Благодать - Пол Линч
Блудодей! вопит она. Блудодей! Вор! Душегуб! На помощь!
Пес заводит свой тяжкий старый гав, словно пробуждающийся звон напольных ходиков, и вот тут она пускается наутек, перепрыгивает пса, перепрыгивает мысли о хвором человеке в другой комнате, хватает свои сапоги и сумку, поворачивает ключ и отодвигает щеколду, и выбегает вон, слышит у себя за спиной теткины вопли и крики, холод жжет ей уши, она выбегает за ворота, а затем останавливается от крика Колли, разворачивается и бежит в огород, выдергивает зимнюю капусту. Оставляет на тропе за собою, словно хлебные крошки, россыпь земли.
Ее настойчивый шаг замедляется до обиженного ковылянья. Голова понурена в распрях мыслей. Ей хочется сесть, она пинает прогнивший забор, пока тот не разваливается. Находит валун, чтобы на нем устроиться. Отгрызает немножко от сырой капусты.
Говорит себе, что сбежала от рабства у той женщины. Говорит себе, произошедшее только что не происходило, это все был сон. Но Колли дико хохочет. Вот потеха-то была, а, лицо тетки той!
Она сидит и вперяется в некий глубинный ужас, в эту пустоту в себе самой – в то, что выпорхнуло на крыльях из тех потемок и вынесло ее с собой.
Вслух говорит, как ты могла подумать, что она твоя мать?
Ночные всадники! говорит Колли. Вот кто это был!
Кто? переспрашивает она.
Ночные всадники. Появляются, когда спишь, и морочат тебе голову, как пука.
Она сидит, задумавшись, как можно быть собой и в то же самое время не быть собой, пытается думать о себе той, что вошла в ту комнату, но та вошедшая была иной.
Клонис охвачен чем-то неведомым, что вылепливает странную тишь. Двери все заперты, а попрошайки держатся в тенях. Колли все лопочет насчет того, чтоб еще поторговать перед церковью лепешками из свежего воздуха, но затем умолкает. Перед зерновым складом стоят два констебля, один смотрит на нее или мимо нее, и ноги у нее грузнеют от неожиданной тяжести.
Она думает, а ну как Паучица как-то добралась до города прежде нас? Представляет себе, как тетка с лицом своим паукастым показывает на нее сыскарю.
Колли кричит, блядский дух, мук, ты только глянь!
Она шагает к фуре, опрокинутой на бок на мостовой. Лошадь со сломанной шеей лежит в объятиях тележной тени. Навстречу Грейс чувство, что ей это все снится, стопы на мостовой, наблюдающие лица констеблей, это чувство пойманности, чувство мертвой лошади, а затем чувство это проходит. Тут-то и понимает она, что полицейские не ее высматривают, а всматриваются в город, поскольку лихо нагрянуло.
Она заходит блюстителям порядка за спины и видит, что последний взгляд лошади устремлен в овнезапневшее небо, видит, что кто-то стесал мясо у лошади с крупа. Констебль повертывается и кричит ей что-то, она сутулится оттуда прочь, осмысляя слова полицейского, его странный выговор.
Брейсь, прыщ лыка. Брысь, прощелыга.
Городской ромб усеян соломой и камнем и едва ли не столь же плотно людьми от власти и солдатами из казарм. Люди начинают бузить, говорит Колли. Какое-то сборище или протест кончились расправою. Она наблюдает, как на кованой ограде качаются двое детей. Видит небо, застрявшее в магазинной витрине, с иззубренной дырой битого стекла, словно небеса можно прорвать.
Сыскарь стоит в дверях, разговаривает с кем-то из старейшин, а затем бросает взгляд на нее, шагает к ней, она думает о капусте у себя в сумке, недоумевает, как Паучице удалось сообщить обо всем так быстро, человек этот несусветного роста уже вот он, над нею, но голос его удивителен. Нежен, как у старого учителя.
Говорит, ты откуда, парнишка?
Смотреть в упор в лицо сыскаря ей никогда не доводилось, в глазах этого человека она видит безликую окончательность власти и то, как он способен изъять тебя из твоей жизни и выслать в Австралию. В горле у нее лепятся слова, те, что могли б сказать, я всего лишь капусту взял, клянусь, готов вернуться и посадить ее на место. Но вскидывается рука, и она предлагает сыскарю лепешку из свежего воздуха, вполне простая, сэр, но все равно отлично жуется. Лицо сыскаря неподвижно, как камень, но у рта предательская морщинка смеха. Говорит, ради твоего же блага убирался б ты из этого городка.
Ветер мечет с востока злым холодом. Что сейчас за месяц? думает она. Небо вылеплено в зиму, однако полагается сейчас быть весне. Хватит с Грейс рабства и полоумных теток, хватит городов с их глазастыми блюстителями, рыскающими повсюду, зыркающими на тебя, словно ты и есть причина всех бед. Станет она ночным призраком крестьянских усадеб, под звуки спящих сторожей, а днями будет спать в сараях.
Какая же это удача, думает она, отыскать сенной чердак с лестницей и без единой спящей там души. Чердак тот на дальнем краю подворья в полудне пути от Клониса. Дни здесь она не считает, носит на себе запах прелой соломы, отправляясь на свои ночные вылазки. Ворует овес у лошадей, объедки из собачьей миски. Днями лежит праздно, вынужденная выслушивать Колли. Разгадай загадку. Что быстрей, жар или холод?
Однажды ночью просыпается, постигая, что рядом другой. Она выучилась слушать, как прорисовывать тьму очерками-звуками. Знает: это мужчина, с тяжкой поступью, осматривается, тянет за что-то, она представляет себе руки, шарящие вокруг в густо намазанной черноте. Возня мужчины, предоставленного себе, дышит тяжко, укладываясь рядом. Ее рука отпускает нож. Она думает, веди себя совершенно тихо, даже не выдыхай ни звука. Чужак перевертывается с боку на бок, затем еще раз, далее следует иззубренный кашель, которому нет конца.
Наконец она садится. Будь любезен, мистер, прекратить этот свой кашель.
Повертывается к ней перепуганный мужчина. И как он проступает из тьмы в свете спички. Тощий малый подается вперед, помаргивает в тусклом мерцанье, желтятся белки глаз. Оп! говорит он. Ты что, напугать меня до потери тени хочешь?
Поберегись со спичкой, а не то весь чердак спалишь.
Он тушит спичку языком. Тут еще кто есть или ты один?
Колли говорит, бакуна не найдется?
Человек отвечает, а у тебя нет ли чего поесть, а? Вот, дай-ка трубку.
Она протягивает трубку,
