Табия тридцать два - Алексей Андреевич Конаков
Возле дома номер 12 Василий свернул в подворотню, сунулся в дверь налево; по грязной лестнице они с Кириллом поднялись на пятый этаж и зашли в темную квартиру.
– Можно не разуваться, – сказал Василий, поворачивая ключ.
– Это ваше жилье? – нескромно поинтересовался Кирилл.
– Нет, Александра Сергеевича.
(Любопытно! Где же на самом деле живет Александр Сергеевич – на Камской или на Рубинштейна? Может быть, на Камской у него склад книг, а здесь постоянный адрес? Или он ведет хозяйство на два дома? Или вообще переезжает каждый месяц с места на место, запутывает следы, так как по-прежнему боится Уляшова? Но ведь столько лет минуло.) При этом в квартире явно был кто-то еще – из ближайшей комнаты доносились негромкие голоса. Заглянув туда, Кирилл увидел компанию девушек и юношей, всего человек девять или десять, увлеченно игравших в шахматы. Щелкали часы, глухо падали пешки; на каких-то досках борьба была в самом разгаре, на каких-то уже шла к завершению, а на одной партнеры как раз готовились начать новую партию, расставляли фигуры – и Кирилл вдруг с омерзением осознал, что расстановка делается в случайном порядке. Шахматы-960! «Так вот как это выглядит в реальности, – подумал Кирилл, пытаясь подавить приступ брезгливости, – так вот как это бывает по-настоящему».
Против его воли, зрелище извращения чем-то заворожило Кирилла, и он застыл на пороге, и неизвестно, сколько бы так простоял, если бы не длиннолицый провожатый:
– Вам не сюда, вам вот в ту дверь надо, в самом конце коридора.
Кирилл машинально кивнул, оторвал взгляд от играющих и пошел по коридору («Привет, ребята! Катаем?» – раздался сзади азартный голос Василия). За указанной дверью обнаружилась комната, сплошь заваленная книгами, журналами, газетными вырезками и т. д. В кресле возле окна сидел Александр Сергеевич Броткин и, как и в первую встречу с Кириллом, листал, что-то мурлыча под нос, «Искусство анализа» Марка Дворецкого.
* * *
– Кирилл, дорогой Кирилл, как я рад, что вы пришли.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич.
– Заходите, заходите скорей. Вот здесь у меня стул, присаживайтесь.
Броткин засуетился, уронил на пол книгу Дворецкого, стал зачем-то двигать кресло. Он был весел, и оживлен, и благодушен, и, несомненно, счастлив видеть Кирилла (и в этом счастливом состоянии еще больше напоминал довольного домашнего кота).
– Так вы не на Камской живете, Александр Сергеевич?
– Живу на Камской, Кирилл, но там неудобно. А здесь и вам ближе добираться, и мне спокойнее. Квартирка от маменьки досталась, и у меня тут уж пять лет как организован небольшой кружок единомышленников, тайное, так сказать, общество, ха-ха. Ребята сюда приходят, играют в удовольствие; знают, что Александр Сергеевич не выдаст.
– Ага, извращают шахматы, – с неудовольствием буркнул Кирилл.
– Та-та-та, уж сразу «извращают», – совсем не рассердился Броткин. – Какое же это извращение, если вы только исходную расстановку поменяли, да к тому же с благородной целью – спасти игру от «ничейной смерти»? Это не извращение, это исследование. По-вашему, физики, когда расщепляют молекулы или сталкивают друг с другом элементарные частицы, – тоже перверсиями занимаются? А если хотите знать про настоящие извращения, то поговорите с Борей Брянцевым – уж он вам расскажет во всех подробностях.
– С кем?! С Борей Брянцевым?!
– Боря Брянцев знаток извращений. Вы, дорогой Кирилл, увидели краем глаза игру в шахматы Фишера и уже фраппированы до последней горизонтали, а ведь это детские шалости, если быть в курсе других, хм, изобретений. Например, «марсельские шахматы», в которых каждая сторона должна делать не один, но два хода подряд. Или «итальянские прогрессивные шахматы», когда белые делают ход, потом черные делают два, потом белые три, потом черные четыре и так далее. Или «франкфуртские шахматы», где происходит превращение берущей фигуры: вы взяли конем ладью – и ваш конь становится ладьей; вы взяли ферзем слона – и ваш ферзь становится слоном; вы взяли королем пешку – и ваш король становится пешкой. Каково? О, Брянцев бы вам поведал и про «гексагональные шахматы Глинского» (играемые на шестиугольной доске), и про «медвежьи шахматы Сосновского» (на расширенной доске 10×10), и про «цилиндрические шахматы» (где доска считается разверткой цилиндра, так что вертикаль a оказывается смежной с вертикалью h). А еще существуют «атомные шахматы» (при любом взятии происходит «атомный взрыв» и снимаются все фигуры в квадрате 3×3 клетки), существует «шахматный кригшпиль» (в котором из-за «тумана войны» вы не видите фигур соперника), существует «крейзихаус» (съеденная у партнера фигура меняет цвет и попадает к вам в резерв – потом ее можно поставить на любое поле доски). И что бы вы сказали про «шахматы лорда Дансани», где обычный комплект черных фигур борется с тридцатью двумя белыми пешками?
