Ольга Белоусова - Перекресток волков
— Нет, конечно, нет! Я просто не хочу думать, что, спасая его, этим убиваю кого-то другого…
Мой слух все еще был при мне, только они, кажется, этого не знали. Иначе вряд ли стали бы обсуждать подобное.
— А ты не думай.
— Угу…
— Малыш, об этом надо было думать три года назад, когда он ушел спасать своего отца.
— Но тогда…
— Разве не люди виноваты в том, что он стал убийцей? Его отец умер страшной смертью, а мы еще стояли вокруг и смотрели.
— «Мы»? Меня там не было.
— Меня тоже, но что это меняет?
— Может, ты и прав…
— Я прав.
— … А может, ты просто хочешь в это верить.
— Я прав.
Пауза.
— Ты прав. Скажи, он умрет?
— Если легенды не врут, то нет. Насколько я помню, оборотня можно убить только серебром. И еще, кажется, обсидианом.
— А осиновый кол?
— Это против вампиров.
— М-да…
Глупые люди… Какая разница, из чего сделан нож, если он вонзается в сердце?
Гитара что-то шептала в тишине. Знакомая песня. Лучшая из тех, что я слышал в городе.
«Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад…»
Моя звезда завела меня в топь.
— Три года… Скажи, он должен был сильно измениться? — спросил Кроха, глуша струны.
— Откуда мне знать? Это ведь ты его нашел.
— А ты… ты поступил бы иначе?
Снова тишина. Я задержал дыхание, боясь слов, которые должны были ее разорвать. Я ведь не знал, что именно могу услышать.
— Однажды, незадолго до того, как Ной ушел, мы встретились с его… Как это правильно сказать… Соплеменником? Короче, с другим оборотнем. Уверен, тот, другой, хотел убить меня. Ной не дал. Понимаешь, я не могу себе представить, что мы с ним стали врагами. Не могу! Он — мой друг. По сути дела, он никогда не обманывал меня.
— Только забыл сказать, что он — оборотень!
— Ты, малыш, тоже не распространяешься по поводу своих способностей.
— Это другое.
— Да что ты? Мне так не кажется. И потом, ты ведь все равно все знал, так какая же тебе разница?
— Ну…
— Я не могу предать Ноя. Несмотря ни на что.
— Я тоже. Ты не думай, что я сожалею или еще что… Нет, просто все это как-то странно…
— У нас давно все странно…
Я вздохнул и закашлялся. Через пару секунд дверь распахнулась.
— Рад видеть тебя живым, Ной! — широко улыбнулся невысокий крепкий паренек. Шрам на его правой щеке превратил улыбку в ухмылку.
— Бэмби…
Потом были долгие дни борьбы со смертью. Я отчаянно цеплялся за жизнь, дрался за каждый новый глоток воздуха. Я бредил вишневым небом и счастьем, которое, казалось, знал когда-то… Я видел радугу там, у начала жизни… Я кричал, я требовал чего-то, на что имел право… Я… Я умирал… Я хотел жить, видит бог, я так хотел жить!
День, ночь, еще день и ночь, и еще, и еще, и… — сколько? Таблетки, шприцы, бинты, кровь в легких, чудовищная боль… кошмары во сне… видения наяву… Высокая фигура в рваном черном плаще… «Я не могу тебе помочь, Ной… я слаб здесь, в городе… Прости… Наверное, придется начинать все сначала…» Глаза — зеленые, как надежда, как лес, в который мне никак не попасть…
Рука с ножом тянется к моему горлу… Я перехватываю ее, сдавливаю… Человек — да, именно человек! — кричит от боли, роняет нож на пол. Я сжимаю пальцы сильнее, сильнее, сильнее… Я не дам себя убить! Я зову своего дьявола… он должен помочь… должен, обязан!.. забрать меня туда… сильнее… далеко отсюда… сильнее… Человек кричит… «Ной! Ной! Это же Бэмби, отпусти его, Ной!» — говорит кто-то внутри меня, тихо, настойчиво… «Он пытался меня зарезать, малыш!» — «Он просто хотел сделать тебе укол! Отпусти его, Ной! Ты сломаешь ему руку! Отпусти! Клянусь, здесь никто не собирается тебя убивать! Вот так… молодец… Просто поверь мне, Ной!»
Просто поверь… Очень трудно просто верить… Кроха, малыш… прости, я обидел тебя…
Мой дьявол умер раньше меня. Его смерть означала и мою смерть тоже. Уходя, он забрал с собой Силу, словно мстил мне за что-то. Пустое пространство заполнилось болью. Волчья лихорадка. Я уже не ждал чуда. Только очень хотелось увидеть перед смертью Лес — мой первый, мой единственный дом.
«Прекратите! Прекратите!!! Пустите!!! Больно! Больно…» — «Не надо, Ной! Подожди, не сопротивляйся! Малыш, помоги мне, его надо перевернуть… О черт, да сколько же в нем силы!.. Ной, посмотри на меня! Не засыпай! Но-ой!»
