Вениамин Хегай - Мерзиния
Профессор фыркнул. Потом смягчился:
– Ладно. Через три дня разрешу вставать. А вот целоваться в губы нельзя как минимум ещё недели две. Разорванное лёгкое, это вам не шуточки!
Когда за светилом медицины закрылась дверь, Леонид обратил взор на окно. Окно вселяло оптимизм и уверенность в будущем. Потому как было из трёхсантиметрового бронированного стекла, и снаружи его «страховали» решётки из двухсантиметровых стальных прутьев…
За дверь Леонид тоже не опасался: как-то, когда Лена в очередной раз выходила, он заметил через полуоткрытую дверь двух морских пехотинцев с короткоствольными автоматами. Впрочем, может то были и винтовки: Леонид, в отличии от брата, в оружии не разбирался.
Кормили его вкусно и сытно, но еда в горло лезла плохо. И вообще первые дни слились для него в один сплошной кошмар, когда он, не в силах перевернуться со спины, пялился в белые потолки операционных, где его «потрошили», предварительно ослепив яркими лампами, и пугая обступавшими толпой безликими фигурами в голубых халатах и масках, оставляющих видимыми только глаза.
И ничего хорошего для себя он в этих глазах не видел.
Запомнился один хирург, матёрый профессионал, циник, и реалист.
Он только проворчал, отдав кому-то снимок, который перед этим долго и придирчиво разглядывал:
– Можно резать смело: если б ему было суждено откинуться, уже бы откинулся! Наркоз!
Только на пятый день его перевели из реанимации в индивидуальную палату. А затем и в само Посольство. Здесь к нему пускали и Лену. До этого они виделись только один раз – Ник, чувствовавший себя виноватым, привозил её в хирургическое отделение Глифасофского, когда худшее осталось позади и Леонид иногда бывал в сознании.
Теперь-то он явно шёл на поправку. Ничего, живут и с полутора лёгкими: он навострился смотреть свои снимки вместе с профессором. Поэтому знал, что попали в него, скорее всего, пулей со смещённым центром тяжести. «Запрещённой» даже для охоты.
Такая пуля оставляет выходное отверстие размером с кулак, и жертва обычно умирает не от потери крови, а от болевого шока… Дыра в ягодице беспокоила куда меньше: с потерей части мышц там он вполне мог смириться.
Зато «главный» орган остался цел!
На десятый день (это его Лена просветила, что он так долго «валяет дурака»), его посетил профессиональный разведчик. Выглядел он симпатично и грозно одновременно, и чин имел не ниже майора. Выправку и стать не скрывал даже хороший штатский костюм.
Закрыв за собой дверь, он уверенной рукой придвинул к кровати стул. Внимательно осмотрел пациента. Очевидно, остался доволен осмотром, и только тогда сказал:
– Здравствуйте, Леонид Александрович, меня зовут Майлз. Прежде всего – мои поздравления, – «майор» Майлз сделал паузу, – Так же мне поручено принести официальные извинения от лица нашего Правительства, что вашему здоровью был нанесён тяжкий ущерб уже на территории нашей страны.
Леонид нашёл в себе мужество улыбнуться и сказать:
– Спасибо. Я не имею к вашим сотрудникам претензий: никто и подумать не мог о такой наглости. Наша Мерзиния в этом плане всегда отличалась стремлением договориться, а не… Словом, извинения приняты. И спасибо, что так со мной возились…
– Ну, это было не только, и не столько из человеколюбия… – незнакомец хищно улыбнулся, и закончил жёсткую мысль: – Мы решили, раз уж ваша страна пошла на такие беспрецедентные действия, как наем нескольких профессионалов, вы действительно способны сильно ей навредить. Кроме того, это дело Престижа для нашей страны. Мы приложили все усилия, и вас оперировали лучшие врачи. Некоторых привезли частным самолётом из Лермании…
Леонид вскинул брови: надо же!.. А он, похоже, местная знаменитость! Однако ответил коротко:
– Спасибо.
– Пожалуйста. Теперь непосредственно к делу. Вы в состоянии говорить?
– Да. Если не слишком громко.
– Отлично. Не напрягайтесь, мне отлично слышно. – Майлз наконец сел на стул.
Достал маленький приборчик – очевидно, диктофон – и пристроил на постели поближе к подушке.
– Если вы не возражаете, наша беседа будет записываться.
– Хорошо. – Леонид понял, что вот главное и начинается. Дальше ему нужно только… говорить внятно. И – правду.
– Леонид Александрович, не могли бы вы рассказать, как вы догадались о том… о чём вы догадались, и что этому непосредственно предшествовало?
