Владимир Михайлов - 2012

Владимир Михайлов

2012

Ах, завтра, наверное,

что-нибудь произойдёт…

Глава первая

На чёрном бархатном покрывале горе–ли четыре свечи. Тихо, как бы шёпотом горели, маленькими язычками, не отражаясь ни в чём, ничего не освещая, кроме скорбного ящика, стоявшего посредине, обтянутого белым и накрытого белым же. Ещё горела индийская курильница, делая воздух тяжёлым и сладким. Всё это – на столе; перед столом стоял старый человек, склонив голову, переплетя пальцы рук. Тёмные гардины были опущены, тишина клубилась, только в саду возникала и смолкала какая-то птица, и опять возникала и смолкала. Человек вздохнул, поднял голову с коротким седым ёжиком.

– Ну, прощай, – сказал он негромко, ибо слышать было некому, он единственный был здесь живым. – Прощай, милая моя, белая, тонкая. Двадцать лет вместе… и утром, и вечером, и руки мои обнимали тебя, и губы впивались, а ты услаждала меня и согревала, ты первой встречала меня и последней провожала ко сну. Я уж и не представлял, что можно будет как-то остаться без тебя – но мир полон случайностей, больших и малых трагедий. А кто может сказать, где кончается большое и начинается малое?..

Наверное, мысль нуждалась в продолжении. Но он отвлёкся. Насторожился вдруг: показалось, что стреляют. Дело привычное, но всё же… Нет, почудилось. Бывает. Да если и стреляли, то не близко. Не на этой улице. Стреляют обычно не свои, местные, а какие-то пришлые, приезжающие для своих разборок. Если тут, например, кто-то решил укрыться от недругов, а его отыскали. Но в последние дни чужих не замечалось. Конечно, почудилось. Нет причин для беспокойства. Во всяком случае, ни в газетах, ни в эфире ничего такого не обещали.

А, собственно, когда и что они обещали, кроме покоя и благоденствия? Нет, проблемные вопросы, конечно, ставились и обсуждались со всей остротой. Например, больная тема абортов: на этот раз – не следует ли установить предельное число прерываний беременности для одной женщины. В прошлом году, одиннадцатом, дискутировали на тему не запретить ли их вообще; однако не прошло, законодателям пришлось сделать шажок назад, теперь спорят об ограничении. Более серьёзных проблем в стране, конечно, нет.

Тут проскользнула усмешливая мысль: а страна-то есть ещё? Или это лишь фантомное представление, как бывают фантомные боли, когда болит нога, на самом деле давно уже отрезанная. Ампутированная.

Но мгновенно мыслишка эта оказалась отбитой, отражённой по всем правилам фехтовального искусства одним лишь движением клинка: а тебе-то что, есть она или нет? Твоё пространство нынче – отсюда до магазина и обратно, и дважды в год грандиозная экспедиция: из городского жилья – сюда, на дачу, и полгода спустя – обратно. И, как давно сказано: что тебе до необъятности мира, если тебе жмут сапоги? Если все сходят с ума – пусть сходят без моего участия.

Думать так – привычно и успокоительно. Но можно и точнее сказать: что тебе до мира, в котором ты не живёшь, а лишь присутствуешь?

Жить в нём – удел других. Дочери Насти, для такого возрастного отца слишком, пожалуй, молодой – зато современной. Или, к примеру, Лёнька Недулов (сын Пашки, друга детства, увы – покойного), и сам уже в годах, зато – губернатор Тронской области, а это вам не хвост собачий. Вот они и им подобные пусть размышляют на вечные российские темы.

А в общем – пошли они все к…

Этой формулой, как всегда, отвлечённые рассуждения и закончились.

Он ещё помолчал – просто сам ритм прощального ритуала требовал паузы.

– Может, ты угадала, нашла правильное время, чтобы распрощаться с действительностью, что-то такое носится в воздухе – большое беспокойство. Слишком уж много глупостей говорится и делается.

Потом вышел на веранду, спустился в сад – в то, вернее, что от него осталось. Привычно бросил взгляд на ту часть улочки, что виднелась отсюда.

Трое мужиков медленно шагали в сторону станции – шеренгой, по проезжей части. Двое с калашами, третий – вот странно – с СКС, симоновским карабином, что в своё время не прижился в войсках. Ничего, для самообороны вполне годится.

Мужики свои, привычные, с поперечной улицы – гражданский патруль. Тот, что шёл справа, почувствовал, наверное, взгляд – повернул голову, кивнул, здороваясь.

