Владимир Фалеев - Третий глаз

— Ты отказываешься программировать будущее? Выбираешь борьбу с обстоятельствами?

Ее уловка уязвила Стрелецкого, было странно слышать от нее строгие логические доводы.

— Плюнь ты на этого голодного оборванца!

— Разве он голодный? Сытнее всякого обжоры и здоровее его, а съедает за обедом несколько ложек супу и крошечку хлеба. — Показала на кончике пальца, как мало хлеба берет в рот Митрофанов. — Одежда у него чистая.

— Влюбилась ты в него, что ли? — уже сердился Павел.

Она категорически мотнула головой, опять обвила рукой его шею.

— Он уверяет, что не в деньгах счастье, что каждый может стать лучше, чем есть, в каждом из нас имеется идеал, к которому мы тянемся, а радости жизни можно брать из себя все больше и больше, через третий глаз…

— Дался тебе этот глаз! — Павлу захотелось иметь где-нибудь квартиру, чтобы не бегать по пустырю, чтобы по первому намеку его утешали нежным говорком, мягким, дрожащим смехом… А завтра Фокин опять раненько закатится в кабинет, потребует документы, да и совещание пора готовить…

— Эй, ты слышишь? — теребила Даша его вихры. — Я люблю тебя и боюсь, ты бросишь меня… О нас уже сплетни.

— Какие сплетни? — перехватил рукой ее руку.

— Ванда на Шестаковке упрекала… Ты Ванду, верно, помнишь? Русокосая… — Странное прозрение дарует любящим интуиция.

Мохнатые брови его шевельнулись, он выпростал босые ноги и ощутил ими облезлый, обшарпанный пол, встал, складки набежали на лоб, разрезали щеки у носа.

— Мне сладко с тобой, да пора уходить… Потянулся к мокрым, грязным брюкам, осознавая, что делает что-то не то. Уловив его замешательство, она легонько подтолкнула его к двери ванной, сунула в руку кусок душистого мыла и юркнула от него, чтобы через минуту бросить ему махровое полотенце. Когда после горячего душа он опять вышел в комнату, она очищала со штанин его брюк сгустки глины, вытряхивала песок из манжет, а потом натянула веревку на балконе и развесила на ней брюки и сорочку. «Задерживает-таки меня до утра», — спрятался под одеяло и вытянулся на расправленной простыне.

— Чего девчата на мосту скандалили? — сонно спросил он.

Она промолчала. Скажи о поварихе или о Ванде, а он их, девушек-то, за ушко да на солнышко. И опозорится воспитательница общежития больше, чем Женя и Ванда. С Жени какой спрос? Захотела — поехала в тайгу, не понравилось — вернулась в город. Да у нее свой покровитель. Нашла в Павле покровителя и Даша, только сумеет ли удержать его возле себя? Он властный начальник, еще разгневается, напустит на нее мстительную комендантшу, да и скучно небось ему слушать ее бабские горести. Вихревой и могущественный — за несколько минут обнаружил ценный холм песка, а это, считай, целый магазин товаров — большой семье на весь век хватит.

Он спал, а она, стоя у дивана, разглядывала его с нежностью, и казался он вулканом, который затаился до поры. Лучше ничем не перечить его силе, не испытывать его лишней откровенностью. Казалось, характер Павла уже в сегодняшней охоте за нею на пустыре вполне обнаружился. «Паша любит меня. Мужа все лето не будет в городе, а когда осенью он ввалится в квартиру, я с ним разведусь». Ей не было ясно, как Павел поступит со своей семьей — с женой и дочерью. Не оставит же он их ради Даши… Объяснять себе все до мелочей, как это делает Зот, она не могла и не хотела. Если бы можно было просто с ним посоветоваться, он бы что-нибудь подсказал. Но зачем? Верила, что до старости не наскучит любить Павла; понимала: их связь для его карьеры опасна, левой любви ему не простят… Была готова годами беречь их совместную тайну, чтобы, встречаясь с ним в фойе, в толпе, на многолюдном совещании, могла получить от него какой-нибудь знак внимания: движение брови, мимолетную улыбку, означающую, что он помнит о ней, любит… Павел ввергал ее в какой-то опасный и захватывающе романтический период жизни.

Глава 12

Чудеса, да и только

Гадай, пожалуйста. Вот руки.

Судьбу неясную зови.

Смотри, как линия разлуки

Проходит

К линии

Любви.

