Джон Уиндем - История с лишайником
— Я признаю, что такой способ мне не нравится. А вы разве удовлетворены этим? — он махнул рукой в сторону разбросанных газет.
— В основном и как для начала — да, — ответила Диана. — Я выпустила свои войска — свои живые примеры. Следующий шаг — довести все до сознания масс, пока еще на все это не успели наложить вето. И если такой метод окажется непристойным и неразумным, тогда мнение редакторов о своих читателях справедливо.
— Интересно, — сказал Френсис, — почти во всех случаях они допускают, во-первых, что все читатели — женщины; во-вторых, что только они одни воспользуются этим открытием.
Диана согласилась.
— Мне кажется, это отчасти потому, что все вышло из стен моей «Нефертити», а отчасти из расчета психологии и еще немного из-за осторожности: статью предназначенную для женщин, значительно проще отбросить, чем ту, цель которой — сообщить мужчинам о чем-то важном. А с точки зрения психологии — реакция женщин куда быстрее.
— Если вы считаете, что только женщины хотят жить дольше, а мужчины к этому равнодушны, то я совсем с этим не согласен, — запротестовал Френсис. — Я не думаю, что им больше хочется умирать, нежели женщинам, как это ни странно.
— Конечно, нет, — согласилась Диана. — Мужчины трчно также боятся смерти, но, в целом, они не так беспокоится о приближении старости, как женщины. Похоже на то, что женщина/находится… в более интимных отношениях с жизнью, лучше знает её, если вы меня понимаете. И еще мне кажется, что мужчину не преследует так сильно мысль о времени и возрасте, как женщину. Конечно, это обобщение, но довольно точное. Меня не удивит, если выяснится связь между этим и склонностью женщины к мистицизму и религии, обещающей хотя бы потустороннее будущее. Во всяком случае, фактор беспокойства старостью и смертью силен, и потому дает возможность использовать любое оружие в борьбе с ними. Все это хорошо служит моей цели. Армия моя состоит из женщин, которые будут бороться за право пользоваться антигероном. Теперь об этом знают уже миллионы женщин, которые будут требовать его, и любая попытка отказать им в этом вызовет желанное чувство протеста, что «они» — правительство мужчин — пытается ущемить женщин, отказывая им в долголетии. Может, это не логично, но я думаю, что логика здесь немного весит. Вот почему я говорю «да», — закончила Диана
Френсис горько сказал:
— Я не могу подробно вспомнить эту сказку, но попытаюсь пересказать основное: когда-то один кондитер показал своим соплеменникам необычайно вкусный пирог, потом; сам съел кусок, а им сказал, что ему очень жаль, однако все не смогут попробовать пирога, ибо всем не хватит. И тогда разозленная толпа разорвала этого человека на части.
— Но люди все же хотели пирога, — продолжила Диана, — и они пошли к королевскому дворцу и кидали камнями в окна до тех пор, пока не вышел на балкон король и не пообещал, что он национализирует всех пекарей в королевстве и обеспечит каждого из своих подданных постоянной порцией пирога.
— Что, однако, не воскресило первого кондитера, — добавил Френсис, повернув к Диане свое взволнованное лицо. — Вы решили идти своим собственным путем, дорогая. Теперь вас ничто не остановит, но будьте осторожны, очень осторожны… Интересно, не придется ли, в конце концов, и мне…
— Нет, — сказала Диана, — пока что нет, Френсис. Вы были правы тогда. Еще не создана оппозиция. Подождите немного, посмотрим, что произойдет на поле боя. Если фортуна отвернется от меня, тогда вы сможете применить свое научное оружие, чтобы стрелять с высоты.
Френсис помрачнел.
— Я не совсем понимаю ваши намерения, Диана. Неужели вы представляете себя во главе удивительного полка женщин? Или оратором на массовых митингах? Или, может, воинственный дух вашей пратетки вынуждает вас сесть на передней скамье в парламенте и положить ноги на пюпитр? Такой власти вы добиваетесь?
Диана пожала плечами.
— Вы смешиваете цель и средства, Френсис. Я не хочу вести всех этих женщин. Идея долголетней жизни имеет для них чисто внешнюю привлекательность. Большинство из них не имеет ни малейшего представления о том, что на самом деле это означает. Они еще не понимают, что это заставит их вырасти, что они просто не смогут жить двести лет пустой, ненужной жизнью, как многие из них делают сейчас; этого никто долго не выдержит…
Они думают, что я предлагаю им продолжение такой же жизни, какую они знают» А это не так. Я обманываю их.
