Владимир Михайлов - 2012
Таким образом, сразу в город привезенные не попали. Некоторое время они находились в нерешительности: следует ли немедленно атаковать остановившую их милицию или ждать, пока той не будут спущены сверху соответствующие распоряжения? Остановились на втором варианте – решили обождать и вступили в переговоры с милицией, настроенной, надо сказать, достаточно (по милицейским понятиям) доброжелательно. Тем более что число людей у московского рубежа естественным образом всё росло: уже не за счёт молодёжи, но благодаря тому, что подъезжали, а то и просто подходили всё новые люди, отряжённые, как мы знаем, по просьбе высоких властей губернаторами ближайших регионов, чтобы оказать безоговорочную поддержку президенту и выдвинутому им кандидату. Были среди подошедших и люди, никем не вызванные или приглашённые, но обладавшие прекрасным чутьём, вовремя уловившим приближение какой-то заварухи, на которую интересно хотя бы просто посмотреть, а то и поучаствовать, поглядывая при этом, что где плохо лежит. И это увеличение численности людей, которых уже почти можно было назвать осаждающими, говорило руководителям, что они поступили правильно: сила их всё более преобладала над милицейской, так что можно стало уже всерьёз думать о силовом прорыве.
На дорогах тем временем становилось всё теснее и напряжённее. Потому что если, с одной стороны, прибывшие не могли просто так войти в город, то, с другой, – то же самое относилось и ко всем машинам, подъезжавшим к столице с периферии. Прежде всего к большегрузным трейлерам отечественных и зарубежных транспортных фирм, доставлявшим в столицу, как и каждый день, и продовольствие, и другие товары – без пополнения всякого рода запасов большой город может существовать очень недолго, – а также к автобусам с туристами, преимущественно с западных направлений, не говоря уже о частных машинах, на которых люди возвращались из отпусков или ехали по важным для них делам. На глазах у всех стали возникать громадные пробки, как бы отражённая волна покатилась от московских ворот, наткнувшись на препятствие, – на сотни метров, на километры, ясно было, что за наступающую ночь (основное время подвоза) пробки эти распространятся уже на десятки километров – если не произойдёт каких-то изменений.
Изменения, однако, тоже назревали на глазах. Водители-дально–бойщики, народ решительный и не слабый, принялись, поняв, что заперли их тут не на час и не на два, сбиваться в кучки, обсуждая ситуацию. И уже по нараставшей громкости и тональности их разговоров можно было понять, что долго терпеть они не станут, но перейдут к решительным действиям. Было совершенно ясно: если машины пойдут на приступ, то остановить их можно будет разве что артиллерией, которой на дорогах не было, как и армейских подразделений вообще, и даже внутренние войска по какой-то причине отсутствовали – скорее всего потому, что министр внутренних дел, да и командующий ВВ, были людьми президента. Ну, а если прорвётся транспорт, то и все, остановленные московскими силами на ближних подступах, довершат дело и в город всё-таки войдут.
Похоже, что милиция, преграждавшая пути, чувствовала себя всё менее уверенно; однако лишь до той поры, пока из города не стало подходить усиление: дружины охраны порядка, а вслед за ними и горожане-добровольцы. То есть силы стали уравниваться. Но опять-таки до поры до времени.
А именно – до того времени, когда к городу приблизились автоколонны, доставившие к Кольцевой дороге подразделения региональных ОМОНов, уже не впервые отряжённых местными властями на помощь правительству столицы. Они несколько задержались, потому что им пришлось прокладывать для себя дорогу, расшивая узкие места на дорогах – а дороги все уже стали узким местом.
Но пробились.
Бойцы в полном боевом снаряжении привычно высыпали из автобусов, и, пока строились, начальники этих колонн – с небольшим разбросом по времени, полная синхронность тут не была достигнута, да такой задачи и не ставилось – связались по рациям со штабом мэра Лаптева, доложили о прибытии и получили задачу: экстремистские группировки, организующие беспорядки на московских окраинах, рассеять и открыть свободный проезд для грузового и прочего благонамеренного транспорта.
Кто-то из прибывших омоновских офицеров намекнул, что московская милиция могла бы справиться с юнцами и прочей шантрапой и собственными силами. На что ему объяснили: безусловно, могла бы; однако московские силы действуют лишь на территории собственного региона, а нарушители порядка находятся на территории области, чья милиция сохраняет, так сказать, нейтралитет. Прибывшие с этим аргументом согласились и уже между собой – по связи, конечно – начали обсуждать план действий.
