, насколько слова Джанетт созвучны его мыслям, он не уверен, стоит ли считать Смитти свиньей. Свинья среди людей – разумеется, свинья – кто же еще? Но свинья среди свиней – это нормальный, ничем не выдающийся человек.
– И что он такого натворил? – спрашивает Херб.
– Сходи сам, он тебе покажет, – отвечает Джанетт. – Тилли в бешенстве.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, милая.
– Прости, дорогой. Он повесил плакат в игровой комнате.
– Призывает голосовать за демократов?
– Значительно хуже. Увидишь.
– И что дальше, Филос?
– Дальше? Внимательно посмотри на себя.
Произнося эти слова, Филос улыбнулся и уточнил:
– На себя как представителя определенного сообщества. Ты не сможешь оценить Ледом вне контекста. А контекстом станет иная культура, в данном случае, твоя.
Чарли покачал головой и произнес:
– А мне кажется, я могу. Во-первых…
Но Филос перебил его:
– Ты думаешь?
Это означало: «Заткнись и подумай как следует!».
Они подходили к Первому научному центру – их экскурсия в Первый детский заканчивалась. Несколько раздраженно Чарли заявил:
– О своей культуре я знаю достаточно, чтобы…
– Неужели? – перебил его Филос, и в словах его звучали насмешливые нотки.
Чарли окончательно вышел из себя.
– Если ты думаешь, что это не так, давай! – сказал он.
– «Давай» что?
– Просвети меня!
– Хорошо, – отозвался Филос, нисколько не обиженный горячностью Чарли. – Сделаем это при помощи церебростиля. Будет быстрее, легче и с большей детализацией. К тому же так ты не сможешь ни спорить, ни перебивать.
– Я и не собирался.
Филос покачал головой:
– А в принципе, должен бы – и спорить, и перебивать. Речь пойдет прежде всего о культуре секса. Не было в истории человечества предмета, до такой степени противящегося объективному анализу. По поводу истории и тех мотивов, что стояли за историческими событиями, написаны бесчисленные тома, но секс среди этих мотивов не упоминается почти никогда. Эти тома лежали на рабочих столах у миллионов студентов, и те принимали сказанное в них за правду; а многие из этих студентов потом сами становились профессорами, и продолжали тупо проповедовать то, что там написано, несмотря на то, что уже были открыты факты, подтверждающие важность сексуальных мотивировок в жизни человека, который через призму сексуального интереса интерпретирует мир, в котором живет, а также наполняет сексуальными референциями как свои мысли, так и речь. Для большинства история, в силу присущей человечеству тупости, остается сборником анекдотов о странных личностях, которые совершали какие-то дикие поступки, подчинялись неким нелепым страстям, совершенно не связанным с их сексуальным поведением, которое в реальности и составляло подоплеку всего, что они думали и делали. Кстати, это поведение породило не только историю, но и историков, а также саму ту слепоту, что отличает историка, не учитывающего важность сексуального поведения человека в истории человечества. Впрочем, нам лучше поговорить об этом после курса церебростиля, а не до него.
– Ну что ж, – отозвался Чарли, – тогда приступим.
Они обошли здание Первого научного и сели на метро, которое перебросило их к Первому медицинскому. Там, пройдя по уже знакомым коридорам нижнего уровня, они совершили головокружительный взлет на один из верхних этажей
