Тим Хэй - Оставленные

— Даже не думала.

— Разве ты никогда не ведешь себя эгоистично, не жадничаешь, не испытываешь зависти, не бываешь мелочной, злопамятной?

— Я стараюсь не быть такой, по крайней мере, стараюсь не причинять никому вреда.

— Но ты считаешь, что библейское утверждение о том, что нет ни одного праведника, что все — грешники, к тебе не относится, ты — исключение.

— Папочка, я вообще ничего не знаю, ни одной разумной мысли в голове.

— Но ты знаешь, о чем я тревожусь?

— Да, я знаю. Ты боишься, что осталось мало времени, что в этом новом ужасающем мире я буду слишком долго тянуть с решением, так что может оказаться уже поздно.

— Хлоя! Я не мог бы сказать лучше. Я надеюсь, ты понимаешь, что я думаю только о тебе, больше ни о чем.

— Не надо тебе беспокоиться, папочка!

— А что ты скажешь о видеокассете? Ты согласна с тем, что говорит пастор?

— Она вполне логична, если ты соглашаешься со всем этим изначально. Тогда все сходится. Но если нет веры в Бога, в Библию, в грех, в небеса и ад, тогда ты ничего не можешь понять в том, что и почему произошло.

— Значит, это твоя позиция?

— Я сама не знаю, какая у меня позиция, папа! Рейфорд подавил в себе желание продолжать уговоры.

Если у них будет достаточно времени во время обеда в Атланте, он попытается заговорить с ней о Хетти. Предполагалось, что самолет совершит посадку за сорок пять минут до их возвращения в аэропорт «О'Хара». Рейфорд задавался вопросом, правильно ли будет молиться об отсрочке.

— Чудесная фуражка, — воскликнул Стив Планк, вбегая в аэропорт «Кеннеди». Он хлопнул Бака по плечу- А в чем, собственно, дело? За два дня ты так переменился!

— У меня никогда не было особого вкуса к маскараду, — отозвался Бак.

— Да ты не такая уж знаменитость, чтобы тебе нужно было маскироваться, сказал Стив. — Так ты намерен какое-то время не появляться дома?

— Да. И у тебя тоже. За тобой тут не следили?

— Ну, ты помаленьку становишься параноиком, Бак.

— У меня есть на то основания, — сказал Бак, когда они садились в такси. Центральный парк! — бросил он водителю.

Потом он рассказал Стиву всю историю.

— А почему ты думаешь, что Карпатиу поможет тебе? — спросил его Планк, когда они прогуливались по парку. — Если за всем этим стоит Скотланд-Ярд и биржа, и к тому же ты считаешь, что Карпатиу связан с Тодд Котраном и Стонагалом, получается, что тебе придется просить Карпатиу выступить против своих собственных покровителей.

Они перешли в тень, чтобы спрятаться от горячего весеннего солнца.

— У меня есть одно соображение насчет этого человека, — сказал Бак. — Меня не удивило бы, окажись, что на следующий день он уже встретился со Стонагалом и Тодд Котраном в Лондоне. Но тогда придется считать его пешкой.

Стив предложил сесть на скамейку.

— Я встречался с Карпатиу на его пресс-конференции сегодня утром, — сказал он, — и надеюсь, что ты прав.

— Он произвел впечатление на Розенцвейга, а это прозорливый старый ученый.

— Да, Карпатиу производит впечатление, — согласился Стив. — Он красив как молодой Роберт Редфорд, он говорил на девяти языках так же свободно, как на родном. Журналисты просто пальчики облизывали.

— Ты говоришь так, как будто ты сам не журналист, — заметил Бак. Стив пожал плечами:

— Я излагаю свою точку зрения. Я давно научился быть скептиком. Я предоставляю «Пипл» и таблоидам охотиться за личной жизнью знаменитостей, но это человек фундаментальный, с головой — в общем, он мне понравился. Я видел его только на пресс-конференции, но мне показалось, что у него есть какой-то план. Тебе он понравится, хотя ты еще больший скептик, чем я. К тому же он хочет видеть тебя.

— Расскажи подробнее.

— Я уже говорил. Вокруг него вилась всяческая шушера, но было одно исключение.

— Розенцвейг?

— Да.

— Как Хаим с ним связан?

— Никто ничего не знает, но похоже на то, что Карпатиу Привлекает к себе экспертов и консультантов, которые помогают ему выдвигать новые идеи в технологии, политике, финансах — в чем только угодно. И знаешь, Бак, он не намного старше тебя. Говорили, что, кажется, сегодня ему исполнилось тридцать три.

— Так ты говоришь, девять языков? Планк кивнул.

— Ты запомнил, какие именно?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Есть одно соображение.;

Стив вытащил из бокового кармана репортерский блокнот.

