Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

– Смотри в глаза.

Они взялись за руки – невольно, неосознанно; кольца притянулись друг к другу. Серена сделала усилие, чтобы сморгнуть, видел Артханг, и не смогла. Так шло время…

– Хватит. Теперь ты будешь каждый день приходить и читать во мне, пока я не скажу: «Довольно», – приказал Коваши.

– Это сродни плену, – отозвалась девушка. – Только разве каждый из нас – не пленник в самом себе?

Снова дни шли за днями. Артханг метался и ревновал, а Серена не находила в себе сил, чтобы его успокоить.

Наконец, Коваши сказал:

– Что ты читаешь во мне теперь? Пленница в пленнике?

– Слова о любви, которая бьет и раскаляет; брачует небо и землю. О твоей одинокой и потаенной любви, которая пыталась соединить несоединимое, но вместо того стала призмой, вобравшей свет любви вселенской.

– Ты угадала. Может быть, у тебя было о том головное знание, но это неважно. Главное – ты переживаешь это по-своему, я даже не знаю как, но неважно. Теперь ты умеешь читать во мне, сможешь читать и в других Больших Мунках, и они пропустят тебя к Силе. Но помни: ты не всевластна, как и всезнающей тебя пока нельзя назвать. И то, и другое стоит помимо тебя, как в хранилище. Тебе еще надо научиться управлять этим. Это опасно, но ты ведь и рождена для иного, чем все Живущие – у тебя получится.

– А теперь мы расстанемся, – перешел он на обычный тон, чуть ироничный. – Татхи-Йони скучает по кольцу, а я – по стольному городу Шиле-Бразза, где из песка растут сталагмиты, как в пещере. Вас с братом проводят, чтобы обратная дорога не была такой длинной. Да, кольца сослужили нам неплохую службу, для которой и были предназначены, теперь их нужно отдать. Но не торопись с этим, и я не буду. Случай заберет их сам во имя того, чтобы приманить и свести иную пару.

– А меч-талисман? Отец Мечей? Я хочу знать, что с ним будет.

– Тоже дождется своего. А пока скуем ему еще и ножны.

…Вот так моя доченька и соединила в себе все четыре стихии и четыре… ах, три царства мира Живущих. Четвертым царством, то есть человеком в полной мере, эта высокоталантливая свистушка пока еще не сделалась, по моему разумению. Я об этом не горевала: оно придет, не минует ее. Зато в лице мунков-хаа мы получили необходимых нам и весьма грозных союзников в затеваемой нами Великой Холодной Войне Нервов.

Ну и, разумеется, наши юные хитрецы и неслухи с блеском прошли инициацию и сразу же после нее были объявлены дееспособными и половозрелыми. Подвергнуть сомнению их россказни никому не пришло в голову: здешний народ уже давно и прочно уяснил себе нежизнеспособность и бесперспективность любого вранья.

Естественно, обоих тут же с ходу подключили к нашему проекту. Подоплека замечательной игры с андрами, которую я придумала и кхонды одобрили, заключалась в том, что люди-человеки никогда, по сути, не вглядывались пристально в своих младших братьев – и в физическом, и в духовном плане. Они так поверили любви и преданности своих каурангов и фриссов, что сочли ее слепой – а она таковой отнюдь не была. Что же касается физической стороны, то андрские кауранги отличались большим разнообразием окраски, формы и размера; специально вычленялись и культивировались породы сторожей, охотников, домоправителей и дамских наперсников и наподушечников. Поэтому кхондский тип сам по себе воспринимался как нормальная разновидность боевого, «служивого» пса. Головная боль наша состояла в том, что мы запускали их в порядочном количестве, и надо было создать внутри кхондов некое разнообразие – хотя бы мастей. А ведь подкрашивать темно-серую шерсть или вставлять в зеленовато-голубые глаза контактные линзы из мориона было неразумно – это легко могло выйти на поверхность. И что по сравнению с этим было – преодолеть ночью полоску золы и сажи!

Выручило нас то, что многочисленные и слегка презираемые андрскими селекционерами каурангские дворяне произошли от вторичного смешения каст, вычленяемых андрами по своему произволу и капризу, хотя иногда – по необходимости. Касты были красивы, однако склонны к вырождению, и для прилития крови приходилось держать «стадо» первоначальных собак, куда более единообразное. Но и возникшие спонтанно плоды мезальянсов и пылкой, но мимолетной страсти также тяготели к этой первоначальности; так что между отцами-прародителями и маргиналами, подлинными аристократами и «самострочными» дворнягами не было существенной разницы.

Вот на оба этих фланга мы и решили делегировать наших шпионов. Типичный кхонд выглядел как прасобака, собака без извивов и выкрутасов, пес без дураков – и нужно было только распространить наших посланцев на возможно более широком ареале.

