Уильям Берроуз - Мягкая машина
На вопрос о том, что за люди становятся наркоманами, дает ответ Министерство здравоохранения: «Каждый человек, достаточно долго употребляющий любой препарат, вызывающий пагубное привыкание». Время, необходимое для вырабатывания прочной привычки, зависит от индивидуальной восприимчивости и наркотической силы употребляемого препарата. Как правило, любой, кто в течение месяца получает инъекции морфина в размере одного грана в день, после прекращения инъекций испытывает серьезное недомогание. Чтобы окончательно стать наркоманом, достаточно употреблять наркотик четыре-шесть месяцев. Наркомания — болезнь, характеризующаяся незащищенностью от внешней среды. Наркоманами становятся в основном те, кто имеет доступ к джанку. В Иране, где опиум можно было открыто купить в лавке, насчитывалось три миллиона наркоманов. Предрасположенность к наркомании существует не в большей степени, чем предрасположенность к малярии. Противоположное мнение, которого придерживается психиатрия, — сущий вздор. (К слову сказать, 9 из каждых 10 психиатров следует, на мой взгляд, разжаловать в ветеринары, а книги их — отправить в макулатуру.) Выражаясь простым языком, большинство людей получает от джанка удовольствие. Испытав однажды это удовольствие, человеческий организм приобретает склонность его повторять, повторять и повторять. Джанк — это и е с т ь болезнь наркомана. Стучится в любую дверь. Кто бы там эту дверь ни открыл, давайте ему в течение шести месяцев четыре ежедневных укола Божественного Снадобья по 1/2 грана каждый, и вы получите “наркоманскую личность”… Старый джанки торгует рождественскими брелоками на Норт-Кларк-стрит88, его кличка “Жрец” — жалкий и неприметный, холодные рыбьи глаза смотрят, кажется, на то, что недоступно взорам других людей. То, на что он смотрит, и есть джанк. Всю личность наркомана можно выразить одной фразой: Наркоман нуждается в джанке. Он на многое пойдет, чтобы добыть джанк, так же как вы пошли бы на многое, чтобы добыть воды, если бы испытывали сильную жажду. Видите ли, джанк и есть личность, жалкий серый человечек только и может, что оставаться джанковой меблированной комнатой: убогая улица, последний этаж, вот по этой лестнице (кашель), “Жрец” плетется там, опираясь на желтые деревянные раздвижные панели уборной, унитаз течет, и вот товар, припрятанный в комнате под умывальником, согревает уже серую тень на дальней стене, некогда это был я, мистер. Я сидел на джанке почти пятнадцать лет. За это время я прошел десять курсов лечения. Был я и в Лексингтоне, прошел там курс снижения дозы, разжился камфарной настойкой опия в Цинциннати на следующий же день после того, как вышел оттуда, облаченный в костюм банковского служащего и с “Wall Street journal” в руках.
— Видите ли, моя жена, она э-э…
— Я все понимаю, сэр. Не желаете ли две унции семейного рациона?
— Да, пожалуй, это подойдет.
Я проходил курсы резкого отнятия и курсы длительного отнятия, курсы кортизона, транквилизаторов, антигистаминов, а также курс лечения длительным сном. Во всех случаях я при первой возможности брался за старое. Почему наркоманы добровольно проходят курс, лечения, а затем вновь принимаются за старое? Думаю, что на глубоком биологическом уровне большинство наркоманов хочет вылечиться. Джанк есть смерть, и ваше тело об этом знает. Рецидивы случались у меня потому, что я ни разу не был излечен физиологически до тех пор, пока не прошел курс лечения апоморфином. Апоморфин — единственный известный мне агент, способный выселить “наркоманскую личность”, моего старого дружка Опиумного Джонса. Мы чрезвычайно сблизились с ним в Танжере в 1957 году, когда ежечасно кололи себе метадон, 15 гран в день, что соответствует 30 гранам морфина, а это тьма-тьмущая дряни. Я никогда не переодевался. Джонс любит держать свою одежду в затхлом телесном пансионе до тех пор, пока по шляпе на столе, по висящему на стуле пиджаку не станет ясно, что там живет Джонс. Я никогда не принимал ванну. Старина Джонс не любит ощущать на своей коже воду. Целыми днями я разглядывал носок своего башмака и вел интимные беседы с Джонсом. А в один прекрасный день я понял, что Джонс — не настоящий друг, что на самом-то деле у нас с ним разные интересы. Поэтому я сел в самолет до Лондона и разыскал доктора Дента; горит в камине древесный уголь, шотландский терьер, чашка чая. Он рассказал мне о своем методе лечения, и на следующий день я лег в частную клинику. Она располагалась в одном из четырехэтажных зданий на Кромвель-роуд — комната с розовыми обоями на третьем этаже. Я имел дневную сиделку и ночную сиделку и каждые два часа, днем и ночью, получал одну двадцатую грана апоморфина в инъекциях. Доктор Дент сказал, что, если потребуется, мне могут давать морфин, однако в незначительных количествах: первые 24 часа 1/4 грана за укол, а потом 1/8 грана — двенадцатую часть того, что я принимал раньше, причем на следующий день — еще более резкое снижение дозы.
