Юрий Силоч - Союз нерушимый...
Узкая солдатская койка скрежетала продавленными пружинами, когда я переворачивался на другой бок. Из-за пыльных стёкол, пространство между которыми было оплетено паутиной и заполнено сухими мухами, в комнату проникал свет — тусклый, серый и больной. Кроме кровати в малюсенькой комнатке два метра на четыре, не было ничего. То есть совсем. Четыре стены, оклеенные газетами, и низкий потолок, почерневший от плесени. На нём темнела блямба динамика радиоточки. Я усмехнулся, вспомнив запрос давешнего еврея с Горбушки о собственной квартире.
Палыч нарочно загнал меня в этот гадюшник: целый район, застроенный развалюхами, был прекрасным местом для того, чтобы потеряться. Подумаешь, к множеству местных небритых рож прибавилась одна чужая. К тому же, в таких условиях совершенно точно не возникнет желания отсиживаться отсиживаться, а Палыч стремился разобраться со всем по-быстрому.
От сна в одежде зудело всё тело. Валяясь в кровати под одеялом, пропахшим пылью, я смотрел в стену и постепенно приходил в себя.
Нужно было переварить события прошедших нескольких дней, проанализировать информацию, составить план… Но делать этого совершенно не хотелось. Вместо этого я предпочёл пролежать почти час, пока мочевой пузырь не заставил меня подняться и проследовать в коридор, где в вековечной темноте, заполненной старыми ботинками, коробками и непарными лыжами, тускло светилась на зелёной бетонной стене одинокая лампочка.
Горячей воды не было: даже на кране наличествовала единственная ручка с синим кружком, но оно и к лучшему — умывание помогло взбодриться. Правда, вытереться было нечем, и я, кажется, стал ещё грязнее, чем был.
Рожа в зеркале выглядела ужасно. Майор Иванов, крутой агент КГБ с лицензией на убийство, Джеймс Бонд двадцать какого-то столетия смотрелся так, словно вот-вот попросит рубль на опохмел. Небритый, опухший, в старом клетчатом пиджаке поверх тельняшки, несоразмерной кепке, офицерских галифе и сапогах, я был похож на уголовника. Впрочем, всё верно. Так оно и было.
Поразмыслив, я решил, что сидеть дома нет ни одной причины. Нужно выбраться куда-нибудь в цивилизованное место и хотя бы позавтракать. Узкая извилистая улица между рядами бараков оказалась ожидаемо грязной — лужи по пояс, довоенный ещё асфальт. За почерневшими от сырости покосившимися деревянными заборами стояли редкие машины и сушилось на верёвках бельё. Из открытых дверей деревянного сарая-гаража доносился ритмичный лязг.
Где-то вдалеке лаяли собаки, навстречу мне прошла сгорбленная старуха в ярко-оранжевом платке.
Как будто я не в двух шагах от центра Москвы, а в райцентре образца девяностых годов двадцатого века. И не скажешь, что где-то мчатся сверхскоростные автопилотируемые машины, боевые корабли Советского Краснознамённого Космического Флота бомбардируют Луну, а человечество почти построило коммунизм и научилось сращивать в симбиозе плоть и железо.
Искомая столовка нашлась у бывшей станции метро Бауманская. Непривычно было видеть пространство вблизи неё незастроенным: я помнил огромный театр, торговый центр и множество старинных домов, как на Пречистенке, но сейчас от той, старой Москвы практически ничего не осталось. Она обратилась в руины, а руины расчистили бульдозерами и возвели кривые «времянки», так что над пейзажем теперь доминировали два четырёхэтажных деревянных барака и чудом уцелевшая церковь. Чёрный обугленный шпиль на колокольне глубоко вонзался в серое небо, как модернистский памятник приключившейся ядерной бойне.
В глаза сразу же бросалось многолюдье. Куча студентов в тёмно-синей униформе, рабочие с шарикоподшипникового завода, расположенного неподалёку, и множество стариков, инвалидов и ветеранов. Они шли на колхозный рынок: бравые деды с орденскими планками, наполовину железные из-за фронтовых травм, бережно поддерживали под руку своих прекрасных дам, чьи спины были согнуты напополам из-за тяжёлой работы в молодости.
Столовая находилась рядом с трамвайной остановкой и была прилеплена к серой панельной уродине — новому корпусу знаменитого университета.
Во часы занятий она пустовала, и я оказался практически единственным посетителем. Помимо меня за белым столиком в углу сидели два парня лет по шестнадцать и внимательно смотрели на оранжевую голограмму какого-то чертежа, время от времени передвигая или изменяя размер той или иной детали.
— Кофе и три бутерброда с колбасой, пожалуйста, — попросил я у скучавшей продавщицы — крупной краснощёкой девахи с голубыми глазами и ниспадающей на глаза кудрявой светлой чёлкой.
— Тридцать копеек! — ответила она.
— Нету, — помотал я головой. — Давайте по труду.
— Какой коэффициент? — спросила женщина. Я показал новые документы. — Один и два.
