Сергей Дубянский - Пятая жизнь
Вслед за подружками подошла мама с дочкой; потом девушка, сама не знавшая, чего хочет, но после Аниных уговоров пришедшая к выводу, что ей непременно нужны шорты, пляжный сарафан и очень сексуальная майка.
— Похоже, ты приносишь удачу, — довольно улыбаясь, Аня повернулась к Борису, — с утра стояла вообще «по нулям». Посиди еще; расскажи что-нибудь.
Подобная просьба всегда выбивала Бориса из колеи — без конкретной темы, мысли, почуяв свободу, забирались в самые потаенные уголки, и тут же рождали фантастическую картину огромного мира, который нельзя описать словами; в итоге он замолкал, становясь угрюмым и неинтересным.
— Посижу, — Борис пожал плечами, — все равно делать нечего.
— Может, я чего-то не понимаю… — Аня присела в свое кресло, — расскажи, как ты ищешь это свое «предназначение»?
— Никак. Оно должно явиться само — главное, пропускать события через призму поисков.
— А на что ты живешь? У тебя большие гонорары?
— Какие гонорары?.. Просто есть кое-какие сбережения, — Борису не хотелось вновь рассказывать порядком надоевшую историю церковного клада.
— Сбережения — это хорошо, — вздохнула Аня, — тогда и предназначение можно искать, а, вот, если… — она, видимо, хотела пожаловаться на судьбу, но у палатки остановилась очередная юная особа. Выбрав шорты, она решила их примерить, и юркнула в палатку; Борис отвернулся, разглядывая зеленоватую матерчатую стену. …Похоже, все-таки эта жизнь существует отдельно от «мертвого города», и не стоит искать точек соприкосновения — то была просто абстракция, ни на чем не основанная и не несущая никакой смысловой нагрузки…
Возникла предательская мысль, что человеку должно хватать общего восприятия мира, в котором надо просто жить, но сделав такой вывод, Борис сам испугался, потому что тогда его жизнь не упростится, а сделается бессмысленной.
…Может, не зря я придумал себе имидж писателя? Если, правда, написать книгу о том, что не стоит ничего искать в этом мире, ибо он прекрасен сам по себе? И за сюжетом не надо далеко ходить — та же Аня. Разве она не прекрасна в наивном желании поставить на ноги своего ребенка? Ей ведь только кажется, что она несчастлива из-за отсутствия денег, из-за ежедневного стояния здесь в любую погоду — ей надо помочь понять, насколько она необходима миру; помочь ощутить божественное, находящееся внутри нас, чтоб она почувствовала себя не бренным телом, а рекой, ветром, дождем, которыми когда-то была или еще станет. И солнце сделается не таким палящим, и воздух не таким душным, если научиться соприкасаться с ними, ощущать их любовь и заботу, как любовь и заботу ближнего…
…— Борь! Ау!..
Он обернулся. Покупательница в новых шортах вертелась перед маленьким зеркалом; при каждом ее движении сзади, словно хвостик, вздрагивал ярлычок, и Борис улыбнулся.
— Борь, скажи, правда, ей хорошо?
Борис слабо разбирался в моде, но, на его взгляд, шорты больше походили на панталоны, резко обозначив далеко не идеальные ноги, но чтоб подыграть Ане, он кивнул.
— Видите, девушка. Это мужчина говорит, так что берите.
В конце концов, девушка сдалась. Когда она отошла, Аня вытерла потное лицо.
— Язык уже отваливается каждого убалтывать., — она посмотрела на часы, — ладно, еще пару часов постоим и будем собираться. Хороший сегодня день — давно такого не было.
За эту пару часов день стал еще лучше — у палатки даже образовалась небольшая очередь, и Борис тоже оказался вовлечен в потрошение тюков и поиски нужных размеров. Это было в новинку, да и сами вещи радовали пестрыми цветами, от них исходил приятный запах, не испорченный потом или парфюмом.
Наконец людской поток стал редеть. Аня устало опустилась в кресло и с удовольствием закурила.
— Знаешь, такой выручки у меня не было за все время, сколько работаю здесь. Это, небось, ты наколдовал?
— Я?.. Да ты что!.. — но тут же Борис понял, что колдовство в ее понимании — просто расхожее выражение, как и бог (о нем, вроде, все знают, некоторые верят, но никто толком не представляет, что это такое), и не стал углубляться в тему.
— Значит, ты мой талисман, — докурив, Аня принялась складывать оставшийся товар в изрядно похудевшие тюки. Борис решил помочь, и где-то среди пуговок и бретелек их руки встретились. Борис не придал бы этому значения, но Анины пальцы сжали его запястье; работа прекратилась. Подняв голову, он увидел, что их лица находятся рядом, и смотрит девушка ласково и печально.
