Ольга Голосова - Преобразователь
При этой мысли я вздрогнул, оттого что пытался затянуться догоревшей сигаретой. Пепел обрушился мне в тарелку, а последний уголек — на руку. Я ойкнул и стряхнул его на пол.
Петя уже доел все сладости и допил кофе.
— Спасибо, Сергей, — вежливо сказал он. Потом снова перекрестился. — Вам, наверное, нужно идти. Я вам завтра обязательно позвоню. Я ведь теперь за вас отвечаю.
Петя встал и попытался убрать за собой посуду, но потом сообразил, покраснел и потер руки.
— Простите еще раз, — он застенчиво улыбнулся. — Ну, я пошел?
Я зачарованно следил за Петей, не имея сил даже высказаться. Пожал его пухлую руку и просил не пропадать.
Петя кивнул и пошел. Я смотрел ему вслед, пока он смешно переваливался по ступенькам.
После ухода своего юного друга я автоматически закурил и столь же автоматически заказал себе еще коньяку и кофе.
Ишь, отвечает он за меня! Вы только посмотрите!
Подошла официантка, сменила пепельницу, расставила на столе коньяк, блюдце с нарезанным лимоном, кофе и сливочник. Я вяло кивнул ее стараниям и, как только она удалилась, залпом влил в себя коньяк.
Что у нас дальше в программе?
В программе у нас были Маша, Анна, Эдик, визит к себе на Пречистенку, отдых и сон. А, совсем забыл. И поездка в Бухару.
Мои размышления прервал настойчивый зуд в паху. Нет, это не то, о чем можно было бы подумать исходя из моего рассеянного образа жизни. Это ожил мой мобильник.
Я достал трубку. Звонила Маша. Я набрал в легкие побольше воздуха и насквозь безмятежным голосом произнес «алло».
— Сережа, я вчера видела новости. Все наши только об этом говорят, только пока не знают, кто это сделал, — (ой ли?). — Но я думаю, что это ты. Сережа, будь осторожнее, не надо таких экспериментов. За это наказывают. Сережа, мне очень нужно тебя увидеть.
Я посмотрел на экран. Было всего полтретьего, и я подумал: «Почему бы и нет?» Только идти к Маше мне не хотелось.
— Маш, я тоже хочу. Давай встретимся.
— Ты где?
— В центре. Может, увидимся у… Как бы мне хотелось сказать «у меня дома»! Но я не хотел рисковать:
— У тебя есть какие-нибудь подружки, которые одолжат тебе на вечерок ключики от квартиры?
— А зачем? Приходи ко мне.
— Не стоит.
— Ты…
— Я не хочу тебя компрометировать, дорогая. Если нет подружек — давай двинем в сауну. Знаю я одну… Только обойдется это нам с тобой тысяч так в тридцать.
— Ой, у меня сейчас нет таких денег.
— У меня тоже. Так что потряси подружек. Или увидимся в парке на лавочке.
— Сережа, что-то случилось? Ты почему так со мной разговариваешь? У тебя такой странный тон…
Ну вот. Нежная душа не выносит грубых прикосновений.
— Нет, кисуля. Просто у меня серьезные неприятности, и мне бы не хотелось, чтобы нас видели вдвоем. Мало ли что.
Маша неслышно всхлипнула. Я скорее почувствовал ее слезы, чем услышал.
— Когда я говорю с тобой, я все время кажусь себе непроходимой дурой. Прости. Я сейчас узнаю и перезвоню.
Она положила трубку, а я убрал телефон и снова закурил. От кофе и никотина меня уже слегка подташнивало, и я решил, не дожидаясь Машиного звонка, двинуться уже куда-нибудь. Я расплатился и вышел.
Солнце по-прежнему немилосердно жарило, на улице удушающе воняло бензином и асфальтом. Я побрел вверх по переулку, что в принципе по такой жаре было весьма нелогично. Потом мне захотелось в туалет. Потом — попить воды. Потом — лечь. Я застонал и свернул в более оживленный переулок, и тут у меня развязался шнурок. Я присел и краем глаза заметил неопределенного вида человека, который, едва не налетев на меня, пошел было далее, потом, как будто засомневавшись, притормозил у каких-то витрин. И я догадался, что за мной следят. И следили с самого начала. От осознания этого простого факта у меня пересохло во рту. Черт, кретин. Ежу понятно, что меня не выпустят. Но кто следил? Все? И что они знают про Машу? Черт, черт. Мне нельзя ее больше видеть. Если они поймут, что она для меня что-то значит, ее не оставят в покое. Я завязал шнурок и, поискав глазами какой-нибудь магазинчик, зашел в него. Там, повернувшись к улице боком, набрал ее номер. У нее было занято. Черт!
Нелепое кружение по городу теряло всякий смысл и привлекательность. Я вышел на улицу, поймал машину и поехал на Пречистенку. Езда по забитому людьми и автомобилями центру в середине дня не самое приятное занятие. Я сел в третью — как учил Шерлок Холмс. Дозвонился до Маши и сказал, что мы пока не увидимся. Наверное, она хотела что-то сказать, но я отбился. И не снимал трубку до самого дома.
