Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)
Проявилось отставание темпов развития легкой промышленности от наметок пятилетнего плана. Разрыв, однако, был далеко не столь велик, как это было в покинутом мною мире, да и нэпманы, ликвидация которых, так же в отличие от известной мне истории, откладывалась, закрывали часть этого разрыва. Тем не менее, цены в розничной торговле росли, а справиться с товарным голодом не удавалось. Несмотря на рост цен, в магазинах нередко выстраивались длиннющие очереди.
На этом фоне не стал для меня неожиданностью внезапный для многих созыв внеочередных районных партконференций в Москве. Во-первых, об этом говорило мое «послезнание». Во-вторых, партийная организация Москвы была почти безраздельной вотчиной «правых», и поэтому было логично, что в преддверии окончательного размежевания в ЦК и Политбюро партийное большинство решит лишить «правых» их сильнейшей организационной опоры. Ведь на учете в столичной парторганизации состояла большая часть руководящих партийных и государственных работников страны.
Перед партконференциями ЦК выступил с приветствием к Московской парторганизации, где говорилось о том, что московские большевики и их руководители пользуются полным доверием Центрального комитета. Но на районных партконференциях, где выступали члены Политбюро и секретари ЦК, звучали уже иные речи. Говорилось о примиренческом отношении к правому уклону, свившему себе гнездо в Москве, и что боевую организацию московских коммунистов надо очистить от таких примиренцев, от примазавшихся и переродившихся, не дожидаясь чистки партии, которая должна будет развернуться в конце этого года.
В результате на партконференциях, и на состоявшихся после них пленумах райкомов, из состава районных комитетов ВКП(б) были устранены многие сторонники Бухарина, Рыкова, Томского и секретаря Московского комитета партии Угланова. Я, однако, был вновь избран членом Бауманского райкома – прямо с бухаринцами меня ничто не связывало, а условия для тотальной чистки от всех и любых несогласных ещё не созрели. Как и следовало ожидать, состоявшаяся вскоре московская партконференция сместила Угланова со своего поста. Однако он оставался кандидатом в члены Политбюро ЦК, что сулило продолжение схватки в высших партийных органах. Бухарин, Рыков и Томский не могли не сделать выводов из происходящих событий, и на ближайшем Пленуме ЦК назревал нешуточный бой.
На этом фоне обращение к СССР ежегодной (традиционно созываемой в сентябре) сессии Ассамблеи Лиги Наций с предложением вступить в Лигу прошло почти незамеченным. 21 сентября ЦИК СССР принял это предложение и занял место постоянного члена Совета Лиги Наций. В известной мне истории это случилось, кажется, на четыре или пять лет позже.
Гораздо больше внимания привлекла речь секретаря ЦК Вячеслава Молотова на собрании партийно-хозяйственного актива Нижегородской области, опубликованная в «Правде». Я узнал о ней ещё до выхода номера газеты, потому что слухи о том, что Бухарин яростно протестовал против публикации этой речи, уже гуляли по кулуарам ВСНХ. Не называя никого по именам, Молотов процитировал недавние статьи Бухарина и Рыкова, и охарактеризовал цитируемые высказывания, как «попытки замазать опасность правого уклона, скатывающиеся даже к полуоправданию позиций уклонистов», и попенял «отдельным руководящим товарищам», заявив о «недопустимости столь безответственной позиции».
Когда же газета с речью Молотова вышла в свет, вечером после работы, меня встретила встревоженная Лида с «Правдой» в руках.
– Виктор, – начала она, даже не поцеловав меня, а протягивая вместо этого газету, развернутую как раз на соответствующем месте, – это ведь открытое объявление войны? Так ведь?
– Да, – киваю в ответ, – похоже, большинство окончательно уверилось, что оно действительно большинство, и теперь будет продавливать однозначное и не допускающее отклонений толкование генеральной линии партии. Единство воли, – необходимая штука для управления страной, но навязывание единомыслия резко повышает риск ошибочных решений, которые будет невозможно и некому оспорить.
Я смотрю на жену, которая закусила на мгновение губы, взгляд ее посуровел, но почти тут же лицо её немного смягчилось, приобретя выражение спокойной решимости с некоторой искрой веселья в глазах:
– Ладно… – тянет она, – прорвемся… – вот же, нахватала у меня словечек! – Как бы оно ни повернулось, будем делать свое дело.
– Будем, – соглашаюсь с ней, – наклоняюсь, обнимаю, не обращая внимание на шуршание сминаемой при этом газеты, и жадно целую в губы.