— Кстати, у меня пустая квартира, — сказала она тихо, — может, тебе не стоит идти в гостиницу?
— А как же дочь?
— Она в деревне. Чего ребенку летом сидеть в городе?
— Действительно, нечего…
Борис не раз получал подобные предложения, причем, как правило, именно тогда, когда ему действительно требовался ночлег, словно кто-то заботился о нем, но сейчас оно прозвучало совсем неожиданно, и Борис растерялся. Однако Анина рука сжималась все крепче, а глаза казались такими тоскливыми, что он подумал: …И чем это хуже двух чужих мужиков в гостиничном номере?.. Неуверенно пожал плечами, не находя подходящего ответа. Вернее ответ-то он уже знал — это слов не находилось. Что-нибудь, типа радостного «конечно, погнали!» прозвучало б обидно, а торжественное и емкое «да», вроде, сразу накладывало определенные обязательства. Но, похоже, Аня и без слов поняла его. Взгляд ее просветлел, пальцы разжались, и принялись с удвоенной скоростью трамбовать содержимое тюка.
— Надо вещи забрать из гостиницы, — сказал Борис.
— Так забирай, и подожди меня у входа.
Без особой охоты, но Борису вернули всю оплаченную сумму, что явилось приятной неожиданностью; правда, он тут же подумал: …И чем я отличаюсь от Ани? Так же радуюсь деньгам… может, я придумал себе предназначение? Как алхимик, трачу жизнь на поиски философского камня, на красивую, но пустую идею… Стало обидно и очень не хотелось в это верить. Выйдя на крыльцо, Борис закурил. Под старыми липами продолжала звучать музыка, так прельстившая его утром. Чистое голубое небо еще не успело потускнеть, лишь чуть подернувшись предвечерней дымкой — оно обнимало мир с его пыльными улицами, блеклыми домами, катящимися неизвестно куда автомобилями и изможденными пешеходами; спокойное и огромное в своей великой любви, оно было превыше любых денег, и Борис успокоился.
Ждать пришлось долго; он даже представил, как будет выглядеть, вновь поселяясь у той же неулыбчивой девицы за стойкой, но тут показалась Аня с большим пакетом.
— Я все купила, так что можем сразу двигать домой, — Борис взял пакет, и она подхватила его под руку, — если не тяжело, можем прогуляться пешком.
Возражений не последовало и через пять минут они уже шли по проспекту, считавшемуся в городе главным. В прошлый раз Борис бывал здесь, поэтому знал, и квадратный фонтан, и монумент с мрачными фигурами воинов-освободителей, но Аня указала на длинное здание с узкими окнами, над входом украшенное полуколоннами.
— Тебе, как писателю, возможно интересно — это бывшая духовная семинария, а напротив бывший дом губернатора, где заседало дворянское собрание.
— Что-то оно маленькое, — Борис оглядел симпатичный особнячок явно позапрошлого века.
— Так здесь и дворян-то почти не было — купцы, да мещане.
Аня свернула за угол семинарии и получив из фонтана порцию ледяных брызг, быстро вывела Бориса на огороженную балюстрадой площадку.
— Это Помяловский спуск — дорога в старый Воронеж. В семнадцатом веке здесь жили казаки, охранявшие город, и назывался этот район — Беломестная слобода.
Борис увидел лестницу, зажатую с обеих сторон мощными каменными стенами, которая уходила вниз, теряясь под густыми, смыкавшимися между собой кронами деревьев.
— Идем, — Аня взяла гостя за руку, и они стали осторожно спускаться по разбитым ступеням; суетливый проспект исчез, напоминая о себе лишь редкими автомобильными сигналами — казалось, разделяли их не сотни метров, а сотни веков.
Слева густые заросли в человеческий рост скрывали панораму, зато справа, за деревьями, росшими, оказывается, двумя ровными рядами (наверное, когда-то здесь проходила аллея и гуляли люди) возникли почерневшие от времени двухэтажные домики, покосившиеся и неухоженные, но сохранившие свои уютные формы. Даже асфальт не вызывал ощущения цивилизации, покореженный молодой древесной порослью и устремившейся вслед за ней, травой. Несколько полуголых пацанов курили, сидя на бревнах возле забора, подпертого куском ржавой трубы. От тишины и безжизненности все это напоминало музей под открытым небом.
Борис остановился, пытаясь представить, как здесь было лет сто назад, а Аня продолжала «экскурсию»:
— В восемнадцатом веке слободу перенесли, а улицу стали застраивать горожане. Тогда ее переименовали в Дубницкую — по фамилии основного застройщика. А это, — она показала на хорошо сохранившийся домик, где над первым кирпичным этажом возвышался второй, деревянный, — самый старый дом. В нем жила жена одного надворного советника.
