Душа для четверых - Ирина Родионова
– Забирайте что хочется, остальное – на мусорку.
Когда каждая получила дозу чужих воспоминаний, приехала мать Лидии, неприятная и громкоголосая старуха, принялась орать, хватать безделушки из белого ящика и швыряться ими в разные стороны, лезть в драку. Испуганная Машка заперлась в ванной, Дана тщетно пыталась бабку угомонить, а Кристина меланхолично перебирала цветные альбомы с фотографиями, вглядываясь в притворно сияющее лицо. Мать Лидии вырвала очередной альбом у нее из рук и замахнулась, будто хотела прибить, как навозную муху.
Кристина, прекрасно зная все-все про эту женщину, спокойно посмотрела снизу вверх. Бабка осела на пол и зарыдала.
Муж ее был отставным военным, подполковником, гипертонию он без конца заливал водкой, доказывая, что хочет умереть первее всех, но Лидия, дочка, его обогнала. Всю жизнь они с семьей мотались из одного конца страны в другой: ни дома, ни привязанностей, скрипучие морозы с разводами блеклого северного сияния или степной колючий жар, бесконечные переезды, коробки и тюки, потерянные друзья и оставленные кому-то в подарок вещи, игрушки. А еще мать, которая без работы превращалась в размякшее нечто и без конца плакала, лежа в кровати и уставившись мутными глазами в потолок, а на службе за два месяца изматывалась так, что едва волочила ноги. Мать трудилась то товароведом, то продавщицей, то нянечкой в садике, и Лидия помнила, как надолго застывала от невинного вопроса: «А кем у тебя мама работает?»
Маша первой нашла темностекольную бутылочку с каплями, которыми Лидия отпаивалась после очередного скандала с мужем. По комнате потянуло спиртом и травами, бабку напоили из кружки, она тряслась и охала, всхлипывала почти без слез. Ее усадили на диван, укутали в одеяло.
– Оставьте мне… доченьку… одну.
Маша сидела с горестным лицом и гладила бабку по руке.
Та чуть пришла в себя и разъярилась еще больше, насухо вытерла лицо, заорала что-то ради самого крика. Собрала старые записи, фотографии и рамки в пакеты, кое-как отодрала от сердца вязаную крючком салфетку, залитую свечным воском, оставила высохшие спиртовые маркеры. Ни один из проб-рисунков не отдала, сказала, что могут ей руку отрезать, сердце вырвать, но она не дастся. Даже пустые глиняные горшки из-под умерших цветов забрала из коробки.
Останавливать ее, конечно, никто не стал, хотя Кристине очень понравились керамические блюдца со сложным этническим узором – муж тогда признался Лидии, что полюбил другую, но уходить не спешил, потому что Лидию якобы любил сильнее. Она промочила сапоги по дороге домой, наорала на какую-то девчонку, зашла в первый попавшийся магазин и купила хоть что-то, показавшееся ей прекрасным. Лидия любила пестрый рисунок и гладкие, будто обточенные морской водой края у блюдца и чуть успокаивалась, расчерчивая их пальцем.
Писать по памяти было сложно, и Кристина искусала древко кисточки до тонких светлых заноз. Молотком теперь били как будто ей по голове, грохот вопреки здравому смыслу становился все громче, в подъезде орали и свистели, тряслась железная дверь.
– Они замок пытаются вскрыть, – паническим шепотом сказал Юра Кристине.
Она побултыхала кисточкой в стеклянной банке с водой.
– Там же щеколды.
– Они отмычкой ковыряются, понимаешь!
– Много назанимал?
Он отвернулся. Перебросил сковороду из левой руки в правую, примерился, будто и правда смог бы ударить ею человека по лицу, проломить череп. Кристина не в первый раз видела его таким, пошатывающимся от болезненного напряжения, но больше не собиралась успокаивать.
– Так сколько?
– Двадцать тысяч! Я все, просто сейчас…
– Вот иди и скажи им это.
– Я говорил. – Нижняя губа выпятилась. – Они не слушают. Говорят, что на счетчик поставят.
– Рада за тебя.
Юра ушел.
Будь ее воля, Кристина вообще запретила бы ему иметь друзей, – словно чувствуя его мягкотелость и доброту, которая быстро превращалась в слабость, к Юре тянулись столь мутные личности, что хотелось унести Шмеля из квартиры и никогда больше не возвращаться. Улыбочки, цепкие пальцы и ничего не выражающие глаза – один другого лучше. Кто уже отсидел, кто еще бегал, кто приторговывал. Когда у Юры получалось подкопить или найти работенку, все деньги он спускал на друзей – занимал и тут же прощал долги, кормил и поил, водил в рестораны или кальянные, помогал с покупкой машины или мотоцикла. Даже сигареты у него исчезали, не успев появиться. Юра был щедрым до безмозглости, говорил, что лучшее для него – помочь другу. Покупал какие-то запредельно дорогие игрушки для Шмеля, а Кристина вспоминала про последний кусок хозяйственного мыла в ванной.
Друзья пользовались им чаще и хуже, чем сама Кристина, – появлялись в день зарплаты или сразу же после нее, обирали любимого Юрчика до нитки и исчезали на месяц. И снова по кругу, и снова, а потом Юра терял работу, и становилось спокойней.
До той поры, пока в его голову не приходила очередная отличная идея. К примеру, построить приют для бездомных собак – передержка была одна на весь город и едва держалась на волонтерах, администрация назначала тендеры, искала подрядчиков, пока голодные псы сбивались в стаи и рвали штанины случайным прохожим. Приют – это, конечно, хорошо, но Кристина прекрасно знала Юру – он занимал денег у одного друга, потом у другого, оплачивал аренду участка, закупал доски и крепеж, утеплитель, а потом кому-то вдруг срочно требовалась Юрина помощь. Бабушка заболела, у другана юбилей, тачку разбил – они редко придумывали что-то новое, шли по одной и той же истоптанной до литосферных плит тропинке, и деньги у Юры заканчивались.
Аренда слетала, доски мокли под дождем. Приют откладывался.
А вот любящие и верные друзья Юре задолженностей не прощали – то и дело он возвращался домой с разбитым носом и долго промывал его проточной водой или прятался в квартире от кредиторов, и Кристина сидела с ним, потому что друзья караулили под дверью, расписывали ее баллончиковой краской, обещали и саму Кристину… Впрочем, пока ее не трогали. Но это пока.
Юра брал кредит или находил столько подработок, что засыпал прямо за столом, и отдавал все деньги. Друзья хлопали его по плечу и говорили, что он настоящий пацан. И Кристина тоже оформляла микрозаймы – иногда просто на еду или на