Однако распылить новую кхондскую диаспору внутри страны Андрии – еще полдела. Были бы нам нужны только агенты влияния – можно было бы ограничиться и местными особями, которые охотно брали на себя слежение и передачу нам разнообразной информации – вплоть до последних фасонов и мод. Нет, на сей раз нашей целью был шантаж. Мы хотели вложить в мозги всей Андрии ясное понимание того прискорбного факта, что «лесных пришлецов» много и вовне, и внутри страны и что обнаружить нас, коль скоро мы покидаем среду нашего обитания, никак невозможно. Ну, разве что одного-двух…

(Кстати, если невозможно – это уже следующий, третий по счету этап операции, агитационный. Внедрить, запугать – и в итоге показать всем и вся, а особенно Псам, что кхонды и кауранги и на самом деле единый народ, этнос внутри этноса.)

Все это мы творили по необходимости не спеша, с большой оглядкой, как всякое новое и неизведанное дело. Но дружба с Большими Мунками давала блистательную возможность совершать все быстро. Они имели право держать в своих многочисленных фавелах и бидонвилях поблизости от центров андрской цивилизации каких угодно непородных псов и псиц, вписывать их в Освой вид на жительство, выпускать на промысел, давать вольную, красить и стричь по своему выбору. Вот к ним мы и подпустим первую большую партию.

А вскорости сюда присоединятся и кое-какие андры, которых потянет на добротную природность четвероногих мункских «коллег», их крестьянское земляное остроумие и неподдельную прямоту – кто следуя моде, кто – по неведению, а кто… Арккха намекал на особых андров, что вхожи в Лес…

Кое-кто намеренно.

Словом, посмотрим. Не будем класть все яйца в одну корзинку.

Обливать метлу Великого Дворника в присутствии самого Дворника – сугубое безрассудство. Метить в период его отсутствия – слабодушие и трусость. Но быть лояльным власти только за то, что она тебя не трогает и прикармливает с рук – это куда хуже и трусости, и слабодушия, и безрассудства. Восьмой смертный грех подлости.

– Наводнять город и село нашими, угрожать тем, что мы не исполним, – это тактика, мама, – говорил сообразительный не по годам Артик. – И не самая лучшая. А какая твоя стратегия?

Мы сидели у тихого вечернего костра в обнимку: я перебирала его длинные когтистые пальцы, вытаскивая сор, он согревал меня пушистым телом.

– Стратегия? Не знаю. Цель могу сказать: предостеречь от беды. Она неминуемо обрушится на Андрию, которая попрала закон Леса у себя дома и переносит это уже в сам Лес. Ибо за одну «кхондскую обиду» Лес может вскорости отплатить сторицей и, главное, помимо желания самих кхондов. Стоит числу Размыслителей сократиться хотя бы ненамного, и почти невозможно будет сдержать спонтанную агрессию гигантского живого организма, непредсказуемого в своей сложности. Его силы будут тогда направлены на восполнение числа своих членов, но – вот ирония! – не высокоразумных, которые размножаются неторопливо и по сердечной прихоти, а незатейливых умом и прытких в исполнении Божьей заповеди созданий, которые, тем не менее, охотно ринутся прочь из Леса, чтобы творить его страшную волю.

– Разве Лес не благ? – спросил Арт.

– Лет через сто те андры, которые переживут экологическую катастрофу, пожалуй, воскликнут: «Все к лучшему в этом лучшем из миров!» Только не хочу я, чтобы потомки строили свое мудрое благополучие на костях дурных предков. А этим будущим предкам напрямую никак не скажешь: не воспримут.

– Я поняла, – вмешалась моя дочь. – «Почему притчами говоришь им?» – спросили как-то ученики одного из Учителей, под «ними» имея в виду простецов. Ты создаешь олицетворенную притчу. Так верно?

– Ожившую метафору. Живую картину, какими, бывало, тешились великосветские бездельники, – усмехнулась я.

Мы и не заметили, как вокруг нас собралось общество.

– Легенду, – щегольнул новым понятием юный Ратша. Он понахватался кое-каких людских словечек от тех, кто возвратился назад. – Андрское простонародье любит судачить об эпизоотиях и пандемиях, нашествиях термитов, которые перекусывают пополам бетонную сваю, плотоядных ящериц и удавов. Кое-что, по словам моего старика, – прямые россказни, однако назад тому лет восемьсот вирусное поветрие, изойдя из Леса, скосило подчистую весь город Мушкат с окрестностями. Тогда и построили новую, свободную от заразы столицу Шиле. Это записано на писчей тапе андров беспристрастными летописцами.