Предчувствие неизбежности значительных или мелких событий появляется, как невесть откуда повеявший сквознячок в жаркий день, как толчок для логического осмысления, оформления ощущения в мысль; если нам не хочется свершения печальных событий, мы гоним от себя неприятное ощущение, но оно время от времени возвращается. Когда же наступает час неизбежного будущего, мы еще упираемся, будто возражаем кому-то: не может быть; только чуткие натуры сразу признаются себе: «Я так и знал…»

Нечто подобное было с Лукой Петровичем Ивушкиным. Он с самого начала имел неясное предчувствие, что его семейное счастье с Дашей непрочно, но гнал от себя неясное ожидание предстоящего несчастья. Будучи человеком действенным и, как говорится, земным, он не верил ни в сны, ни в телепатию, однако, когда с базы прилетел вертолет и повариха, раздавая вечером письма, на его вопросительный взгляд ответила насмешливым общепринятым утешением «вам пишут», его словно холодком окатило: внутренним чутьем он понял — это неясное, неприятное предстоящее, мысль о котором он гнал, произошло. Чтобы отвлечься, до поздней ночи крутил ручку приемника. Ночью измучился бессонницей. Утром, до завтрака, пошел в балок к радистке, запросил начальника экспедиции. Тот разрешил вылететь на базу с объяснением.

Вертолет возил рабочих, Ивушкину до обеда удалось на порожней «стрекозе» перевалить сопку. Мрачно встретил его в кабинете начальник, сухо поздоровался, услышав, что геолога мучают невеселые предчувствия относительно жены, оттопырил губу и рявкнул:

— Тебе сколько лет?

Не слушая ответа, багровея лицом, ударил кулаком по столу и заорал. Это же катастрофа, стихийное бедствие, если из отрядов по предчувствиям будут брать отгулы в середине полевого сезона! Да за такие предчувствия — под суд! Изгонять из геологии! Отличная погода, азарт полевой работы, а тут… Да, жены изменяют мужьям — басен на эту тему не переслушать, но геолог — это как моряк, уплыл и в море не бросит корабль, а скорее утонет вместе с ним! Иные мужья держат жен в экспедиции, кое-кто тащит их прямо в поле — поварихой, сезонницей-радисткой; есть жены-специалисты, физически выносливые, самостоятельные трудяги, они в поле ходят до поры, пока не заведутся детишки.

Ивушкин стоял перед начальником экспедиции мрачный, волосы ежиком, руки опущены; ярость начальника не сдвинула его с места.

— Тебе сон приснился, что ли? Галлюцинации были? — ядовито засмеялся начальник экспедиции. — Или кто пошутил? Анонимку подбросил? Говори же!

Геолог отвел взгляд в сторону, но из кабинета не уходил.

— Да мы его! — И начальник экспедиции сжал ладони, показывая, как будет выкручен и выброшен анонимщик или пересмешник.

Видя, что никакие аргументы и увещевания на геолога не действуют, что Ивушкин упрямо стоит возле стола, начальник экспедиции, сжимая и разжимая кулаки, сверкая злыми глазами, вышел из-за стола и, приблизившись к Луке Петровичу, заглянул ему в лицо: не свихнулся ли человек.

_ Хрен с тобой, проваливай! И можешь не возвращаться! Прекрасно, что жены изменяют таким дуракам! — И отвернулся.

В тот же день самолетик, дребезжа, как жестяная банка, понес Ивушкина с базы экспедиции через тайгу. На аэродроме северного городка самолет заполнили пассажиры. Они расселись возле стенок, привязались ремнями. Молодую женщину в модном плаще, тяжело переносившую болтанку, пришлось уложить на пол, рядом с чьим-то рюкзаком, а козу, с перепугу испачкавшую пол, привязали к перекладине. За стеклом иллюминатора, глубоко внизу, под молочной толщей расстилался буроватый массив тайги, вдоль голубых полосок рек были разбросаны кубики домов, островки с буровыми вышками, тянулись ниточки дорог… Самолет дважды садился на зеленые лужайки аэродромов, снова разбегался и кидался к облакам.

После посадки в Искерском аэропорту рядом с Лукой пристроился на жестяном сиденье лохматый бородач, поблескивая из зарослей волос лукавыми глазами, назвался Сергеем Квашой, предложил закурить.

Он вытащил из кармана пачку сигарет, но тут на него заворчали пассажиры, и он, пригасив неуемную жизнерадостность, посетовал на судьбу, мол, окончил геологический техникум, а работал в управлении строительства железной дороги. Лука при этих словах радостно встрепенулся, подивился тому, как тесен мир: в этом управлении его жена работает воспитательницей общежития строительно-монтажного поезда. Кваша стал расхваливать Дашу за ум и красоту, рассказал о встрече с ней в командировке, где видел ее вместе с Митрофановым. Поддакивая спутнику, сидевшая рядом девушка хихикнула. В ее смешке Ивушкину почудился пошловатый намек, Луку снова обдало тошноватым предчувствием страшной неизбежности и значительных перемен, хотя причин к подозрениям не было. Две недели назад Лука с предыдущей почтой получил из дому два письма, листочки хранили запах Дашиных духов, она писала милые подробности о том, что скучает, о сыне Димке, о матери…