Выступлением Молотова в печати открылась череда почти неприкрытых намеков на некую причастность Бухарина, Рыкова, Томского и их сторонников к «правому уклону». По слухам, группа выброшенных из руководства московской парторганизации «уклонистов» во главе с Углановым даже ходила к Бухарину домой, в надежде уговорить его на открытое выступление с защитой своих позиций – но тщетно. Бухарин посоветовал им сидеть тихо и не высовываться. Подобный же совет он дал и группе своих учеников, которых выставили из редакций «Правды» и «Большевика», а так же с руководящих постов Институте красной профессуры. Все, на что хватило подвергавшейся нападкам троицы из Политбюро – написать в ЦК жалобу против участившихся намеков в печати насчет их принадлежности к «правому уклону». Однако жалоба не возымела никаких последствий, а кампания в печати только ширилась.
Октябрьский, 1930 года, пленум Центрального Комитета ВКП(б) первоначально должен был быть сентябрьским, но дата его созыва дважды переносилась, и вот, наконец, в пятницу, 17 октября члены ЦК собрались в Кремле. На повестке дня стояло несколько вопросов: хозяйственное положение СССР и ближайшие задачи экономической политики; международная политика СССР в связи со вступлением в Лигу Наций; чистка партии.
Первый вопрос сразу же обнаруживает нешуточный накал страстей. Доклад о хозяйственном положении делает, само собой, Рыков, как глава высшего исполнительного органа власти – Совета труда и обороны. Его речь оказалась, как я и ожидал, довольно вялой: Алексей Иванович не бросал с трибуны шапкозакидательские лозунги, которыми немало грешили члены ЦК из рядов партийного большинства, но и не подвергал эти установки открытой критике. Это был довольно сбалансированный, как сказали бы в покинутом мною времени, рассказ об экономических проблемах и возможных путях их решения. Но, не желая, видимо, давать повод для обвинений, председатель СТО СССР старался не обнажать до конца подлинной глубины назревших проблем. Да и рецепты их решения выглядели смазанными – так, что стороннему наблюдателю было бы и не понять, к чему, собственно, призывает Рыков: то ли «ломи вперед!», то ли «осади назад!».
Однако в прениях страсти неизбежно выплеснулись наружу.
Каганович, выступая одним из первых, не преминул сделать выпад в сторону докладчика:
– Товарищ Рыков повернулся спиной к успехам колхозного движения, и не желает видеть очевидного: только скорейшее объединение крестьян в коллективы даст нам возможность решить, наконец, зерновую проблему и выбить почву из-под ног кулацкого саботажа хлебозаготовок. Отчеты с мест о ходе закупок зерна ясно свидетельствуют о том, что обозначившееся нынче небывалое увеличение числа сельхозартелей и ТОЗов тут же оборачивается ростом запасов зерна в государственных и кооперативных амбарах! – Лазарь Моисеевич поворачивается в сторону Бухарина, Рыкова и Томского, сидевших в президиуме Пленума, и добавляет:
– Ваша забота о том, как бы только не обидеть зажиточного крестьянина, чтобы он, так и быть, согласился Христа ради продать нам хлебушка, не имеет ничего общего с подлинной основой пролетарской смычки между городом и деревней! – в ответ на это заявление в зале слышатся многочисленные смешки. – Не заразились ли вы от тех, кто исповедует правоуклонистские взгляды? – и тут из рядов членов ЦК раздается реплика (не разглядел, кто именно это выкрикнул):
Они сами кого хошь в правый уклон обратят!
Рыков нервно крутит шеей, как будто его душит крахмальный воротничок рубашки, Бухарин же сидит преувеличенно спокойный, уставив неподвижный взгляд прямо перед собой. Дождавшись своей очереди, «любимец партии» бросается в бой:
– Некоторые товарищи не желают понимать, что поспешным полупринудительным объединением крестьянских кляч и деревянных сох, мы не создадим немедля замену зерновому производству крестьянина-единоличника. А посему и крестьянский хлебный рынок, который мы не можем регулировать в директивном порядке, остается для нас отправным пунктом при наших экономических расчетах. Значит, с интересами середняка и зажиточного крестьянина придется считаться, нравится это кому-либо или нет. И лишь постепенным вовлечением крестьян в систему нашей сбытоснабженческой кооперации через помощь зерновыми ссудами, через авансирование законтрактованных посевов, через агрономическую и ветеринарную помощь мы сможем привязать его интересы к интересам социалистического строительства, и тем самым овладеть рынком хлебов. Такова объективная экономическая реальность, данная нам в ощущениях! – вольно перефразирует Николай Иванович известное ленинское определение материи.