Всякий наркоман имеет свой особый симптом — тот, что причиняет ему наиболее тяжкие страдания, когда прекращается подача джанка. Что касается меня, то это ощущение медленной, мучительной смерти мистера Джонса. Вот послушайте, что говорят о своих симптомах лексингтонские ветераны.
— Что до меня, то самое страшное — рвота.
— Я никогда не блюю. А вот от холодных ожогов на коже на стенку лезу.
— Меня чиханье замучило.
— Такое чувство, будто меня заключили в старый серый труп мистера Джонса. Никого на свете больше видеть не хочу. Ничего не хочу делать — оживить бы только мистера Джонса.
Третий день: чашка чая на рассвете, тихое чудо апоморфина. Я учился жить без Джонса: читал газеты, писал письма — обычно я и за месяц письма написать не в состоянии, а тут уже на третий день писал письмо и с нетерпением ждал возможности поговорить с доктором Дентом, который отнюдь не Джонс. Апоморфин разделался с моим особым симптомом. Через семь дней после прихода в лечебницу я получил последнюю 1/8 грана. Еще через три дня я вышел из больницы. Я вернулся в Танжер, где в то время можно было без труда достать джанк. Силу воли, что бы там эти слова не означали, мне напрягать не пришлось. Я попросту не хотел никакого джанка.
Апоморфинное лечение позволило мне спокойно и внимательно взглянуть на все серое джанковое прошлое, спокойно и внимательно взглянуть на мистера Джонса, стоящего там в своем поношенном черном костюме и серой фетровой шляпе: затхлый телесный пансион, холодные подводные глаза. Вот я и сварил его в соляной кислоте. Поймите, нет другого способа избавить его от этой многослойной вони серых джанковых меблированных комнат.
Апоморфин вырабатывается из морфина при кипячении его в смеси с соляной кислотой, однако физиологически он воздействует совершенно по-другому. Морфин действует успокаивающе на лобные доли мозга. Апоморфин стимулирует затылочные доли и рвотные центры. Введенная с помощью инъекции 1/12 грана апоморфина через несколько минут вызывает рвоту, и долгие годы это лекарство находило единственное применение в качестве рвотного средства при отравлениях.
Когда сорок лет назад доктор Дент начал применять метод лечения апоморфином, все его пациенты были алкоголиками. Он ставил рядом с кроватью бутылку виски и предлагал пациенту выпить столько, сколько тот пожелает. Однако вместе с каждой порцией спиртного больной получал инъекцию апоморфина. Через несколько дней он начинал чувствовать такое отвращение к алкоголю, что просил вынести бутылку из комнаты. Первое время доктор Дент полагал, что это отвращение вырабатывается благодаря тому, что спирт взаимодействует с дозой апоморфина, который часто вызывает рвоту. Однако он обнаружил, что некоторые из его пациентов не чувствуют от принятой дозы апоморфина никакой тошноты… Существуют значительные индивидуальные отклонения… Тем не менее эти пациенты испытывали такое же отвращение к алкоголю и после нескольких дней лечения добровольно прекращали пить. Тогда он пришел к заключению, что его пациенты чувствуют отвращение к алкоголю, поскольку больше в нем не нуждаются, и что апоморфин своим воздействием на затылочные доли мозга регулирует обмен веществ так, чтобы тело в дальнейшем не испытывало потребности в успокоительном, привычку к которому приобрело. С того самого времени он всегда подчеркивал тот факт, что лечение апоморфином не основано на принципе отвращения. Апоморфин является метаболическим регулятором и единственным из известных лекарственных средств, действующим подобным образом с тем, чтобы нормализовать нарушенный обмен веществ.
Данный метод, включая дозировки, исчерпывающе описан в книге доктора Дента 'Пагубные Пристрастия и Их Лечение', изданной “Шеффингтоном” в Лондоне. Каждый, кто берется применять лечение апоморфином, должен с этой книгой ознакомиться. Чтобы добиться успешного лечения, необходимо выдать больному достаточное количество апоморфина за достаточный промежуток времени. Если апоморфин вводится с помощью инъекций, следует в течение первых четырех дней круглосуточно вводить каждые два часа одну двенадцатую грана. Некоторые люди обладают повышенной чувствительностью к апоморфину и находят такую дозу слишком тошнотворной. Ввиду того, что действие апоморфина состоят не в вызывании чувства отвращения, а в регулировании обмена веществ, по возможности тошноты и рвоты следует избегать. Если лекарство вводится под язык, можно выдавать до одной десятой грана каждый час. При назначении под язык тошноту нетрудно сдерживать или устранять, и можно успешно провести полный курс лечения без единого случая рвоты. Для достижения успешного лечения необходимо добиться определенного уровня концентрации апоморфина в организме. В Америке я знаю врачей, которые назначали две инъекции апоморфина в день. Это абсолютно бессмысленно. Необходимо помнить, что любой опиат, любое успокаивающее полностью изменяют действие апоморфина. Поэтому, если назначаются какие-либо опиаты, а это необходимо лишь в тяжелых случаях наркомании, чрезвычайно важно продолжать инъекции апоморфина, по крайней мере, в течение 24 часов после последней инъекции опиатов. Что же касается успокаивающих, транквилизаторов и снотворных, то абсолютно ничего давать не следует.
