Александр Борисов - Борисов Александр Анатольевич
- Бьен, - сказал я, глядя в глаза этого несчастного существа и скинул с ног злосчастные туфли. - Трэ бьен.
Девушка упорхнула на свое рабочее место, занялась упаковкой товара, но контакта со мной не теряла. Время от времени она демонстрировала всякие разные мелочи: бархотку, тюбик с коричневым кремом, запасные съемные стельки. Сидя на примерочном пуфике, я прятал в ботинки свои носки, успевая при этом послушно кивать и говорить:
- Бьен.
С другой стороны прилавка пристроился Жорка Устинов. Векшин стоял в центре зала со скучным лицом и старательно изучал торговые стеллажи. Когда я поднялся на ноги, он ткнул в мою грудь указательным пальцем и скрипуче спросил:
- Russian seaman?
- Ноу, - ответил я с нарочитым нижегородским акцентом, - эмэрикэн рэйнджер! - и полез в карман за деньгами.
Коробка с туфлями и прочим попутным товаром потянула почти на двенадцать франков. С истекающим кровью сердцем, я протянул продавщице две радужные купюры, но Векшин отвел мою руку. А Жорка достал из кармана видавший виду "лопатник" килограмма на полтора и, стреляя бестыжими глазками, бойко залебезил, залопотал по-французски. Он говорил обо мне. Это я всегда чувствовал безошибочно. Девушка засмеялась, что-то ответила. Вне себя от досады и ревности, я попробовал прочитать ее мысли. Слов, конечно, не понял, но смысл уловил.
- Какой он смешной, - сказала она.
В процессе беседы, на свет появилась черная сумка из натуральной кожи. В недрах ее утонула моя "отоварка" и еще пара коробок с неизвестным мне содержимым. За все заплатил Устинов.
Сумку нес, естественно, я. На душе было гадостно. Почему-то казалось, что Жорка меня унизил, выставил на посмешище перед девчонкой, которую я почти полюбил. Мои неразменные тридцать франков по-прежнему грели карман, но и это не радовало. Темные чувства рвались на выход. Ну, падла, сочтемся!
Оба моих старших товарища дефилировали чуть впереди. Я пристроился Жорке в кильватор и поймал его биоритмы. Пару минут спустя, походка моя обрела небрежную легкость уверенного в себе человека. Так же как он, я слегка приседал на колено опорной ноги, вальяжно жестикулировал и стряхивал пепел с невидимой сигареты небрежным щелчком безымянного пальца.
Клюнуло с первого раза. Я поднял изгиб левой руки, посмотрел на воображаемые часы. Жорка в точности повторил этот жест - пора подсекать. Завершая следующий шаг, я сильней, чем обычно, присел на колено и Устинов поплыл в растяжке. Векшин еле успел подхватить его под руку.
Я шел и третировал Жорку. Но лишь после пятой попытки добился, чего хотел: штаны расползлись в интересном месте, прямо по шву.
Походка Устинова потеряла былую вальяжность. Теперь он шагал, как ныряльщик по пляжу, усыпанному битым стеклом, чаще смотрел под ноги и матерился на родном языке. Квартал или два мы протопали сомкнутым строем, на дистанции вытянутой руки, наложенной ладонью на плечо впереди идущего. Векшин задавал направление, Жорка старался не отставать, а я прикрывал его с тылу, курил сигарету за сигаретой и думал о бренности бытия.
Все в этом мире происходит одновременно: люди рождаются, умирают, начинают войны, побеждают в сражениях, идут на костер. Исчезают династии, государственные границы, рушатся и создаются империи. Наш разум - серебряный ключик к четвертому измерению, имя которому - время. И мы суетливо скользим в многомерном поле событий, убеждая себя, что все поправимо. Скользим и не верим, что кем-то давно похоронены.
Как много, оказывается, в этой заданной повседневности значат досадные мелочи. Взять к примеру аварийную ситуацию со штанами. Беседа старших товарищей утратила непринужденность, плавность и целостность. Теперь в ней присутствовал нерв.
- Ты никаких таблеток утром не принимал? - поминутно спрашивал Векшин.
Устинов в ответ божился и клялся, что чувствует себя хорошо, что шпагаты на ровном месте - роковая случайность и что больше такого не повторится.
Остальное запомнилось схематично. Я очень устал и фиксировал происходящее автоматически, вроде автопилота. По команде "налево" мы опять очутились в небольшом магазинчике. Жорка купил себе новые брюки, пару костюмов и еще кое-что "по мелочам".
С каждым часом я обрастал сумками и занимал уже полтротуара. Если бы сразу знать, что все это куплено для меня, было б другое дело: своя ноша не тянет, а так... Я хотел уже взбунтоваться, но Векшин поймал такси. Оно и доставило нас к самому борту "Рузы".