Понятно, что они уже знают, кто она. Но пусть думают, что она просто случайный эпизод, не более того. А может, это и так? Я с надеждой прислушался к своим ощущениям. Но кроме легкой тошноты и головокружения так ничего и не ощутил. «Середина болит», — как справедливо ответил один крестьянин сельскому фельдшеру, на вопрос, что он чувствует после смерти жены.
Квартира встретила меня прохладой и пустотой. Я сбросил потные шмотки и голышом плюхнулся на шелковое покрывало. Нашарил на столике пульт и врубил телевизор. Чувство блаженного одиночества затопило меня, и кошмар последних дней отодвинулся куда-то за опущенные жалюзи. Я прикрыл глаза и провалился в сон.
Глава 11
Бухара-1
Кофе был омерзительным. Я и не предполагал, что в дорогущем отеле в центре Бухары в китайский фарфор могут заливать такую бурду. Это был не эспрессо и не капучино, не американское растворимое пойло и даже не кофейный напиток «Летний» из подгорелой ржи. Это была откровенная гадость.
Я отодвинул чашку и с тоской оглядел всю честную компанию. Анна в халате лениво курила, щуря припухшие со сна глаза на запотевший графинчик с апельсиновым соком. Петя быстро поедал все, что было на столике. Яйца, колбаса, джем, масло, сыр — еда исчезала в нем с пугающей механистичностью. Так время перемалывается в зубчиках часового механизма.
— А что вы не завтракаете, Сергей? — Петя посмотрел на меня с тревогой Айболита, волнующегося за аппетит хворой морской свинки.
— Зато вы, Петя, хорошо кушаете, — Анна посмотрела на него с легким отвращением.
— Есть надо все, что дают. Никогда не знаешь, придется ли тебе еще раз поесть, — мне так папа всегда говорил.
— Какая похвальная предусмотрительность.
— Папа в лагере голодал. И в войну еды не было. И он говорил, что пища это тоже дар Божий, поэтому нехорошо от нее рыло воротить, — Петя посмотрел на Анну, и в глазах его мелькнула детская обида.
— Вот ты рыло и не воротишь, — Анна потянулась за сигаретами.
Петя хотел было что-то ответить, но порозовел ушами и уставился в тарелку. Смирился, значит.
— А я вообще не понимаю, что мы все здесь делаем, — я внес еще одну нотку скандальности в накаленную атмосферу. — Кофе гадостный, жарко, и вид из окна на минарет.
Анна вздохнула и отпила соку.
— Если бы кое-кто не козлил, то мы бы уже давно были в дороге.
— А еще, если бы кто-то знал ту самую дорогу, мы бы уже давно достигли цели.
— Кто-то знает, а кто-то козлит, — отрезала Анна.
— А мне кажется, — встрял Петюня, заглотив очередную булочку, — что хрен редьки не слаще.
— Устами младенца…
— …Не дозволено быку, — закончила Анна.
Конечно, мы все здесь лукавили. Ну, может быть, кроме Пети — он-то наверняка не знал ни адреса, ни дороги и даже не «козлил». Просто все с самого начала шло не так. Взять хотя бы Петечку: представить себе юного пухленького семинариста в роли разведчика было решительно невозможно.
Уже который день я просыпался в пять утра и, лежа в темноте, пытался объяснить себе, как я оказался в глубине Средней Азии в обществе женщины, набивающейся мне в сводные сестры, и готовящегося к рукоположению в дьяконы студента Духовной семинарии. Но ничего вразумительного мне на ум не приходило.
Ничем другим, кроме как вмешательством Провидения, объяснить присутствие Пети в нашей экспедиции я не мог.
Просто он пришел ко мне домой на Пречистенку и сказал, что его благословили ехать с нами. И что характерно, ни Гильдия, ни крысы ничего не смогли отменить. Вот она, сила благословения!
Так что в нашем трио Анна представляла Гильдию, Петя — Наблюдателей, а я — угрозу существующему человечеству.
Меня тревожила одна мелочь. Почему-то в Москве я так и не увидел никого из главных. Ну, Эдичка там, Анна, отчим, Петюня (что просто смешно) — это все, конечно, прекрасно, но власти вязать и решить[43] у них не наблюдалось и в помине. Петя вообще номер художественной самодеятельности, и решение отправить его с нами никак не укладывалось у меня в представление о Наблюдателях. Если они обладали реальной возможностью влиять на Гильдию и крыс, то почему они не отправили наблюдать за нами кого-нибудь более подходящего для этой роли, более вменяемого и опытного, чем этот теплый юнец? Они что, издеваются, что ли? Нет бы прислать какого-нибудь умудренного опытом отца-иезуита с безупречными манерами и тонзурой[44] под напудренным париком? Ну, на худой конец, келейника какого-нибудь столичного митрополита, наблатыканного во всем, что происходит не только здесь, но и в обеих областях потустороннего мира, и обладающего «теплой рукой» как в земной, так и в небесной канцеляриях. А уж корочки юного советника по делам религии в МВД или еще где только украсили бы его подающий надежды профиль с элегантно подстриженным намеком на сексуальную бородку испанского гранда. А тут! Нет, они точно издеваются! А может, они что-то знают? Что-то такое, что неведомо вечным противникам из числа крыс и крысоловов? Может, и препарат у них, или им доподлинно известно, что его вовсе и не было, а может они сами грохнули моего папеньку, забрали все что нужно, а теперь им даже лень как следует изображать заинтересованность?!
