Кожа - Евгения Викторовна Некрасова
Ветер сидел у Хоуп в ушах. Она стояла на лысых, бесснежных булыжниках. На самом большом из них посреди улицы мелом расчертили три стрелки в разные стороны и подписали слова. Под булыжником валялся разгрызенный быстрым воздухом изначальный указатель из дерева с тремя указателями-стрелками. Хоуп подумала, что они – начала каких-то стихов, которые она не может написать, потому что не знает языка. Можно было пойти вправо, влево или прямо в каменный полусвод. Названий на камне Хоуп не понимала. Она шагнула прямо: слово, туда указывающее, включало в себя имя ее матери. Как только Хоуп вышла из каменного свода, на нее наехала лошадь с пристегнутой коробкой на колесах.
* * *
Хоуп проснулась. Потому что выспалась, а не оттого, что трясло и качало. Она подумала, что Голд, нося-качая ее на своем теле, подготовила дочь к путешествию по этой незаканчивающейся стране. Они ехали уже неделю. Сначала в коробке с полозьями по замерзшему морю. Хоуп думала о том, что лошади не выплывут точно, если лед треснет. На берегу они пересели в коробку на колесах. Хоуп специально потопталась по началу большой земли, чтобы точно уже стать неработающей, свободной. Хоуп поглядела в сторону каменных крепостных зубов и соломинок кораблей. В одном из них оставались Алиса и Роб ждать своего Хозяина. Снег лежал неравномерно, как белое одеяло с дырами, дорога была черная и ледяная. Плечо и рука болели при движении, но заживали.
Хоуп повезло. Она очнулась в гостиничной комнате и увидела, как одна женщина с белой кожей бьет рукой другую белую женщину по щекам. Женщины были похожи, как родственницы, – невысокие, округлые, сероволосые. Бьющая – старшая и одетая как неработающая. Избиваемая – младшая, годящаяся бьющей в дочери, одетая как полуработающая или работающая. Хоуп потом узнала, что неработающая лупила работающую за то, что она отказывалась переодеть Хоуп и обработать ее синяки и ссадины, так как боялась к ней прикоснуться из-за ее цвета кожи. Она плакала, не прикрывалась руками, а размазывала ими слезы по красным щекам, качала головой. Пришел Лечащий человек, не из Дикой и холодной страны, как поняла Хоуп. Он посмотрел на нее так, как смотрели надзирающие на работающих на плантациях, но обработал ее ссадины и синяки. Неработающая говорила на разваливающемся английском и заменяла забытые слова на русские прямо посреди фразы. Вместе с тем она разговаривала с такой интонацией, будто делала торжественное объявление. Неработающая гордо рассказала, что ее воспитывала в раннем детстве женщина из Британии. Хоуп вспомнила, что это та страна, откуда давно приехала семья Хозяина Голд, ранние родственники ее собственных пра-бывших Хозяев, вероятно, ранние родственники ее бывшего Хозяина и, возможно, очень многих хозяев ее прошлой страны.
Неработающая держала лежащую Хоуп за руку и предлагала немедленно согласиться на нее работать. Хоуп казалось, что та держит ее руку не чтобы поддержать, а потому что ей хочется потрогать Хоуп, как чудесного зверя. Она ответила, что у нее не может быть хозяев, так как она теперь неработающая – потому что Главный русский хозяин освободил всех людей с ее кожей на русской земле. И что она сама себе хозяйка. Женщина отпустила ее руку, перестала улыбаться и сказала, что в стране, куда Хоуп приехала, возможно, совсем нет неработающих, совсем нет самим себе хозяев. Работающая принесла красный суп и маленькие пироги. Неработающая предложила ей поступить к ней служить за деньги, с правом уйти, когда она захочет. Даже вспомнила слово «компаньон». На этой службе Хоуп должна была сопровождать неработающую и говорить с ней на английском, чтобы та смогла его омолодить. То есть составлять компанию. За это обещались заработная плата, жилье, одежда и еда не хуже, чем у самой неработающей. Неработающая Хоуп не нравилась, ей не хотелось находиться в ее компании, но та была главным и единственным ее шансом не замерзнуть и уехать с русского острова на большую русскую землю, где уж точно Хоуп будет свободной. Она подумала и согласилась. Теперь она была не работающая, а служащая. Это звучало ок. Решила ни за что не называть неработающую Хозяйкой. Надо было придумать как. Не компанией же. Неработающая представилась Принцессой Ольгой с долгой русской фамилией. Хоуп решила звать ее просто Принцессой – и для себя, и вслух. Принцесса – это смешно, глупо, не по-настоящему, как из сказок, которые любила дочь пра-бывшей Хозяйки Хоуп. Неработающей невероятно понравилось.
Она рассказала Хоуп, что приезжала на остров навестить сына – учащегося здесь управлять кораблями. И улаживала последствия его поступка, за который его собирались выгнать из школы. Сын принцессы, как и многие его соучащиеся, скучал здесь, потому что корабли плавали четыре месяца в год, когда не были вморожены в лед, – остальное время учащиеся управляли ими на бумаге. Принцесса его жалела, работающая Маруся тоже, даже сильнее, чем мать. Сын приехал провожать – желтоволосый, с лицом как у женщины, но красивее Принцессы, прыщавый. Он глядел на всех равнодушно, в том числе на Хоуп. Маруся плакала. У нее часто капали слезы, но обычно медленные – от постоянных обиды и страха, а тут были другие и быстро бежали.
Принцесса подарила Хоуп пальто, шапку из собаки, перчатки и сапоги. Все свое прежнее, но теплое. Хоуп подумала, что она снова донашивает одежду за неработающими. Хороших шьющих работающих и полуработающих на острове не было, объяснила Принцесса.
Когда они ехали по морю в закрытой коробке, накрытой коврами, Хоуп расслышала знакомый рык. Она постучала в крышу коробки, и управляющие остановились. Хоуп вышла и увидела Медведя. Он косолапил по ледяной поляне в сторону от группки щуплых учащихся в форме, они кидали в него снежки. Учащиеся увидели, что остановилась коробка с полозьями, и быстро двинулись к острову. Хоуп потребовала у Принцессы свою зарплату за месяц вперед, и срочно. Принцесса сделалась недовольна, но протянула руку из-за дверцы коробки – тряпку с монетами. Хоуп позвала Медведя, он не слышал.