Хозяин дачи поклонился ответно – вежливость прежде всего, – и медленно зашагал по нахоженной тропинке в дальний угол участка, где яма была уже вырыта по соседству с кустом крыжовника. Шёл, негромко – для самого себя – напевая нечто печальное. А может, и не печальное? «Баркаролу» из «Сказок Гофмана». Остановился перед ямкой, нагнулся, осторожно погрузил в неё коробку, тридцать сантиметров на восемнадцать, в которой, накрытые белым носовым платочком, покоились останки большой фарфоровой кружки. Из неё многие годы испивался кофе по утрам и в середине дня, а по вечерам – опять-таки кофе, или же чай, в зависимости от настроения, состояния и планов: принять ли таблетку и попытаться уснуть, одолев привычную бессонницу, либо сразу капитулировать и засесть за стол до утра, пока усталость не свалит с ног и не заставит добраться, пошатываясь, до постели.

Одним словом, в подругах ходила эта кружка, в наперсницах, пользовалась полным доверием и его оправдывала – пока вчера неожиданный порыв ветра не взмахнул гардиной, словно чёрным крылом провозвестника зла, и не смёл старую подругу со стола на пол. Не была кружка ни музейной, ни даже из знатного какого-нибудь сервиза, но за двадцать-то лет привыкаешь к вещи, она пропитывается тобой, становится частью тебя самого, и расставание с нею переживаешь всерьёз.

Лопатка была воткнута тут же, рядом; человек постоял ещё с минуту, печально склонив голову, чувствуя, как разъярённое солнце наваливается всё сильнее.

Мысли текли медленно, лениво, нехотя – потому, наверное, что день (если находишься в тени) выдался очень уж приятным: солнечным, безветренным, мирным. В такие дни хочется чувствовать, а не размышлять. Ничего – от этого жизнь становится только интереснее. Это не значит, что – лучше. Разные вещи. Особенно в двадцать нашем первом веке…

Слово «век» было ключевым. Сразу поворачивало мысли в определённом направлении, как лошадь, зачуявшая конюшню. А за ним так же непроизвольно выскакивала цифра 200.

Двухсотлетний цикл, да. Магия чисел всегда была привлекательной.

Двести лет тому назад – что? Наполеон в Москве. В Кремле. Недолго, но был.

Ещё двести: поляки – и примкнувшие к ним – всё ещё в Кремле. Тоже ненадолго. Но тоже – были.

Глубже закономерность, похоже, не просматривается. Ну, и не надо. Важно другое: сохраняется ли она и по сей день?..

Тут мысль сбилась. Потому что в поле зрения оказался кто-то, в это мгновение входивший с улицы через калитку. Человек был здешний, знакомый, хотя и не близко. Постоянно обитавший в бревенчатом зимнем доме, третьем справа за углом. Нуте-с, с чем таким его принесло?

Встретились на полпути к дому. Поздоровались за руку. Хозяин вежливо улыбнулся, гость оставался серьёзным. Заговорил без предисловий:

– Сосед, калаш не нужен? У меня лишний оказался. Новенький. Ещё в складской смазке. Два рожка в придачу. Много не запрошу. Ты пока в патруль не ходишь, понятно, это – пока тихо. Но ты же сам чувствуешь…

Предложение могло показаться неожиданным. Но жизнь давно уже отучила если не удивляться, то во всяком случае выказывать удивление.

– Калаш, значит? – переспросил хозяин, выгадывая время, чтобы собраться с мыслями. – А зачем он мне?

Тот усмехнулся:

– Время такое: может и пригодиться. Вдруг.

– Думаете, что-то такое может случиться?

Продавец – звали его Данилычем, Ре вспомнил – только покачал головой:

– Вы, можно подумать, на другой земле живёте…

– На земле-то на той, но, знаете… газет не читаю, надоело враньё, телевизор тоже не смотрю.

– И правильно. Но вокруг-то – видите, что делается? Все оборзели до предела, пока не дашь на лапу – и слушать не станут, а хапают всё больше, и никто им не препятствует – потому что чем выше сидят, тем больше берут, на верхах друг другу глотки грызут, чтобы побольше себе урвать. И врут напропалую. «Реальный уровень жизни поднимается!». У них – поднимается, это точно. А у нас? Полгода, год – и снова цены скакнули так, что не дотянешься. На всё! Выморить нас, что ли, хотят, чтобы потом всё американцам продать? Слыхали, кто-то сказал, умный: в России должно жить миллионов тридцать, чтобы обслуживать нефть и газ, а другие люди ей и ни к чему. Значит, что? Сто с хвостиком миллионов надо уморить, вот это и делают. Но только это ещё посмотрим – кто кого… – И, совсем приблизив рот к уху старика: – Есть слух – будет в Москве массовая демонстрация, как бы в защиту президента от его врагов. Значит, жди: эти самые враги тоже выставят своих. Враги-то его где? Да всё там же, в Кремле. И вроде бы народ пошлёт свои отряды в Москву – для поддержания порядка, чтобы не войсками это делать и не омоном, а как бы массами. Ну, а мы что? Мы – пойдём! Мы им там наведём порядок, уж такой порядок… Так что хорошая снасть любому пригодится, и вам тоже.