Анна Одина - Амфитрион
Наконец Митя достиг того, что на открытом пространстве можно было бы назвать площадью. Здесь по кругу стояли массивные подсвечники, то ли золотые, то ли позолоченные, а в центре на массивном троне, который вернее было бы сравнить с пюпитром на золотой ноге, сидело еще одно небольшое существо, конфигурацией конечностей и выражением лица напоминавшее жабу. Существо было облачено в странного вида доспех – как будто из камня, прорезанного золотыми жилами, с вкраплениями сверкающих драгоценностей. Вкруг царственного пюпитра размещалось плотным кольцом некоторое количество таких же фигур, чуть более высоких, но в доспехах более простого вида, похожих на человеческие. Внезапно гипт, сидевший посередине в умиротворенной позе сытой черепахи, туго распружинился, в один прыжок преодолел расстояние до носителя Митиного сна, распрямился, заставив необычный доспех звонко хрустнуть, и оказался где-то по грудь пришельцу. «Кто это?» – подумал Митя. Странный собеседник тем временем заговорил. Тембр его сытого гулкого голоса был достаточно приятен, но заметно было, что такой речевой аппарат приспособлен в первую очередь к модулированию каких-то других звуков. Митя (и хозяин тела-сознания, в которое он попал) не знал еще тогда разницы между верхнегиптским наречием, на котором сейчас говорил царь, и нижнегиптским, или языком шахт.
– Твой путь был долог, лекарь из Эгнана, – сказал высокопоставленный гипт. – Не желаешь ли ты отдохнуть, перед тем как приступить к осмотру больной? – Митя чувствовал, как в голове его нового тела с бешеной скоростью крутились мысли, и с испугом отдавал себе отчет в том, что не понимает большую их часть. Тем временем человек отвечал вполне спокойно:
– Ты знаешь, каково наше отношение к усталости. Я готов приступить немедленно.
«Он прощупывает почву», – догадался Митя, ожидая, что собеседник прокомментирует его слова. Так и получилось.
– Конечно, – «улыбнулся» гипт. Он обернулся и подал знак другим гиптам. Доспех его в этот момент как будто чуть приоткрылся на груди, обнаружив внутри розовую плоть, а потом сам собой захлопнулся, и выглядело это очень неприятно. – Принц Руни, военачальник двусердых эфестов! Думаю, ты можешь без сна и отдыха идти не один день.
– Четыре, – ответил человек. – Пять – если с горы.
Гипт хрюкнул. Тем временем вернулись его подданные. В руках у них были факелы и странные предметы, похожие на уменьшенные копии колеса Шивы. Присмотревшись, человек понял, что это гиптовы аналоги шахтерских касок – обручи со свечами надевались на голову и освещали путь. Один из таких обручей, с виду как будто золотой, выдали хозяину Митиного тела.
– Что ж, – предложил старший гипт, – будем двигаться. Болезнь не намерена ждать.
Человек (станем для простоты называть его лекарем) без дальнейших промедлений надел странный светильник и слился с группой. Они покинули зал и вышли на длинную и плохо освещенную дорогу, проходившую под сенью низких каменных потолков. Вокруг что-то шелестело и пищало, но никто не обращал на это никакого внимания. Чем дальше они шли, – а дорога ощутимо клонилась вниз, – тем более уверенно глаз фиксировал разницу между парадным залом, где местный царь принимал лекаря, и мрачными, унылыми тропами глубоко под кожей и жиром земли. По пути они несколько раз миновали отряды гиптов, перемещавшихся уверенными пружинистыми шагами. Казалось, им совершенно не мешала висевшая повсюду неприятная пыльная хмарь, от которой лекарь закашлялся. «Странно, – подумал он, поймав на себе сочувственный взгляд путников, – где-то обязательно должен быть более презентабельный ход». Он также заметил, что хотя гипт-проводник шел, совершенно не замедляя шага и не задумываясь, они миновали не одно ответвление в коридорах – похоже, они находились в лабиринте.
Через некоторое время партия достигла большого зала с идеально круглым полом, посередине которого шла ребристая полоса. Старший гипт сказал что-то двоим спутникам, и те, кивнув, слаженным дуэтом протрусили в центр. Однако лекарь обратил внимание даже не на это, а на язык команды – от короткого слова у него зазвенело в ушах, а голова заледенела. Старший гипт, отправив подчиненных вперед, резко обернулся к лекарю, как будто желая ему что-то сказать, но осекся, хмыкнул и промолчал.
