В. Шлифовальщик - ЛОЖКА ДЕГТЯ
Постепенно аборигены начали считать, что вещи в мире – это сгустки свойств, действий и функций. Вторички, как тут называют. Каждый отдельный человек, животное, камень, стул, кровать – это сгусток бесконечного количества вторички: массы, плотности, электропроводности, храбрости, сообразительности, бега, стояния, прыжков. Причём значения этих свойств у каждой вещи уникальны, из-за чего она и становится вещью. Вселенная по здешней философии обладает сразу всеми свойствами, в том числе и несочетаемыми. Она упруга, вязка, текуча и тверда, у неё масса пять, и семь и сто тонн одновременно. Материя смела, она железная и деревянная, толстая и тонкая, умная и мягкая. Материя одновременно бежит, стоит, прыгает, мелькает, ест и спит. Отсюда и основной вывод из их странной философии – количество вторички в природе всегда одинаково. Если одна вещь увеличивает массу, то где-то эта масса должна уменьшиться. Если человек становится добрее, то какой-то другой должен обязательно стать злее. Если кто-то побежал, то другой должен остановиться. Этот факт и позволял умным и волевым аборигенам обчищать глупых и слабохарактерных, ведь это закон природы.
Правда, были ещё и преобраза, которая переделывала одни свойства предмета в другие не меняя его сущности, и обезвред, удаляющий вредные свойства, и другая онтроника для работы со свойствами, но изъятие свойств у нищесвоев был основной метод поддержки высокого морального облика и интеллектуального развития высшего класса.
Вторичкой в Миогене оперировали с такой лёгкостью как на Земле – с кухонной утварью. В этом помогала онтроника. Аналогизатором можно было сделать один предмет похожим на другой, корове придать свойства электромотора. Беззаком можно отменить на небольшой территории любые законы природы. Невера позволяла любое невозможное событие сделать возможным и даже актуальным. Действиями обменивались, их выторговывали за свойства. Навыки глотались и мгновенно усваивались. Облик меняли как одежду: утром ты блондин, а вечером брюнет. Конечно, всех прелестей онтологического прогресса были лишены нищесвои, миссия которых была – питать ожиревшее общество своими свойствами.
Это был мой первый промах за всю мою дилаперскую деятельность. Я готовился в дилаперы с детства. В детском саду я был один из самых слабых в группе. Но мне удавалось постоянно стравливать между собой сильных мальчишек, оставаясь при этом небитым. В школьные я был первым интриганом во всей школе. Любого самого авторитетного хулигана я мог лишить его титулов за пару-тройку недель своими кознями и сплетнями. В институте я ещё больше развил свои навыки, потому что на факультете дилапинга склоки и интриги активно поддерживались преподавателями и деканатом. И неужели после стольких лет практики мне не удастся справиться с этим странноватым миром!
Два дня после ареста Герта я сидел в номере и обдумывал дальнейший план действий. Вернее, делал вид, что обдумывал, а на самом деле большее количество времени сидел, уставившись в точку. На удивление, нас не выселили из номера и, кормёжка появлялась на столе в холле три раза в день, как обычно. Гуманисты чёртовы! Какие же вы гуманисты, если паразитируете на глупых и трусливых нищесвоях! Как можно пользоваться чужими свойствами! Хотя, если рассудить, ничего особенного в этом нет. У нас тоже много добрых и заботливых людей, которые тем не менее не возражают против тюрем и пользуются вещами, изготовленными заключёнными.
Виталик понимал, что меня лучше не трогать. Пока я, мрачный, сидел на своей койке, он, как мышь, затаивался в своём углу либо потихоньку брёл к визуну и смотрел всё подряд. Зато Павлик, вместо того, чтобы помочь, натолкнуть на мысль, ударился в глубокие философские размышления о Миогене и зачастую отвлекал меня своими безумными теориями и догадками. Он – философ по образованию. Считается, что философия – наука обо всём, но я думаю, что обо всём – это, значит, ни о чём. Болтология одна, а не наука.
Время от времени суфлёр выходил на связь. Каждый раз я думал, что он мне подкинет зацепку (времени до выдворения из Миогена осталось катастрофически мало), но он, вместо этого, нёс очередной бред:
- Слышишь, Игнат! Я тут подумал… У нас на Земле принято считать, что у материи есть только одна форма существования – движение. И количественная мера движения – энергия. А в Миогене, помимо движения, открыты другие формы существования материи. Например, материализация-дематериализация. Наши философы в один голос возразят, мол, материя несотворима и всё такое. А миогенцы отрицают это сплошь и рядом. Выдумальни те же… А мера этой материализации – матэргия. Аналог энергии!
