Уилл Селф - Обезьяны

Искренне Ваша,

1. Как Вы себя чувствуете? Не испытываете ли Вы физической боли?

2. Как Вы полагаете, намерен ли кто-либо причинить Вам вред?

3. Можете ли Вы вспомнить и сообщить нам о событиях, приведших к Вашей госпитализации?

4. Вы упоминаете неких «макак». Как именно выглядят эти макаки?

5. Почему Вы нападаете на моих подчиненных, если те приближаются к Вам, — да и на меня саму, — а равно на Вашу самку и других Ваших союзников, которые приходят Вас навестить?

6. В Вашей записке Вы упоминаете неких «людей». Что это за люди? Надо ли так понимать, что Вы «видите людей»?

Сквозь фальшивое зеркало Боуэн наблюдала, как Саймон Дайкс берет поднос и идет к гнезду, чопорно, решительно, на задних лапах. Садится, ставит поднос на картонный столик, письмо Боуэн падает на пол. Художник чешет затылок слабой передней лапой, затем низко наклоняется, пытается той же лапой поднять листок.

— Вот видите, — застучала по спине Боуэн Доббс, дежурная медсамка, которая тоже наблюдала за происходящим в палате, — он никогда не пользуется задними лапами ни для чего, кроме ходьбы, этой своей странной развалочки. А когда пытается что-то поднять, все у него валится из лап, — похоже, он не может ничего зажать между большим пальцем и костяшкой указательного, вот смотрите…

Все так и было, Саймон безуспешно пытался соскрести листок с линолеума, от отчаяния издавая все те же странные, низкие звуки. В конце концов он справился с бумажкой и стал ее читать, то и дело краем глаза поглядывая на дверь. У д-ра Боуэн возникло неприятное чувство, что он понимает: за ним следят.

Сара ухнула в агентство на четвертый день после того, как у Саймона случился приступ, и вкратце показала своему начальнику, Мартину Грину, что произошло.

— «Хууууух-Граааа» у Саймона случился нервный срыв, Мартин, он в больнице «Чаринг-Кросс».

— Переработал или переразвлекался «хуууу»? — Грин намеренно изображал мордой и лапами недовольство — знаки резкие, шерсть стоит полудыбом, верхняя губа приподнята, обнажает клыки.

— Я… я не знаю.

— Так, не означает ли это, что мы не увидим тебя сегодня на работе «хуууу»?

— Я… я немного не в себе, Мартин, история совершенно жуткая.

— Будь добра, поподробнее «хууууу».

Саре пришлось показать все, без купюр.

Грин надолго опустил лапы.

— Вожак ты мой, Сара, — махнул он наконец, — я, конечно, никакой не ретроград и все такое, но это ваше совместное гнездование, эти ваши «уч-уч» наркотики, я прямо не знаю…

— Я знаю, знаю.

— Прости, что сначала был так резок «грррнннн». Утро выдалось отвратительное, снова проблемы с этим «уч-уч» подонком Янгом. Я как раз закончил махать с ним лапами, когда ты ухнула. Он показывает, что не заплатит ни пенни…

— «Уааааа!»

— Вот именно. И что прикажешь делать тут в конторе без тебя? Поверь, мне больно это показывать, но тебе придется приложить немало усилий, чтобы сохранить свой статус в иерархии…

— Знаю, знаю.

— Ты только и делаешь, что показываешь мне эти знаки. Короче, когда тебя ждать «хууууу»?

— Я собираюсь на пару дней в деревню, в Кобем, в группу, где я родилась, надеюсь причесать там шерстку. Ухну в понедельник. И, конечно, Мартин, я признаю твое старшинство в конторе, я преклоняюсь перед твоим бриллиантовым пенисом, ты утренняя звездадница моего анального небосвода. Я бесконечно наслаждаюсь исходящим от тебя запахом…

— Все в порядке, Сара, ты хороший подчиненный, поезжай-ка к групповым и расслабься.

Сара села на электричку на вокзале Виктория и отправилась в Байфлит.[70] Было жарко, Грейси тяжело дышала; вокруг нее вились мухи, она все время трясла головой и раздраженно ржала. На вокзале Сара купила ей съестного, но крошечная лошадка быстро все подмела и к концу поездки вся издергалась.

— Ну что ты, что ты, все будет в порядке «чапп-чапп-чапп», — успокаивала Сара Грейси, расчесывая ее карамельную гриву.

Одновременно Сара читала «Космополитен» — пальцами одной задней лапы держала его раскрытым, а пальцами другой переворачивала страницы. Номер был забит рекламой искусственных седалищных мозолей, одежды, под которой седалищная мозоль выглядела больше, клиник по увеличению объема седалищных мозолей, курсов и книг о том, как извлечь из своей седалищной мозоли максимум, а равно письмами читательниц: «Я прожила в одном гнезде с самцом целый год!», «Я присоединилась к трем группам за одну течку!» и т. д., и т. п. Спаривание, спаривание, спаривание, подумала Сара, вот все, о чем пишут эти самочьи журналы, будто кроме спаривания на белом свете и нет ничего.