Круглый пол не был закреплен и колебался мягкими тугими волнами. Когда они дошли до центра зала, лекарь догадался, что находится на примитивном подъемном механизме, и понял принцип его действия. Полоса в центре оказалась лестницей, а сам пол, как стало очевидно, когда гипт предложил врачу «держаться», – гигантской крышкой. Крышка поворачивалась так, что одна половина ее опускалась в темноту, а другая поднимала ошеломленных пассажиров не меньше чем на пятнадцать метров (с теоремой синусов врач был на «ты», и глазомер у него был отличный). Перед посетителями, стоявшими на верхней части этой крышки, открылся хорошо освещенный проход в стене, добраться куда можно было, лишь перекинув через провал удачно оказавшиеся под рукой мостки, – что и сделал гипт-предводитель. Они прошли внутрь уже вдвоем и вскоре достигли покоев, заполненных густым красным светом. Там, утопленная в груде подушек, лежала больная, а рядом с нею сидела нянечка – она, стоило визитерам приблизиться, подскочила и низко склонилась перед гиптом, назвав его «ваше величество». Нехорошее предчувствие появилось у лекаря, и он пока не знал, что с ним делать.
– Это моя дочь, – сказал царь-гипт. В его голосе, что бы там ни звучало на переднем плане, на заднем слышались отчетливые ноты страха за своего ребенка – те, чье дребезжание везде одинаково тревожно.
– Хорошо, – сказал лекарь и приступил к осмотру.
Дочь гипта была небольшой миловидной девушкой – внешне ничто не указывало на то, что она принадлежала к другому биологическому виду. Но она была без сознания, а у самозваного лекаря не было с собой даже стетоскопа. Тогда он приложил к груди девушки сомкнутую руку, а затем ухо. Дыхание больной было стеснено и сипло, периодически она тяжело откашливалась. Поразмыслив, лекарь что-то понял.
– Сколько ей лет? – спросил он у отца.
– Двадцать четыре, – отвечал тот, подумав. Наверное, прожженный своими шахтными интригами гипт тоже обратил внимание на то, что у врача не было инструментов, потому что спросил:
– Прости, принц Руни́, что прерываю тебя, но где твои хирургические приспособления? Я думал, ты возьмешь их с собой – мы ведь сообщали, что случай может оказаться тяжелым.
– Я не брал инструменты, – отвечал мнимый врач почти без паузы, – потому что они мне не нужны. Эфестские принцы лечат… наложением рук. Вернемся к твоей дочери. Чем она занимается, когда не болеет?
– Она следит за добычей в шахтах, – ответил гипт-отец. – Ты знаешь, у гиптов редко рождаются дочери, а уж чтобы дочь родилась у одного из подземных владык – и вовсе неслыханное дело. Я не могу выдать ее замуж: это не предусмотрено законом. Поэтому она выполняет работу, обычно предназначенную для сыновей.
– Законом предусмотрено, что девушка в столь юном возрасте должна наравне с рудокопами работать в шахте, пусть и надсмотрщицей? – поинтересовался врач.
– Закон, – членораздельно произнес гипт (и стало ясно, что этому слову полагается начинаться с прописной буквы), – непререкаем. Он писан о мужчинах, принц Руни. До женщин ему дела нет.
– Я обратил внимание, – отвечал врачеватель, кивком обозначив, что принял сказанное к сведению, – что в эту комнату нет парадного прохода. Значит ли это, что обычно твоя дочь обретается где-то еще?
– Нет, принц, – отвечал гипт. – Она всегда живет здесь. Ей нет нужды выходить в тронные залы. Подъемный механизм сконструирован так, чтобы она всегда оставалась на месте.
Лекарь снова кивнул. Глаза его смотрели то в одну точку, то в другую, ни на чем особенно не концентрируясь. Внезапно он наклонился к губам девушки и, хмыкнув, через секунду поднял голову.
– Болел ли кто-нибудь еще похожей болезнью?
– Нет. Один из моих сыновей был слаб и умер молодым. Но это было четыреста лет назад, («Ого!» – подумал Митя.) – С тех пор ни один из моих детей так не болел. И в хрониках не написано ни о ком из нашего народа, кто заболел бы этим. Она не общается ни с кем, кроме горняков и своей няни. И меня.
Лекарь – вновь кивком – показал, что понял царя.
– Что ж, – сказал он и положил руку на лоб принцессы. Гипты дернулись, но успокоенные его уверенностью, не посмели вмешаться. Девушка задышала ровнее. То есть… как еще недавно Пётл, покинувший нездоровое забытье, она обрела достаточно сознания, чтобы, не всплывая на поверхность, перейти ко сну. Лекарь еще какое-то время постоял и, наконец, слегка развел руками, как бы говоря: «Все, что могу».
– Так что же? – спросил гипт.
– Давай выйдем отсюда, – предложил гость, – и я объясню тебе, что увидел.
Гипт был явно удивлен поворотом событий. Мите показалось, он ожидал, что все дело закончится тут же, у постели больной. Тем не менее он беспрекословно отошел от постели дочери и сопроводил лекаря назад – по гигантской вращающейся каменной крышке, по запутанным коридорам, то освещенным, то темным, наконец выведя его в тот же зал, откуда начался их путь. Как всегда, новизна после утряски занимает гораздо меньше места в банке впечатлений, и обратное шествие Мите почти не запомнилось.