Решено было прежде всего предложить собравшимся разойтись миром, как и полагается делать. Но переговоры успеха не возымели; быть может, потому, что вожаки организованной молодёжи обиделись на то, что их же земляки прибыли сюда не для подкрепления их, но наоборот, возникли в качестве противников. Не обошлось без резких слов. Однако выразительная лексика не послужила запалом для вроде бы уже назревшего взрыва.
Прибывший ОМОН к каким-то активным действиям не приступал. И тому были свои причины. И то, что ОМОН не очень привык начинать: его действия, как правило, всегда являлись ответом на активность противника, подлинную или мнимую – неважно. А также и то, что прибывшие давно уже испытывали непреходящее состояние обиды, и именно на Москву и её руководство. Потому что, не однажды уже отрабатывая за московскую милицию, регионалы в результате получали только критику, нападки и в печати, и со стороны отдельных граждан, а порой (и это было обиднее всего) даже прокуратура принимала против них какие-то меры, пусть и чисто внешние, но всё же. И вот теперь в очередной раз им придётся своими руками таскать каштаны из огня (впрочем, люди эти вряд ли пользовались именно этой поговоркой, но за смысл можно поручиться).
То есть ОМОН решил запастись терпением и выждать.
Поняв, что сейчас их атаковать не будут, «Свои» и прочие, тоже обладавшие радиосвязью между всеми направлениями, обсудили положение. В отличие от ОМОНа, они жаждали действия – иначе зачем они вообще здесь? И, похоже, нашли выход. Даже не один.
Они решили, пользуясь обстоятельствами, не ломиться в город через милицейские и прочие заставы, но просочиться. Потому что с самого начала было ясно: если все главные дороги перекрыть и можно, то окружить всю столицу непроницаемым кордоном просто нельзя: даже если бы удалось выстроить цепь по всей Кольцевой, то её легко было бы даже малыми силами прорвать в любом месте, а когда защитники кинутся туда – пройти в другом. Решение было признано тактически правильным, и осаждающие были уже готовы перейти к его реализации.
Но им помешали.
Помешал не кто иной, как дальнобойные водилы, у которых терпение иссякло уже окончательно. Возникшая было надежда на то, что прибывший ОМОН быстро разберётся, вскоре погасла. Стало ясно, что действовать надо самим. И они взялись за дело, вооружившись монтировками и разным другим инструментарием, какой всегда имеется у людей, подвергающихся систематическим опасностям – когда у вас в кузове ценностей порой на много миллионов.
Шофера не собирались вступать в конфликт ни с пришлой, ни с московской милицией, верно понимая, что корень зла – не в них, и разговоры со стражами порядка лишь убедили их в этом. И они накинулись на политически активную молодёжь. Если бы они начали с переговоров, то узнали бы, что те и сами уже готовы слинять с дорог, и не стали бы препятствовать. Но водители уже разозлились настолько, что ни на какую дипломатию больше не были способны. И стали просто бить не ожидавших такого оборота событий юнцов.
Кое-кто попытался обороняться, но большинство сразу же пустилось наутёк. Сзади были омоновцы, впереди – московские силы. Проще всего оказалось – чесать по Кольцевой, чтобы прежде всего оторваться от нападающих: ясно было, что те далеко от машин уходить не станут. А оторвавшись – сворачивать, чтобы затеряться в темноте. Так и сделали, и часть свернула от Москвы, но большая часть, всё ещё настроенная на выполнение задачи, пользовалась любой возможностью, чтобы затеряться в городе и там уже вновь собраться в массу – и двинуться вперёд, к центру.
Шофера и действительно не стали – да и не хотели – преследовать бегущих; в конце концов, цели и намерения собравшихся им не были известны, да и знай они – вся эта политика была им до фонаря. Надо было освободить дорогу – и они это сделали. Теперь следовало возвращаться к машинам, запускать моторы и благополучно заканчивать очередной рейс.
Досталось не только молодым, под горячую шоферскую руку попали и делегаты предприятий, и добровольно примкнувшие провинциалы. И они тоже побежали. Но эти поголовно все сворачивали в Москву, в область не уходил никто.