Кирилл совершенно ошеломлен обрушившимся на него потоком информации, но, пожалуй, куда больше его ошеломила знакомая фамилия, упомянутая Броткиным.
– Александр Сергеевич, что за Брянцев?
– Говорю же, Боря Брянцев.
– Боря??
Броткин на мгновение задумался.
– М-м, это я его по привычке Борей зову. Как же он сейчас? Андрей, кажется. Да, Андрей Брянцев. Очень талантливый молодой человек, тоже сюда приходил регулярно, но шахматы-960 ему быстро наскучили. (Что немудрено после марсельских и атомных.) Ах, жаль, жаль. Он прекрасный историк (Абзалов, говорят, души в нем не чаял) и аналитик; а видели бы вы его переводы с латинского языка. Блестящие! Увы, в какой-то момент в Боре стала расти настоящая ненависть к шахматам; он принялся рассуждать в том духе, что шахматы служат целям порабощения россиян и т. д. Представляете, какая глупость? Я во многом оппонент Уляшова, но у меня нет никаких сомнений в том, что изобретенная Д. А. У. «новейшая шахматная культура» – настоящее спасение для России. А Брянцев так радикализировался, что даже имя сменил – Борисом-то его в честь Спасского назвали.
(Почему-то именно новость об амфонимии Брянцева выбила Кирилла из колеи.
Ладно,
можно было смириться, что Брянцев отлично переводит с латыни и владеет анализом (показывал же он тогда варианты из анти-Грюнфельда); куда труднее было переварить сведения о том, что Брянцев еще и «прекрасный историк», и, видимо, любимый ученик Ивана Галиевича Абзалова, и вообще не светский хлыщ, а… почти гений. Впрочем, и это терпимо, но – два имени? Борис и Андрей? Зачем? (Казалось, что в самом факте наличия у одного человека двух разных имен кроется какая-то изощренная злая насмешка, какой-то очередной брянцевский розыгрыш – направленный лично против Кирилла.))
– Александр Сергеевич, – жалобно сказал Кирилл, – у меня такое чувство, что я не попадаю в квадрат. Все вокруг всех знают, все знают, только я ничего не знаю…
– Ну что вы, мой дорогой, – с горячностью бросился утешать Кирилла Броткин. – Если вы не знаете всех извращений этого мира, это еще не значит, что вы не знаете ничего. Наоборот, вам известно самое главное. В соседней комнате ребята играют в шахматы-960, но они это делают ради «новых впечатлений» и желания «вкусить запретный плод» – даже не догадываясь, в чем заключалась идея Фишера. Идея, которая всех нас спасет.
– Вы опять про борьбу с «ничейной смертью»?
– Разумеется, Кирилл, разумеется. Через тридцать или через пятьдесят лет, но когда-нибудь «ничейная смерть» наступит и классическим шахматам потребуется альтернатива. А готовить людей к альтернативе нужно уже сегодня. Пусть играют, пусть привыкают к тому, что шахматы-960 – это нормально. Я не рассказываю своим юным друзьям всей правды, зачем пугать раньше времени? Только вам, Кирилл, рассказал. Вы – особенный.
– Что значит – особенный?
– Не знаю, трудно сформулировать. Но я же верно понял из нашего телефонного разговора, что вы сумели-таки прочитать ту статью Крамника? Это потрясающе! Должен признаться, я немного слукавил, направляя вас в ЦДШ. То есть я был на 99 процентов уверен, что вам эту статью не выдадут. А вам выдали! Что-то в вас есть необычное, дорогой Кирилл – «отрок, поцелованный Каиссой!». Надеюсь, вы великодушно извините меня за эту хитрость. Зато теперь – ясна вам вся картина? очевидна позиция? Теперь-то вы уже не сомневаетесь в реальности «ничейной смерти» и в необходимости предотвратить ее?
– Эм-м, Александр Сергеевич, на самом деле я не нашел в той статье… – попытался возразить Кирилл, но возбужденный Броткин не услышал его возражений.
– Два человека! Всего два человека в России осознают нависшую над шахматами угрозу. Это
