Александр Казанцев - Купол Надежды (Роман-газета)
Тот с презрительной усмешкой произнес:
— Вода диамагнитна, и потому магнитные поля ее свойств не изменят. Сомневаться в этом антинаучно.
Это был приговор. Мы с Вахтангом поникли головами.
— Понятно? — спросил новый директор.
— Понятно, но не до конца, Садык Митхатович.
— Конец будет в закрытии лаборатории, занимающейся посторонними для металлургии делами, — заключил директор и поморщился.
И они ушли.
— Жил–был царь, — начал Вахтанг. — Очень любил слушать советников и набирал их, чтоб говорили красиво, величаво… Так выпьем за советников чистую омагниченную воду. У нас на Кавказе большего оскорбления нанести нельзя. Мы потом ему скажем, как мы за него пили.
— Когда?
— Как только в котельную омагниченную воду пустим.
И мы дали в котельную для питания котлов омагниченную воду. Работали по ночам в лаборатории, которую «забыли» закрыть.
— Знаешь, почему Аскаров морщился? — спросил меня Вахтанг. — Будто палец в двери защемил. Камни у него шли. Из мочевого пузыря. Я‑то знаю. Потому омагниченную воду надо пить. Растворить камни должна. Ведь в котельной в трубах накипи больше нет!
Мы со страхом ждали нового прихода директора. И он пришел, но уже без гостя, укатившего б Москву.
— Почему лаборатория не закрыта? — строго спросил Аскаров.
— На металлургию работала! — бодро отрапортовал Вахтанг.
— Домны намагниченной водой охлаждать собираетесь?
— Нет. Котлы ею питать. Посмотрите, пожалуйста. Результат в трубах есть, как у меня в мочевом пузыре. Ни накипи, ни камней. Все растворяется.
— Что? Что? — оживился директор, рассматривая приготовленные для него образцы труб из котельной и поднимая глаза на Вахтанга.
— Омагниченную воду пью, Садык Митхатович. Пью и приговариваю: «Будь здоров, кацо, потому что все можно купить, кроме здоровья».
— Это что? Заклинание?
— Это тост. Но можете и без него пить, Садык Митхатович. В котельную вода без тостов идет. Мы вам насадку с постоянными магнитами приготовили. На домашний водопроводный кран. Никогда болеть не будете. И не поморщитесь.
Директор ничего не сказал, а магнитную насадку на кран взял. Может быть, попробует?
Не знаю, что помогло: растворенные камни или растворенная накипь в трубах котельной, но директор приказ о ликвидации нашей лаборатории не подписал.
И принялись мы с Вахтангом за лед. Десять лет ушло на это, а вернее, двадцать, если считать еще и воду, которая убедила нас в неожиданных свойствах, появляющихся у нее под влиянием магнитного поля, смены ночи днем, весны летом или осени зимой. Мы верили, что сумеем превратить твердую жидкость в настоящее твердое тело. Вдохновила нас работа известного ученого, у которого Вахтанг побывал в Москве (у него там сестра замужем за архитектором), заслуженного деятеля науки и техники, профессора Михаила Михайловича Протодьяконова. Автор новой теории электронных оболочек предсказал существование особого льда, в котором кристаллические решетки обыкновенного льда как бы вдавлены одна в другую: электроны, составляющие одну решетку, размещаются в пространстве между электронами другой. Такой лед должен тонуть в воде и плавиться при нескольких сотнях градусов. Но втиснуть одну решетку в другую можно лишь при высоком давлении. Но главное, такой лед не будет обладать текучестью, как мы и мечтали! Замечательно, что спустя какое–то время этот лед был получен в Англии, как об этом сообщил в своей монографии Н.X.Флетчер, со всеми предсказанными Протодьяконовым свойствами. Для нас это было поощрением, но еще не решением. Нужно было иметь «лед Протодьяконова» при обычных условиях, перестроить кристаллическую решетку обычного льда под влиянием внешнего воздействия. И нам удалось достигнуть этого столь же неожиданным путем, каким вода обретала новые свойства при омагничивании. Мы научились превращать простой лед в протодьяконовский на простом морозе, найдя необходимое излучение».
«Эти записки не обо мне, Тамаре Неидзе, рядовой участнице антарктической эпопеи, а о том удивительном, что мне привелось там повидать, научившись искать и находить.
Я начинаю их с памятного дня, когда командор экспедиции академик Николай Алексеевич Анисимов впервые вызвал меня на борт «Ильича» для участия в Совете командора.
