Пепельные цветы - Алексей Анатольевич Притуляк
– И я, – озвучил он давно придуманное для него кем-то оправдание. – Я врагов у-убивал.
– Мой Джанко врагом не был. Ни тебе, ни другому кому, – глухо произнесла цыганка.
– Т-тэ-э-так вышло. Ошибка. Прости.
– Не прощу. Я бы тебе отомстила, но бог тебя наказал уже.
– Д-да уж, это за ним н-не засохнет. П-под мину п-пэ-э-подвёл. Т-там т-тэ-э-только я один и остался от вэ-э-всего взвода.
– Подумай, зачем он тебе жизнь оставил.
– Ж-жизнь? – он постучал костяшками пальцев по протезу. – Это ж-жизнь? Или, – повёл руками вокруг, на окно, за которым чернело небо, – в-вот это жизнь?
– И это – тоже, – кивнула цыганка.
– Он слабак. П-пэ-э-росто не смог д-до-обить.
– Просто он любит тебя, – возразила Джайя. – Не смотря ни на что – любит. Даёт тебе исправить сделанные ошибки.
– Н-надо же, – усмехнулся Деллахи. – Т-такой душка!.. Л-лэ-э-ладно, к чёрту бога.
– У неё сын будет. Я сегодня на неё гадала.
– Сын… – улыбнулся Деллахи. И тут же улыбка исчезла с его губ. – Н-не будет. Ничего уже не б-бэ-э-будет. П-пять дэ-э-дней осталось.
Из-за двери появилась Гленда. Осторожно оглядела гостиную. Увидев, что здесь только Джайя и он, вошла.
– Джайечка, – обратилась она к цыганке. – Тебя там Меган зовёт. Она у себя.
Цыганка спохватилась, кивнула и, бросив многозначительный взгляд на Деллахи, ушла.
Девушка застыла у двери в неловкой позе, сложив руки за спиной. Он смотрел на неё, незаметно улыбаясь.
Деллахи всегда хотел дочь. Дочери у него никогда не будет. У него вообще никогда больше никого не будет. Как хорошо, что это "никогда" продлится совсем недолго – несколько дней.
– Спасибо вам, мистер Деллахи, – смущённо выдохнула Гленда.
– З-за что?
– За вистл. Это так мило с вашей стороны!
Он улыбнулся.
– Я д-даже не знаю, у-умеешь ли ты играть… Но м-маленькому б-бэ-э-будет п-полезно. Хотя бы п-пэ-э-росто звуки.
– В школе я играла немного на флейте. Даже в школьном оркестре один раз сыграла, подменяла Джудит, она тогда болела, у неё была… Ой, впрочем, это неважно.
– Это н-настоящий старинный п-пэ-э-пенни-вистл. Мне его п-подарил один ирландец. Он… Его… М-маленькому п-пэ-э-понравится.
Гленда легко и неслышно приблизилась к дивану, села рядом.
– Спасибо, – едва коснулась его рукава, – вы очень добры, мистер Деллахи.
– М-моей дочери м-мэ-э-могло быть как т-тебе сейчас.
– Она… Она..?
– Нет-нет, – мотнул он головой. – Её п-просто никогда не было. Я же с-сэ-э-солдат. Всю жизнь. П-пэ-э-профессиональный.
– Вы были бы прекрасным отцом, – улыбнулась она. И, спохватившись: – Да будете ещё! У вас всё впереди.
– Д-да, – кивнул он, пряча глаза. – Да.
– Эта дурацкая война кончится (ведь кончится же?), – с воодушевлением продолжала девушка, – и снова наступит мирная жизнь. Вы женитесь. Думаю, женщины просто с ума сходили по вам… – засмеялась лукаво. – Ведь сходили, признайтесь?
– Э-э… Я знал м-мало женщин.
– Хм… Не скромничайте, мистер Деллахи!
– Я солдат.
– Вот-вот, – кивнула она. – Статный мужчина в форме – это так… так романтично! И мужественно.
– Д-да?.. Многие н-находят это с-сэ-э-страшным.
– Ну уж нет, – подумав, ответила она. – Вот китайцы или русские в военной форме – это действительно ужас.
– К-китайцы м-мэ-э-маленькие и совсем н-не страшные, – улыбнулся он.