Обрываются листья… и дерево плачет… мешаются краски одинокой радуги, оставляя мне бесконечность горизонта…
Больно… больно… мой бог…
Пытка жизнью… пытка смертью…
Кровь остывает…
Хватит…
Я принял решение, когда бесплодность борьбы отрицать стало уже невозможно. Странным было не то, что я умудрился выбраться из квартиры, никого не разбудив, а то, что я вообще сумел принять хоть какое-то решение. Я брел по пустынным ночным улицам, ненавидя и проклиная этот город, в котором вместо золота нашел кровь и пепел, и просил у неба еще немного, еще чуть-чуть времени. Падая на мокрый песок, я почти уже умер. Почти…
Ш-ш-ш… ш-ш… Шорох… шорохи…
Я вслушивался в шелест воды.
Ш-жр-жур-р…
Сил совсем не было. Перед глазами проносились давно забытые образы. Я пытался остановить их, вспомнить, понять… Не понимал, не помнил.
Все горело… внутри меня… вокруг меня… вместе со мною… все всегда горит… отец умер на огне… Я умру… я тоже умру?..
Дикая боль не давала расслабиться. Начинавшийся жар означал конец. А до леса было еще очень далеко…
Целая река, которую мне не перейти… не переплыть… как когда-то…
Ш-ш-р-хр-р…
Заскрипел песок под чьими-то ногами. Неужели за мной?.. Интересно, как выглядит смерть? Не хочется умирать. Так много я не успел сделать! Почему-то всегда — не успеваешь… Время как вода… высыхает, не оставляя даже воспоминаний… Отец… Нора… Нора? Почему — Нора? Кто такая Нора?..
— Ной? Ной! Ты жив?
Голоса… Я все еще различал запахи, но уже не различал голоса.
— Бэмби?
— Я, конечно! Какого черта ты сбежал, Ной?
— Как ты нашел меня?
— Это не я, это Кроха. Он слышит твои мысли…
Надо мной склонилось чужое лицо… Я должен был знать его, и не узнавал.
— Это я, Ной! Ты не узнаешь меня?
— Эдди?.. Да-да…
— Нет, Ной! Это я, Кроха!
Запахи…
— Малыш…
Я попытался улыбнуться.
— Извини… кажется… я… спутал… вы похожи…
Лицо исчезло. Потом появилось снова… Нет, это уже другое…
— Зачем ты сбежал?
Запахи — они разные, и даже если я забыл лица, я не забуду запахи…
— Дома намного приятнее умирать, Бэмби…
— Как — умирать? Зачем? То есть почему?
Паника в его голосе… Она больно режет мне нервы… Успокойся, друг… пожалуйста…
— Но ведь твои раны затянулись! Ты — оборотень! Почти бессмертен! От чего же ты собрался умирать?!
— Бэмби, Бэмби, глупый человек… Ты не понимаешь, да? Я не бессмертен… Не бессмертен… И есть кое-что пострашнее удара ножом… То, чего не исправить… Моя Сила уходит… Я исчерпал себя… — боль пульсирующим комком подкатила к горлу… вырвалась наружу с кашлем и кровью… — Пожалуйста… уведи малыша… не надо ему… это… видеть… я… я… очень хочу в лес…
— Хорошо.
Кто-то взял меня за руку… кто-то смочил мне губы водой… кто-то пожалел меня…
Кто-то убил меня… Я сам?..
Я был один против целой армии пауков. Я давил их, давил, давил, давил… Пока все не исчезло.
Темнота. И водопад. Или — это шум леса? Нет, просто кто-то плачет. Может, обо мне. Не надо, пожалуйста, не надо… Я не заслужил чужих слез. Я и своих-то не заслужил…
… Отец куда-то вел меня. Лес расступался перед нами… Из-за деревьев вышла мама… Мы взялись за руки и долго смеялись не известно над кем и чем.
Блеск каштановых волос ударил в глаза и рассыпался, исчез. Я звал ее, звал… Нора… Почему-то это было очень важно — знать, где она.
— Ной! Ной, черт побери, очнись! — голос ворвался в сознание как удар кнута.
— Что?..
— Я не знаю, куда надо идти.
— А где мы теперь? — мне не хотелось открывать глаза.
— В лесу.
Действительно, вокруг пахло домом.
И еще — мне было до странности легко. Почти легко. Я понял, что скоро умру. Надо было что-то говорить, но я не знал, что именно.
— Поговори со мною, Бэмби.
— О чем? — озадаченно спросил он.
— Не важно… просто поговори… Скажи, я долго болел?
— Ты пробыл у нас четыре дня. Вообще-то с такой скоростью кости не срастаются, — сообщил Бэмби.
Четыре дня! Так мало… А казалось…
— Рано я сдался, — пробормотал я.
— Что? — не понял Бэмби.
Но объяснять что-либо не хотелось. Человеку все равно этого не понять.
— Луна, должно быть, еще почти полная…
— Не знаю, — как-то нервно сказал Бэмби. — Ее не видно.
— А как мы здесь оказались?
Даже не открывая глаз, я знал, что Бэмби трет шрам, рассекавший его лицо. Он всегда так делал, когда волновался, а сейчас поводов для волнений у него имелось более чем достаточно.