— Тебе в алфавитном порядке?

— Конечно,

— Английский, арабский, венгерский, испанский, китайский, немецкий, румынский, русский и французский.

— Повтори еще раз, — сказал задумчиво Бак. Стив повторил еще раз.

— Что у тебя на уме?

— Этот человек — законченный политик.

— Ну, нет. Поверь мне, это совсем не было трюком. Просто он знает эти языки и свободно владеет ими.

— А ты не обратил внимания на то, какие это языки, Стив?

— Не заставляй меня напрягаться.

— Это шесть языков ООН и три языка его родины.

— Без шуток? Бак кивнул.

— Итак, я, наверное, скоро с ним встречусь?

Рейс в Атланту оказался маетным. Рейфорду приходилось то и дело менять высоту, чтобы избежать воздушных ям. Хлою он видел лишь мельком, когда место в кабине занял первый пилот, а вел самолет автопилот. Рейфорд успел лишь быстро осмотреть самолет. Времени, чтобы поболтать с Хлоей, у него не было.

Зато в Атланте его желание исполнилось. Другой «Боинг-747» должен был возвращаться в Чикаго после обеда, а их единственному пилоту нужно было вернуться раньше. Чикаго и Атланта договорились о замене пилотов. Нашлось также и место для Хлои. Благодаря этому Рейфорд и Хлоя получили в свое распоряжение больше двух часов. Можно было пообедать где-нибудь подальше от аэропорта.

Водитель такси, молодая женщина с прекрасным мелодичным голосом, спросила, не хотят ли они увидеть совершенно невероятное зрелище.

— Это по пути?

— Всего в двух кварталах от того места, куда вы направляетесь, — ответила она.

Она лихо маневрировала среди множества объездов и заграждений, затем проехала две улицы, на которых располагались пикеты дорожной полиции.

— Вот тут! — показала она, подъезжая к площадке для парковки машин, огороженной бетонной стенкой высотой в три фута.

— Видите гараж впереди?

— Что это?

— Необычно, не правда ли?

— Но что тут случилось? — спросил Рейфорд.

— Все это произошло во время исчезновения, — сказала она. Они внимательно присмотрелись к шестиэтажному гаражу, где машины так врезались друг в друга под разными углами, что казалось, будто они образовали спиралевидную сетку, которую сейчас пытались разобрать на отдельные части кранами с открытой стороны.

— В тот вечер они одна за другой съезжались сюда после позднего матча по бейсболу, — рассказывала она. — Полиция говорит, что уже это сами по себе было плохо. Вереница машин, пытавшихся выехать из гаража, — кто-то разворачивался, кто-то нет. Некоторые, которым надоело ждать, пытались проскользнуть и заставляли других пропускать их. Вы знаете, как это бывает.

— Да!

— И вдруг, как рассказывают, около трети машин осталось без водителей. Если перед ними было пусто, они продолжали ехать пока не натыкались на другую машину или не врезались в стену. Для тех, кто остался, выхода не было. Образовалась такая каша, что люди бросали своя машины и пробирались по крышам автомобилей, взывая о помощи. Утром они начали буксировать машины при помощи тросов, затем подогнали краны, и это продолжается до сих пор.

Рейфорд и Хлоя смотрели на это зрелище, качая головами. Машины обвязывали тросами, и краны, обычно применяемые на стройках для подъема балок, рвали, дергали, тянули их одну за другой через проемы в бетонной стене, чтобы расчистить гараж. Однако было похоже, что на эту работу потребуется еще несколько дней.

— А вы сами как? — спросил Рейфорд. — Вы потеряли близких?

— Да, сэр. Маму, бабушку и двух маленьких сестричек. Теперь они на небесах, как всегда говорила моя мама.

— Я уверен, что вы правы, — сказал Рейфорд. — Моя жена и сын тоже исчезли.

— Так что теперь вы свободны? — спросила девушка. Рейфорд был шокирован ее прямолинейностью, но он понял, что она имеет в виду.

— Да, — ответил он.

— Я тоже. Нужно быть слепым, чтобы теперь не видеть света.

Рейфорд хотел посмотреть на Хлою, но не стал. Он щедро расплатился с молодой женщиной, когда они доехали до ресторана. За обедом он рассказал Хлое о Хетти, рассказал все, как было. Долгое время она молчала, а когда снова заговорила, у нее был едва слышный голос.

— Так вы с ней не были близки? — спросила она.

— Слава Богу, нет. Я бы никогда себе этого не простил.

— Конечно, это разбило бы мамино сердце. Он печально кивнул.

— Иногда я чувствую себя так скверно, как будто я на самом деле изменил ей. Но я оправдывал себя тем, что твоя мама стала совершенно одержимой религией.