Клуб космонавтики (СИ) - Андрей Юрьевич Звягин
Можно спросить, как это — читает и не читает? Ответ прост. У нее на столе не книга, а пустая обложка, в которой прячется маленький телевизор (голограммный, разумеется). Импортный, дефицитный, где она только его раздобыла. Телевизор на работе включать нельзя, так что тетя Люба тайком. Не думаю, что она книгу разорвала, скорее всего нашла уже такую и приспособила. Теперь смотрит неверящую слезам Москву, а Сартр и не догадывается. Сартр слезам не верит, гыгы.
Как-то приходил к нам в школу один уважаемый профессор и читал в библиотеке лекцию о торжестве искусственного интеллекта (для наглядности в зал привели нашего робота-гардеробщика). Закончил, подошел к стойке и заметил книгу тети Любы. Расчувствовался.
— Не знал я, чем живут наши люди, — восхитился профессор, — но полагаю, что находящееся там, — он манерно указал на книгу, — не похоже на жизнь в СССР.
Тетя Люба только пожала плечами.
8
…Отдали мы ей учебник, и быстрее за дверь. Из-за того, что когда-то украли книгу, ощущения очень неуютные. Украли, чтоб спасти ее, но все-таки украли! Мы поступили хорошо, но плохо.
Спустились по лестнице на первый этаж, к вестибюлю. У нас в школе два входа. Один, маленький, для первоклашек и учителей, а второй, большой и главный, для остальных. В вестибюле мы снимаем куртки, переобуваемся в сменную обувь, в подвальном гардеробе сдаем одежду и потом идем в класс.
На стене вестибюля, рядом со входом в столовую висят портреты дядей-руководителей Центрального Комитета Коммунистической партии. Живых, не прошлых. Если кто-то из них… того, становится прошлым, его портрет убирают и новую физиономию в рамку засовывают. Портреты меняют часто, лица там немолодые. И старые немолодые, и новые.
Но живые.
То есть руководители живые и портреты их тоже. Как настенные рисунки в бомбоубежище, только без противогазов. Глядят старшие товарищи строго, намекают, что следует хорошо учиться. Мы, мол, учились хорошо, за это нас сюда и повесили. Похожи характерами портреты на тех, с кого их писали, вот и ведут они себя, как уважаемые начальники. Но когда погода теплая и солнышко светит, то и у них настроение веселое. Глазеют по сторонам, прищуриваются, подмигивают. Ты им тогда в ответ кивнешь и вроде как поговорили.
А в некоторые моменты они оживляются еще больше.
Это необъяснимое явление не дает мне спать уже долго, и не только мне. Артем с Глебом тоже неоднократно наблюдали, как у портретов внезапно появляются улыбки, румянятся щеки и начинают сиять глаза, но причин таинственного феномена мои друзья также понять не могут.
…Уборщицей у нас в школе подрабатывает Вероника, студентка. Днем учится в институте, а вечером, когда из школы все расходятся, моет вестибюль и окрестные коридоры, зарабатывает себе на красивые капиталистические шмотки, которыми спекулянты торгуют.
Она симпатичная, веселая. Комсомолка. Гимнастикой занимается, на соревнования ездит, поэтому очень стройная и гибкая. В обтягивающем спортивном костюме полы и моет. Удобно ведь.
Так вот, когда она к полу наклоняется, тогда портреты и становятся живее всех живых. Глаз с нее не спускают, губы закусывают. Именно в эти моменты и ни в какие другие. Связь неопровержима. Я даже специально учебник по логике изучил.
— Ну почему они так на нее смотрят, — удивлялся Артем.
— Ага — поддакивал Глеб — с-совершенно необъяснимо.
Вот и сейчас. Вероника со шваброй, ведром воды, в трико и в майке без рукавов.
— Привет, мальчишки, — задорно кричит Вероника.
— Привет, — без улыбки отвечаем мы, чувствуя себя идиотами.
Она трет шваброй пол, ничего не замечая, а мы косимся на руководителей партии. Там уже все, как обычно. Губы, щеки, глаза. Портреты жмурятся и моргают, чтоб лучше видеть. Да что же это такое, черт побери.
Кажется, что мы чего-то не знаем о жизни. Но чего именно?!
Мне двенадцать лет от роду, это солидный для школьника возраст, почти средний. Книг перечитал — немеряно. Все старшеклассники нашей школы, наверное, столько не одолели. Вундеркиндом меня иногда называют, особенно когда ругаются. Слова знаю заковыристые, предложения могу строить, как советские писатели средней величины, и даже длиннее. А толку, выходит, никакого. Очень обидно. Не обо всем в самой читающей стране мира написаны книжки. Интуиция что-то подсказывает, но что — неясно.
…Одной Вероникой портреты не ограничиваются. Есть еще вторая уборщица, Галя, недавно с Подмосковья к нам приехала. Она… как бы сформулировать… покрупней Вероники! Если та — гимнастка, то Галя, возможно, метательница молота. Лицо у нее красивое и круглое. И еще много чего у нее красивого и круглого.
Так вот, к Гале у портретов такой же необъяснимый интерес!!!
Однажды я услышал, как школьный слесарь негромко сказал коллеге о проходившей мимо Гале — "есть за что уцепиться". А потом еще разок нечаянно подслушал эту фразу, причем ее говорили другие дяди о другой девушке, силуэтом похожей на Галю. Связав полученную информацию воедино, я пришел к выводу, что слова в данной транскрипции однозначно описывают факт круглогабаритности отдельных частей женского тела и больше ничего.
Ну, уцепиться у Гали действительно есть за что. С очевидным не поспоришь. Но зачем?! Каков смысл уцепления? Вот, допустим, уцепился. А потом что делать? Стоять, как дурак, и улыбаться? Или "уцепление" — самоцель? Некоторые философы считают, что смысл жизни — сама жизнь, неужели с уцеплением аналогично?
Ладно, разберусь. Я упрямый. Необходимо сохранять спокойствие, держать ухо востро и тогда победа неизбежна.
9
…Учиться я, повторяю в сотый раз, не люблю. В школе мне неинтересно.
Особенно неинтересно вставать по утрам, и особенно зимой. За окном темень, холод, а тебе надо вылезать из кровати, умываться-одеваться-завтракать, а потом тащиться за тридевять земель двести метров до школы. Спать хочется просто из вредности. Организм бунтует из-за того, что его заставляют. И он прав! Только рабы древнего Рима безропотно соглашались с треньканьем будильника.
Я не неженка, но от мыслей, что мне предстоит потратить день жизни на сидение за партой, даже мелочи начинают действовать