— Два бутерброда, — скривилась продавщица.
Я присмотрелся к меню:
— А можно бутерброд и котлету?
— Котлет нету!
— Давайте три бутерброда! — потребовал я.
Да уж. Палыч явно не желал облегчить мне задачу. Был бы мой трудовой коэффициент хотя бы полтора, я бы позавтракал как следует. Можно было, конечно, и за деньги, но Палыч подкинул мне совсем немного, а потому нужно было экономить. Получив заказ и «расплатившись» коэффициентом, я уселся, отвернувшись лицом к стене, и крепко задумался, выстраивая заново всю цепочку расследования. Сзади проехал, стуча колёсами по рельсам, трамвай, и из-за него пол под моими ногами мелко завибрировал.
Итак, что мы имеем, если откинуть лишнее?
Начнём с азов. Некий депутат был убит. Убийцу нашли, но тот, мало того, что не признался, так ещё и умер сам, активировав протокол «Плен» и поджарив собственные мозги. Мотив — есть. Орудие убийства — есть. Улики, вроде одежды и ботинок, — есть. Алиби — нет. Просто прекрасно. Дело можно закрывать и рапортовать о выполнении плана.
Следом ещё одно убийство. Почерк похожий, но есть и отличия. Убитый — депутат, убийца — бывший фронтовик. Самоубийство через активацию протокола плен.
Оставляя за бортом очевидные схожести, можно сказать с уверенностью, что в этот раз всё прошло не так гладко. И мотив неочевиден и убийца — настоящий, а не бедный старшина — показал, что может брать человеческий разум под контроль. Поведение завхоза указывало на это очень недвусмысленно.
Далее — хакеры. Управлять людьми при помощи боевых имплантатов — это даже по нынешним меркам научная фантастика, а значит, специалист, который может это провернуть, очень и очень силён. Один из этих специалистов на допросе поведал, что совсем недавно в Сети появился некто или (бр-р-р, аж мурашки по коже) нечто, из-за чего исчезают его друзья-хакеры.
И вот тут, стоило некоему майору КГБ подобраться к разгадке поближе, как начались внутренние разборки в Конторе. Топорно, очень топорно. Либо тот, кто это затеял, — дилетант (ха-ха), либо он очень торопится. И второй вариант, учитывая последние события с раскрытием непонятно чьей агентурной сети среди высших чинов КГБ, становится наиболее верным. В попытке выиграть время этот некто не жалеет никого и ничего.
И тут встаёт самый интересный вопрос…
Бутерброды были давно съедены, кофе выпит, а я возил ложкой по рыжему осадку в одноразовом стаканчике и задавал самому себе вопросы, которые мучили русскую интеллигенцию несколькими столетиями ранее: кто виноват и что делать? Студенты, ещё не так давно сидевшие тихо, сейчас о чём-то оживлённо спорили.
Задача номер раз: выйти на Разум или того, кто за ним стоит. А самое простое и очевидное её решение — найти кого-нибудь из пропавших хакеров. Хотя бы того Унгерна.
И начать его поиски следовало с глубокой сети, о которой говорил Ионо.
Я покинул столовую и постоял какое-то время, наблюдая за людьми на тротуаре и проезжавшими мимо трамваями. Очень хотелось курить, но сигарет как назло не было — значит, надо бросать. Стрелять сигареты у прохожих я считал ниже своего достоинства.
— Простите! — остановил я спешащего взъерошенного студента с тубусом подмышкой. Тот поднял на меня красные глаза и взглянул, как на неведому зверюшку. Похоже, бедолага категорически не высыпался. — Где здесь поблизости библиотека?
Юноша осмотрел меня недоверчиво. Да, мой внешний вид явно не сочетался с библиотекой, но что поделать — внешность обманчива.
— Дальше по улице, — студент махнул рукой. Он, очевидно, подозревал какой-то подвох. — Две остановки. Минут десять идти.
— Спасибо! — кивнул я и, дождавшись ближайшего трамвая, запрыгнул на подножку. Из-за стекла мне погрозила кулаком старуха в платке.
Кроме неё на меня никто не обращал внимания, поскольку подобное использование транспорта не возбранялось: главное на рельсы не упасть и на контролёров не нарваться. В моём случае второе было куда хуже.
Библиотека располагалась на цокольном этаже восстановленной каменной модернистской трёхэтажки начала двадцатого века. На ней висела мраморная мемориальная доска, гласившая, что в этом доме почти пятьдесят лет назад жил трижды герой советского союза танкист Рубелев. Посему библиотека в доме была не простая, а имени этого самого танкиста Рубелева: об этом мне сказали вывеска и здоровенный портрет героя в небольшом холле. Рядом стоял пыльный красный флаг, а под ним — небольшой конторский стол, за которым сидела стройная молоденькая девушка с русыми волосами. Чёрное платье в белый горошек делало её фигуру похожей на фарфоровую статуэтку — хрупкую и тоненькую.
