Агами - Алексей Владимирович Федяров
Кофе зашипел. София разлила его в две широкие чашки с турецким узором и поставила их на стол. Переставила туда же пепельницу.
Виктория Марковна смотрела на газету, не трогая её. Губы её дрожали.
— Откуда у тебя дрянь эта? — спросила она.
— Ибрахим привёз. Ездил по матушке-Рассее и заплутал. Заехал в кластер какой-то и вот там прихватил. Почитала я. Ну неплохо ты пристроилась, мать. Я поплакала даже от радости за подругу. Что, стыдно?
И рассмеялась. Без натуги, легко рассмеялась.
— Дай сигарету, пожалуйста, — попросила Виктория Марковна.
— Я ж предлагала, бери, конечно, — по-детски наморщив лоб, улыбалась София, — давно бы так. А то всё «не курю, не курю».
Предлагала, да. Сразу, как зашли на кухню. Но Виктория Марковна отказалась, сказала, что бросила. Так и было, ещё год назад бросила, но всё это вокруг, простое, ясное и от того невыносимое, не давало дышать чистым воздухом. Расслабленное лицо давней, по началу века, по либеральным тусовкам, подруги, её уверенность и спокойствие, эта позорная газетёнка кластерная — «передовики-механизаторы в едином порыве» — на столе… Невесть откуда появилась и вдруг снесла мысль с обдуманного течения разговора. Всё било под дых, мешало думать и удерживало слова, которые так тщательно были подобраны и разложены по ближним полочкам.
— Так бросила же! Но сейчас мне надо. А коньяка не найдётся у тебя? — собравшись, ответила Виктория Марковна.
— Самогон есть, хороший, сама делала, — не удивилась София. — Коньяк у себя попьёшь. Если пустят обратно после встречи с врагом Конвенции, Большой реновации и интеграции коренного населения.
Последнее сказала смеясь. Весело смеялась София, хорошим смехом человека не боящегося. Так смеются люди, которые очень долго не боятся, когда бояться надо, а потом ещё дольше живут без страха, потому что страшиться стало нечего.
Встала, достала из холодильника плоскую керамическую бутылку. Белую с голубым рисунком. Гжель, старая, ещё прошлого века. Извлекла из шкафчика две гранёных рюмки. Разлила.
— Пей, всё по-старому, как на Таганке. Сала только нет с ржаным хлебом. Но решим вопрос к следующему разу.
Когда выпили по рюмке, Виктория Марковна затянулась, задержав дым надолго и длинно выдохнув первую порцию.
— Да, по-старому, — проговорила она почти неслышно. — Ты, наверное, хочешь спросить меня, зачем я приехала к тебе?
— Это было бы слишком просто, — Софии всё ещё было весело. — Сначала расскажи, как ты стала вот этим.
И показала на газету.
— Долгий разговор, — ответила Виктория Марковна.
— Час у тебя есть, — просто сказала София. — Говори. Потом разберёмся, зачем ты здесь, властительница дум интегрированного населения и стремящихся к интеграции тружеников кластеров.
Виктория Марковна взяла ещё сигарету и прикурила от первой.
— Давай ещё по рюмке, — сказала она, пододвинув бутылку к Софии.
— Я налью, но сама не буду. Гости вечером у меня.
— Знаю. О них тоже расскажу, — просто сказала Виктория Марковна. — Наливай, не стесняйся, старушка.
— С этого бы и начинала, — с удовольствием отметила София и налила две рюмки.
Даже не удивилась. Или не показала, что удивилась.
Ровно через час в дверь кухни постучал Ибрахим.
— Заходи, дорогой, — широко улыбаясь, отозвалась София.
Виктория Марковна посмотрела на неё изумлённо.
— Ну слушай, я тебе тут такого понарассказала, а ты веселишься! Ты вообще нормальная, Сонька? — протяжно, как было принято в Москве тогда, в спокойные времена сто тысяч лет назад, сказала она.
И сама тоже заулыбалась, ну никак невозможно было смотреть иначе на эту Соньку, которая стала другой, конечно, но осталась Сонькой, и курила как Сонька, и улыбалась так же, и вдруг переставала улыбаться, бросая прямой и резкий взгляд из-под полуопущенных ресниц и не отводя его. Она любила, когда другие опускают глаза под её взглядом. Получалось заставить, чего уж. Получалось.
— Отпечалилась своё и тебе рекомендую. Так, Ибраша, — это она вставшему у двери Ибрахиму, — эту девушку заморозь на недельку-другую. Опасно ей сейчас на свет появляться. А потом разберёмся.
— Что значит «заморозь»? — попробовала возмутиться Виктория Марковна, а потом посмотрела на Ибрахима и всё поняла. — Ну хоть в отель съезжу за вещами.
— Нет, — отрезала София, по-прежнему улыбаясь, — в отель ты не поедешь. Тебе радоваться надо, вообще-то.
— Чему? — уже догадываясь, спросила Виктория Марковна.
— Что выходишь отсюда. Что жизнь твоя снова станет честной. Непростой, но честной.
— Так мне уж и помирать скоро.
— Могло быть скорее. Иди, тебя отведут. А ты, Ибраша, поднимись ко мне, сразу, как её пристроишь. Мало времени у нас.
Ибрахим посмотрел на неё и не стал ничего говорить. Зачем говорить, когда понятно, что всё очень серьёзно. Молча вышел и повёл Викторию Марковну к выходу. Она не сопротивлялась и на Софию не оглядывалась. Но та сама окликнула её:
— Постой, старушка. — Подошла, посмотрела в глаза чуть снизу — была ниже ростом. Обняла. — Спасибо тебе. Я не ожидала.
— Что ты делать будешь? — спросила Виктория Марковна.
— Разберусь со своими гостями. А потом будем ждать сына твоего названного. Может и дождёмся. Иди.
Лида любила Берлин. Приезжала уже сюда несколько раз по мелким заданиям. Нравилось очень. Бродила по улицам: и днём любила ходить, и ночью. Не боялась ни районов с мечетями, ни парков, ни центра с его вечными панками и фриками. Денис Александрович даже попенял как-то:
— Смотрю маршруты твоих передвижений в последней командировке. Слоняешься по всяким помойкам! — Увидел удивление Лиды, приподнял ладонь, подожди, мол, и уточнил: — Нет, я не против, город надо знать, он в сфере наших приоритетных интересов. Но ходи днём, когда спокойно более-менее. Ночью там нарвёшься на хулиганьё какое-нибудь. Ограбят. Это если повезёт.
— Да спокойно там, Денис Александрович, — ответила тогда Лида очень серьёзно. — Вы же помните, где я выросла. Наша шпана поопасней будет. И тоже кого только нет там: кто-то из кластеров интегрируется, а кто-то в кластеры прибивается.
— Тебе Берлин родину напоминает? — усмехнулся шеф и закончил разговор: — Будь аккуратнее всё равно. У меня люди проверенные наперечёт.
Проверенная, да. Такой она стала давно, выбор сделан, и обратной дороги нет. Да и к чему она? Служба почётная, завидная. Материальное обеспечение на уровне. Пенсион впереди, хороший. Если всё будет идти, как идёт, то далеко впереди и очень хороший. Живи и радуйся. Лидия и радовалась. Жила в хорошем доме, стала разбираться в дорогих вещах и удовольствиях.
А ещё она была умной и понимала, что нужны они будут всегда. Они, те, к которым её прибил случай и железная воля, — УПБ, госбезопасность, ЧК. Дураки думали, что закончится местное население, интегрируется в новый мир или выдохнется, как зимний якутский пар, в кластерах,