Всю свою жизнь я наблюдала за тем, как у потенциально выдающихся женщин погибал ум и талант. Я оплакивала утраты, каждый раз жалея о том, кем они могли бы стать и что сделать… А дайте им двести-триста лет, и желают они этого или нет, но вынуждены будут найти применение своим талантам, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума или не наложить на себя руки от скуки.
И это в такой же степени касается и мужчин. Я сомневаюсь, в состоянии ли даже самые выдающиеся из них полностью развить свои способности только за семьдесят лет.
Способные бизнесмены, делающие деньги, за шестьдесят-семьдесят лет просто устанут делать их только для самих себя и, может, направят свой способности на что-то более полезное. И жизнь приобретет смысл. Они будут иметь время — время для того, чтобы вершить великие дела.
Вы ошибаетесь, Френсис, когда думаете, что мне нужна власть. Единственное, чего я хочу, это видеть, что родился, наконец, «хомо диутуриус». Меня не заботит, что он такой неспокойный и необычный; он должен появиться. И если для его рождения понадобится кесарево сечение, пусть будет так. А если хирург не поможет, то я сама стану главной акушеркой. Наибольший прогресс за миллионы лет, Френсис! Нельзя позволить его задушить, чего бы это ни стоило!
— Теперь нам это уже не угрожает. Даже если бы сейчас антигерон уничтожили, то все равно его вскоре открыли бы и начали бы использовать снова. Вы уже сделали свое дело. Нет нужды подвергать себя опасности, Диана.
— Мы снова вернулись к нашему основному разногласию, Френсис. Вы считаете, что все произойдет само собой, а я — что придется встретиться с противодействием. Вот только сегодня утром я слушала по радио проповедь… — она пересказала ему ее суть. — Больше всего я боюсь тех учреждений, которые будут бороться за свое сохранение, — добавила она. — Они могут сопротивляться на протяжении столетия и даже дольше.
— Вы многим рискуете — сотнями лет своей жизни, — заметил Френсис.
— Зачем вы так, Френсис? С каких пор риск стал измеряться годами жизни, которую нам предназначено прожить? Если бы это было побочным последствием, то лучше бы мы сами уничтожили лейкнин. Но я не думаю, что это так.
Френсис уставился на свои скрещенные пальцы,
— Диана, с тех пор, как я основал Дарр, через него прошло много людей, наверное, сотни. Они приходили и уходили. Большинство из них не оставило после себя никаких воспоминаний. Кое-кого — трудно забыть. Одни были самоуверенны, за других я чувствовал ответственность. Конечно, тут отвечаешь за каждого, но по отношению к большинству это просто обязанность, в то время как есть люди, к которым у тебя особое отношение. И если появляется такое чувство ответственности, оно не исчезает даже тогда, когда нет непосредственной зависимости… Именно такое чувство у меня, сейчас.
Диана, задумавшись, посмотрела вниз, на носки своих туфель.
— Я не вижу для этого причины, — сказала она. — Конечно, если вы знали, что мне что-то известно про лейкнин, тогда понятно. Но ведь вы же не знали.
— Не знал, — согласился Френсис. — Но в этом чувстве не было ничего сознательного. Оно касалось лично вас; что-то, казалось, случилось с вами, пока вы были тут. Я не знал, что именно, но почувствовал это.
— Но вы никак не проявили этого чувства за все прошедшие годы, не так ли?
— При ваших успехах — вам вряд ли была нужна чья-нибудь помощь или совет, — подчеркнул Френсис.
— А теперь, вы считаете, нужна?
— Я только беспокоюсь о вашей личной безопасности.
— За которую вы чувствуете себя ответственным после всех этих долгих лет, — резко проговорила Диана.
Френсис покачал, головой.
— Извините, если вы считаете это вмешательством в ваши дела. Думаю, что вы понимаете.
Диана вопросительно посмотрела на него.
— Я понимаю, — проговорила она с сожалением в голосе. — Я все чудесно понимаю. Вы отец, чувствующий ответственность за свою дочь, — ее губы задрожали. — К черту, к черту, Френсис, все к черту! О боже, я не знала, что мне нужно держаться подальше от этого места.
Она встала и подошла к окну. Френсис смотрел ей в спину. Морщинки между бровями обозначились еще. резче; Наконец он сказал:
— Я был намного старше вас.
— Будто это имело какое-то значение, — ответила Диана, не оборачиваясь. — Будто это когда-нибудь имело значение!