Надо ли говорить, как я волновалась? Но нельзя было выдать себя ни моим немецким спутникам, ни даже Спартаку, не говоря уже об его отце, который пристально изучал меня, пока катер шел к ледоколу.
Все мы, приглашенные на Совет, разместились в «адмиральской каюте» (салоне капитана).
Академик всегда поражал меня. Обычно я воображала его себе холодным изваянием, воплощением спокойствия и воли, а увидела былинного богатыря, озабоченного исходом предстоящей схватки, хмурого и взволнованного. Он нервно расхаживал по салону. И даже я почувствовала себя нужной ему…
Говорили капитаны на разных языках. Академик суммировал мысли:
— Итак, капитаны хотят плыть в Австралию и там в портах дожидаться кораблей, которые доставят утраченное оборудование. Авария с «Титаном» признается не случайной. Прежде злоумышленники клали под компас магнит, теперь испортили радиолокатор, и айсберг остался незамеченным перед самым кораблем.
Академик остановился посредине салона. На миг он показался мне разгневанным Зевсом.
— Первое, что следует сделать: ввести строжайшую охрану навигационных приборов Второе: спасенные трубы разместить на палубах кораблей, поскольку трюмы заняты. Для перегрузки воспользоваться вертолетами как летающими кранами. Третье: прежде чем думать об Австралии, решить, не сорвана ли наша экспедиция.
— Найн, найн, нихт! — поднялся грузный и бородатый Вальтер Шульц. — Экспедиция не есть сорвана, — начал он на неважном русском языке, который старательно изучал. — Я имею указать на запасный вариант «два–бис», который имел быть разработанным еще на Германия. Без энергии — не есть работа. Электростанции есть на дне океана, но на воде остались корабли, мои господа. Немецкие специалисты всегда делают все по правилам. Я имею сказать, что теперь надо действовать без правил.
Капитаны, услышав про свои корабли, зашумели.
— Общая мощность всех судовых двигателей есть весьма значительная величина…
— Остановитесь, герр Шульц, — прервал его капитан–немец. — Вы хотите вытащить наши суда на берег? — Он стоял перед Шульцем и был таким же огромным, только без бороды, — два великана из разных сказок!
— Зачем на берег? — возразил по–немецки Шульц. — Суда останутся на рейде, но их двигатели будут вращать электрогенераторы, которые находятся в трюмах корабля почтенного капитана.
— Не трогайте моего судна! Лучше ответьте, как вы передадите электрический ток с кораблей насушу?
— Катушки с кабелем есть на вашей палубе, герр капитан. Кабель надо размотать и соединить им все корабли, протянув дальше на сушу…
— Вы забыли о плавучести! Кабель утонет.
— Зачем так забывать? — снова перешел на русский язык Шульц. — У меня есть намерение протянуть кабель на поплавках. Их надлежит сделать из деревянных барабанов, которые плавучие есть.
И тут со своего кресла сполз, став от этого лишь чуть выше, отец Спартака, Алексей Николаевич, и сразу удивил всех:
— Нет нужды задерживать корабли. Им плавать надо.
Спартак смущенно посмотрел на меня: ему было неловко за отца, не понявшего дерзостного плана Шульца.
Толстовцев продолжал:
— Капитанов отпустим. Электрооборудование с их кораблей разгрузим. Оно понадобится для ветротруб.
— Имею просить прощения, коллега, — прервал Шульц. — Без стен и крыши — не есть дом. Без дома — не есть электростанция, а только шутка.
— Нет, не шутка. Ветротрубы установим над зданиями.
— Тогда будем иметь необходимость стены и крыши делать новые. Материал — камень, к сожалению, есть только под километровой толщей льда, мои господа.
— Зачем нам делать подледные каменоломни, когда можно воспользоваться просто льдом? Лед — тот же камень, в особенности, если его подвергнуть излучению, над которым вместе с Вахтангом Неидзе мне привелось работать в течение двадцати лет. Уплотненный под влиянием излучения лед теряет свою опасную текучесть и смело может использоваться как строительный материал. Вся необходимая аппаратура для обработки льда имеется. Из льда легко вырубать кирпичи и блоки будущих зданий. Правда, их придется заново запроектировать. Но почему бы нашей зодчей не воплотить достижения своего отца?
Я встрепенулась, словно что–то сверкнуло передо мной, ослепило на миг. Еще в детстве я слышала о папиной мечте.
Академик с присущей ему ясностью уточнил мысль Алексея Николаевича.