Леонид, вначале немного сбивчиво и перескакивая с одного на другое, рассказал о том, как в силу неплохих навыков и невероятного терпения выдвинулся на свой пост:
– …колоссальное терпение. Нет, правда: эта традиция физических… методов наказания нерадивых, и унижения подчинённых идёт с самого верха. Это обсуждают буквально все… Я сам видел однажды Министра Культуры, выходившего из кабинета «Отца Народа» с кровью на щеке – ему досталось его же файловой папкой. Как он потом сказал референту: он счастлив, что там было не больше килограмма бумаги!.. Так что рукоприкладство скорее правило у нас. Везде. И не только в госструктурах. А уж про оскорбления и переход на нецензурную брань в адрес облажавшегося чиновника можно и не упоминать… Такое происходит каждую Планёрку!..
Вскользь упомянув о трёх своих «ранах» – синяках и ссадинах, полученных на «боевом посту», и ежеквартальных, уже скорее традиционных, разносах, Леонид перешёл к сути:
– Моя должность и доступ к данным из первоисточников позволяли отслеживать фактически всю динамику. Как падало производство. Как «исчезали»… ну, таяли сразу после утверждения, бюджетные средства, выделенные на конкретные Программы и проекты. Сколько фактически людей где работало, а сколько было вписано для «соответствия штатному расписанию». И, главное, насколько отличалось то, что происходит на самом деле, от того, что шло в СМИ – телевидение и газеты – для хвастовства о том, как нас «ждёт великое будущее»… Может, поэтому с нас всех в нашем чёртовом Горкомстате и взяли Подписку о неразглашении Служебных и Государственных тайн. «Наша статистика, – как любил говорить один мой знакомый до того, как удрал к первой жене и сыну в Езераель, – самая статистическая в мире!»
– И если бы вы… – нашёл нужным уточнить Майлз.
– Совершенно верно, мистер Майлз. Если бы не девять лет, проведённых в нашем Учреждении, я бы не знал, где, и как «копать».
– Называйте меня просто Майлз.
– О’кей. Тогда и вы меня – просто Леонид.
– Хорошо, Леонид.
– Хорошо, Майлз. – они понимающе улыбнулись друг другу.
– И когда же примерно вы сопоставили…
– В тот день, когда меня прихватило. У меня бывало, болело сердце, но не так! Это было… Что-то совсем уж страшное. Я, молодой и здоровый – сравнительно, конечно! – он снова чуть приподнял в самоироничной улыбке кончики рта, – игрок в стрелялки-бегалки. И вдруг так свело: хоть падай и умирай – тьфу-тьфу!.. Я тогда подумал: а что же с теми, у кого не оказалось валидола или нитроглицерина под рукой? Или даже элементарно: кто спал? Они могли и попросту не проснуться! А если организм старый, и изношен – вечными нервотрёпками, и плохим питанием, то вряд ли можно при таком приступе спастись. Выжить… Но это я уже говорю о своих последующих выводах, когда я увидел массовые похороны в тот же день. У мусульман же положено хоронить в день смерти…
Это, конечно, демаскирует саму… э-э… Акцию воздействия. Не может не демаскировать. Такое на «погоду» не спишешь.
Но на работе я не делал с этими догадками ничего. Там слишком любопытные коллеги. Зато дома, – Леонид подробно и спокойно описал, что делал дома, и почему записал всю информацию на флэшку, и часть сразу переслал Александру.
Почти дословно пересказал и своё письмо с просьбой задействовать давно оговорённый на «всякий пожарный случай» вариант отхода – как они с братом называли бегство из страны. Отлично зная, что цензура непременно вскроет ящик с почтой, писал все иносказаниями: брат понимал, что он имеет в виду.
Единственное, чего он не предвидел, так это то, что отсидеться пару-тройку дней в Столице, пока Джамшуд и Джасур всё подготовят, не удалось. Охота пошла куда круче, чем он надеялся, учитывая хроническую лень и инерцию бюрократического и силового аппарата. Ну, и ещё, конечно, Лена.
Её сочувствие и участие в его судьбе глубоко тронуло Леонида. Он решил попробовать захватить с собой и её: хотя бы один хороший человек, спасённый из загнивающего болота, уже достижение. Да и совесть не позволяла бросить её на растерзание. А запытали бы точно.
Про убийство троих «джентльменов с большой дороги» Леонид смело умолчал.
Они с Леной пришли к неутешительному выводу, что это преступление (а как ни крути – оно таковым и является!) может помешать им получить Убежище. Ведь тогда они из «политических» превращаются в банальных уголовников. А таких выдают. Даже из БША.