Через час:
- Я думаю, Игнат, что миогенцы используют ещё одну форму существования материи, на которую у нас не обращают внимания. Самоорганизация. А это – штука фундаментальная, можно сказать, причина возникновения космоса из хаоса. И у неё есть количественная мера – синергия. По моему, таких форм движения и, соответственно, таких «эргий» в Миогене не один десяток!
Через другой час:
- Скорее всего, у них тут есть матэргетические и синергетические станции. Типа наших электростанций. Они перерабатывают один вид «эргии» в другой. Вот бы их приватизировать! В общем, ты думай, Игнат, думай! Шевели серыми извилинами!
- Ты бы подсказал, умник! – не выдерживал я. – «Матэргия», «синергия»… Толку от твоей зауми никакой, одна боль головная!
- А что тут думать! – легкомысленно возражал суфлёр, видимо, уже потерявший надежду на премию. – Мы напоролись на новую общественную формацию – посткоммунизм.
- Что за посткоммунизм?
- Я думаю, что тут недавно был коммунизм: самые умные и честные, в общем, хорошие, правят миром, бесклассовое общество и всё такое. Но постепенно хорошие обнаглели и установили диктатуру. Да ещё и онтроника помогла свойства собирать и накапливать. Ничего нового.
- Эх ты, всевед-буквоед! Каша у тебя в голове! Коммунисты считают что коммунизм – высшая формация, конечная цель человечества. Мы, нормальные люди, считаем, что коммунизм – тупиковая, ошибочная ветвь. Какой ещё посткоммунизм?!
Но разочаровавшийся во мне, как в дилапере, Павлик был красноречив:
- Значит, и те, и эти ошибаются. Почему бы коммунизму не перейти в новую формацию? Диалектика! В мире нет ничего абсолютно высшего и абсолютно низшего.
- Почему тогда из коммунизма выросло классовое общество – хорошие против плохих?
- Ну так и рабовладельческое классовое общество выросло из бесклассового первобытнообщинного. Развитие по спирали. Проще: новое – хорошо забытое старое.
Павлик любит не только шутить, но и философствовать. Он меня, конечно, здорово отвлекал, но я прислушивался и старался подчерпнуть из его философских рассуждений рациональное зерно. Но оно упорно не хотело подчерпываться.
Но решение всё же пришло, неожиданное и эффективное. Вечером, после ужина, мы с Виталиком сидели в номере, погружённые каждый в свои думы. Не знаю, о чём думал стажёр, а я маялся от стыда перед новеньким – изображал из себя тёртого дилапера, и тут такая неудача. И ещё я думал о предстоящей головомойке от межмирторговского начальства. Все расходы за неудачный проект обычно возлагались на виновника, то есть в данном случае на меня. Когда я суммировал в уме стоимость пива и репродукций картин современных художников, в голове раздался вызов – кто-то мыслился ко мне.
- Игнат! Это я, Герт! Не спрашивай ни о чём, через час визунируй на берег реки. Там, где обрыв. Ну, ты знаешь…
- Привет, Герт! Конечно! Только…
- Не волнуйся, визун не прослушивается. Визунируй смело. Только не размысливайся.
Не был бы я дилапером, сильно бы удивился. Значит, его не обессвойствили, нашего визуниста, чёрного пиарщика! Предупредив Виталика, я, не разрывая мыслесвязь, свизунировал на то место у реки, где мы первый вечер связывались с суфлёром.
Герт был в таком виде, что я его еле узнал. С подурневшим огрубевшим лицом, в нелепом оранжевом балахоне. За эти два дня он сильно раздался в плечах. Визунист был не один, рядом с ним стоял плотный парень на удивление схожей с ним наружности. Здоровяк держал в руках какой-то чемодан. Не давая опомниться, Герт рассказал про свои приключения в Отстойнике: что он там видел, что пришлось пережить и как удалось выбраться. Наверное, неудобно общаться, не видя собеседника: визунист постоянно вертелся из стороны в сторону и всматривался в пустоту, пытаясь разглядеть меня.
Его рассказ меня не поразил. Он только подтвердил догадки насчёт общественного устройства Миогена, которое мы, три осла из «Межмирторга», не смогли раскусить. Я испытал невольное уважение к Герту, который, выбравшись из омерзительного места, был настроен продолжать драку:
- Ох, и отомщу я всем, Игнат! У меня куча друзей на визидении. Надёжных ребят, которые хотят говорить правду. Мы такую бучу поднимем! Это будет поинтереснее твоих дурацких конкурсов.