На этом закончилась моя практика. Тем же вечером, на машине, принадлежащей посольству, мы выехали в Париж. Устинов был провожающим и сидел за рулем. Меня, как самого молодого, пристроили рядом с ним. А Мушкетов и Векшин развалились на заднем сидении и почти всю дорогу проспали.
Наверное, Жорка был неплохим аналитиком. Он сумел сопоставить свой недавний конфуз с тем, что случилось в Бискайском заливе, и первым над ним посмеялся. Слово за словом - завязалась беседа. Мы шутили, рассказывали друг другу бородатые анекдоты, вспоминали забавные случаи из его и моей жизни. Он меня слегка опасался, но виду не подавал, а в следующий раз мы встретились с ним почти что друзьями.
Глава 20
Началось с казуса. Теплоход "Воркута", с которого я был почему-то изгнан, грузился сырой картошкой на Бакарице. (Есть такой грузовой район в безразмерном порту Архангельска). Ожидался рейс на Дудинку, в рамках "северного завоза". Меня же призвали в контору, пред светлые очи товарища Брилина. Сам старший инспектор с сарказмом и выражением читал докладную записку годичной давности, отправленную вдогонку за мной:
"...В ночь с третьего на четвертое мая принял участие в коллективной пьянке, в результате которой был избит артельщик Воробьев. Как представитель среднего комсостава, не только не принял мер по наведению должного порядка на судне, но и сам дважды ударил артельщика по лицу..."
Я слушал начальство с должным почтением и мысленно недоумевал: почему только сейчас этому делу дан ход, ведь все давно утряслось?
- Гнать таких надо, Виктор Федорович! - сказал молодой подмастерье, сидевший в углу за столом.
- Да куда ж его выгонишь, молодого специалиста? - поморщился Брилин, - разве что в "Портофлот", матросом? А ну, напиши командировочное.
Клерк подобострастно хихикнул.
- Знаешь, где их контора? - инспектор по комсоставу перевел на меня осуждающий взгляд. Не дожидаясь ответа, решил пояснить. - Чешешь отсюда в сторону морского вокзала. Третий дом от угла - твой.
В "Портофлоте" меня уже ждал инспектор по фамилии Маленьких. Я случайно обмолвился, назвал его "начальником службы связи" и мне сразу же предложили присесть. Кабинет, как я понял, был у хозяина местом "неходовым". Он долго копался в столе - разыскивал нужный бланк, смахивал паутину с подушечки для печати, но это его нисколько не раздражало.
- Что тут у вас за пожар? - спросил я, как равный равного. (Инспектор относился ко мне вполне дружелюбно - он был действительно рад, что я вовремя подвернулся).
- Ох, не спрашивай, - запричитал Маленьких, - радист-то у нас на буксире непьющий совсем. А тут с женой поругался. Ну, и загремел в медвытревитель, а оттуда - транзитом - аж на пятнадцать суток...
- Радист?! - изумился я. - А откуда на буксире радист?
- Дык как же? - в свою очередь, изумился инспектор, - он же на "Буране" работает! Ах, да, ты же не в курсе.
После прослушанной лекции я прочно усвоил наиболее важные постулаты. Разномастных посудин в "Портофлоте" много, а радистов всего два. Оба они работают на "Буране", поскольку "Буран" не столько буксир, сколько "пайлот бот". Специфика его деятельности отличается в лучшую сторону от серых будней чумазых собратьев. Он стоит на лоцманской вахте у приемного буя, встречает и провожает океанские корабли. Если судно следует в порт, оно берет на "Буране" лоцмана. Если выходит в море - возвращает назад. Потому что не каждый штурман знает повадки реки и рискнет в одиночку пройти незнакомым фарватером. Приемный буй далеко от Архангельска, у острова Мудьюг. В зависимости от погодных условий, связь на УКВ бывает и не проходит. Вот тогда будят радиста и просят включить передатчик. В общем, возят его, как огнетушитель, "на всякий пожарный случай".
Оставшийся день прошел у меня под знаком злополучной командировки. Какая-то черная полоса! Направление на буксир нужно было отдать капитану в течение суток с момента его подписания, иначе запишут прогул. Я старательно обрывал телефоны лоцвахты, диспетчерской портфлота и капитана порта. Все тщетно: "Буран" был "только что здесь", но никто не мог уточнить главное: где конкретно и как можно его поймать?
К концу рабочего дня удалось, наконец, выяснить, что проклятия, посылаемые мной на его железную голову, возымели неожиданный результат: "Буран" сломался. Да так крепко сломался, что, как передали по телефону, "в море больше не выйдет, а будет работать плавучей теплоэлектростанцией".