Но даже эта античувственная мысль вызвала у Сары воспоминания о том, как с ней спаривался Саймон. Его скорость в тот второй раз — пока что последний — была просто феноменальной. Ей показалось, что оргазм разорвет ее пополам, от седалищной мозоли до пасти, вывернет кишки прямо на смятые простыни. «Мне нужен самец с проворными лапами,/ Мне нужен молниеносный самец, / Мне вовсе не нужен какой-нибудь тормоз — / Пусть лучше кончает, едва вставит конец». Знаки этой песенки в стиле соул вспомнились сами собой — в некотором смысле это был их с Саймоном гимн. Они пели ее вместе — она обычно махала лапами, а он вокализировал… тут Сара заметила, что тихонько издает эти самые вокализации и барабанит сама себя по седалищной мозоли этими самыми знаками. Когда поезд подкатил к станции Байфлит Западный, на ее морде красовался бодрый румянец, а Грейси ржала во всю глотку.

У платформы за рулем группового «рейндж-ровера» ее ждал преподобный Дэвис, побочный второй самец Пизенхьюмов.

— «Хуууух-Грааа», — пропыхтел-проухал он, едва она выпрыгнула из вагона.

Платформа в единый миг заполнилась какофонией других приветственных уханий, и Сара, окинув взглядом раскинувшиеся вокруг зеленые сады, почти обрадовалась, что выбралась в пригороды, в Суррей.

«Хууууу» я тут, вот я где, — замахал лапой преподобный, — а ты, между прочим… — Он вынул из жилетного кармана часы на цепочке и посмотрел на них, эту его привычку Сара терпеть не могла. — Ты опоздала на семь минут, как насчет трахнуться «хууууу»?

Не тратя время зря, он тут же и взял ее, Сарина голова паровым молотом колотилась об открытую пассажирскую дверь джипа, а преподобный держался за внешнюю ручку той же двери, чтобы не упасть.

— Твоя мать уже практически накрыла стол для раннего первого ужина, — показал священник, выруливая на дорогу в Кобем. — Хотя из группы мало кто дома, самцы отправились в Оксшот, спариваться с Линн — ты знаешь, у нее сейчас течка.

— «Уааааа» еще бы я не знала! — Сара ткнула преподобного в бок, означивая свое раздражение. Линн ухала Саре утром. Тупая самка только что передние лапы не переломала, показывая, как она устроилась в новом доме, как она не будет в эту течку принимать противозачаточные таблетки, как сильно Джайлс хочет детеныша теперь, когда они завели собственную группу, как она украсит детенышскую, и разве Саре не кажется, что эти игрушечные деревья милы до невозможности, их как раз продают в «Конране»[71]… Сара едва сдержалась, чтобы не отчитать Линн за бестактность и не оборвать связь на полужесте.

— Не чувствуешь себя «грyyyннн» одинокой, а, херувимчик мой «хуууу»? — ткнул пальцами преподобный в шерстистый Сарин живот, немного задрав ей блузку с целью извлечь из ее шерсти катышки своей уже почти засохшей спермы. Сара обрадовалась такому проявлению нежности.

— Прошу прощения, Пит, «хух-хух-хух» я полагаю, мама уже распоказала тебе, что случилось…

— Верно, верно, Сара, но не думай, что я начну читать тебе проповедь о нравах «чапп-чапп» — нет, этого не будет. По мне, так в нынешние времена юная самка моложе тридцати имеет полное право жить в одном гнезде с самцом, не формируя группу. Мы не можем больше формировать группы или присоединяться к существующим подгруппам сразу, как только у нас случилась первая течка; времена меняются. Кстати, как он «хуууу»?

— Боюсь, ничего нового, он все несет этот бред про макак и людей. Его лечащий врач думает, у Саймона трудности с восприятием самого факта, что он шимпанзе. Не знаю, не знаю, — Сара покачала головой, — мне так не кажется.

И туту Сары нашелся повод вспомнить, за что она любит преподобного, кроме, конечно, его типично англиканской терпимости к «неортодоксальному» поведению (он сам, как ей было хорошо известно, в юные годы слыл активным гомосексуалистом), — Питер Дэвис никогда не настаивал на продолжении беседы и не тянул резину, если ему нечего было показать. Так они и проехали остаток пути, более-менее бессмысленно теребя шерсть друг друга, наслаждаясь посткоитальной расслабленностью и радостью встречи, изредка перетыкиваясь парой знаков про новую обивку кресел в «рейндж-ровере», про предстоящую Сариному вожаку операцию на простате и про задуманную преподобным лотерею.