– И мы их обязательно победим. Ведь правда?
– К-кэ-э-конечно.
– Вы будете крёстным моего малыша?
– П-почту за честь. К-как ты его н-назовёшь?
– Остин.
– Х-хорошее имя.
– Я постараюсь, чтобы он и человеком был хорошим. Это самое главное, я думаю.
– П-пэ-э-постарайся, дочка, – он улыбнулся, коснулся её волос жёсткой, почему-то задрожавшей рукой, погладил.
– Лишь бы ему никогда не пришлось воевать. Ни с кем, – продолжала Гленда.
– П-прости.
– За что же? – она удивлённо подняла брови.
– Прости и всё. Ты м-молодец. Ты м-мэ-э-мужественная девушка. Д-дурацкое слово по отношению к д-дэ-э-девушке – "мужественная". Но т-ты именно такая.
– Спасибо.
Вернулась Джайя. Она была мрачнее тучи. Села на стул, напротив них, шепча что-то себе под нос.
– Ну, что там Джайя? – тихонько спросила Гленда. – Плохо?
– Плоха стала хозяйка наша, совсем плоха, – отозвалась цыганка. – Помрёт скоро.
– О, боже!
– И помочь не могу, – сетовала Джайя, – никаких трав нет. Ходила сегодня. Весь остров исходила, задохнулась вся – пусто. Всё пожухло, все пеплом укрыто, как саваном. Нечем лечить её.
– С-сэ-э-совсем спятила? – посмотрел на неё Деллахи. – Н-нельзя т-туда ходить.
– Что же теперь делать? – Гленда пересела к Джайе, обняла её, положила голову ей на плечо.
– Ничего, милая. Ничего не поделаешь тут. Как бог решит, так и будет. Сейчас уснула она, а проснётся ли, не ли – то богу ведомо.
– Н-не хотел бы я умереть в-во сне, – покачал головой Деллахи. – Страшно это. И н-неправильно: что жил, что н-не жил.
– Да что же вы такое говорите, мистер Деллахи! – воскликнула Гленда осуждающе.
– Да н-ничего такого, дочка. Это ж я т-так… ф-фэ-э-философствую.
– А-а, вот вы где! – в комнату вошёл Липси. – А то смотрю: тишина во всём доме. Только эти двое – Ромео с Джульеттой, хе-хе – в чулане щебечут. Да целуются ежеминутно. Счастливчики! Эх, было времечко, и я тоже… Ну да что ж теперь… Как гласит правило за номером двадцать три: не трать свои мгновения на зависть к чужим мгновениям, а лучше посвяти их тому… Впрочем, оно длинно и не аксиоматично, как говорит наш мистер Кэрролл, то бишь Ллойд.
– Меган стала совсем плоха, – поведала Гленда.
– Меган? – Липси погрустнел на секунду. – Ну, это не удивительно. Если бы я был женой мистера Маклахена, я бы тоже… кхм, – он опасливо посмотрел по сторонам, не проглядел ли хозяина. – Я бы тоже слёг… А вы, Гленда, я слышал, играете на флейте. Хозяину это вряд ли понравится. Думаю, он совершенно далёк от всякого рода искусства. Более чем далёк, мне кажется.
– Да что вы – "играю"! – смутилась Гленда. – Так, пыталась вспомнить что-нибудь. Это мистер Деллахи подарил мне флейту.
Это известие, кажется, совершенно сразило Липси. Он уставился на Деллахи и даже рот открыл.
– В самом деле? – произнёс он наконец. – Как это… кхм… неожиданно.
– Д-да? – усмехнулся Деллахи.
Этот простак Липси – самая, пожалуй, бесполезная личность на острове, даже по сравнению с Ллойдом – не вызывал у Деллахи никаких эмоций кроме, порой, лёгкого удивления тому, насколько глубоко человек может зарыть голову в песок, уподобляясь страусу. Отгородиться от мира вечной глуповатой улыбкой, какими-то детскими никчёмными правилами, записными книжечками – как крепостной стеной. Проложить вокруг ров и заполнить его мутноватой жижей многословия. Как будто всё это поможет спрятаться от жизни. Не говоря уж о войне.
– Ну-у, я бы никогда не подумал, что вы склонны к музицированию, сэр, – пояснил между