Анатолий Ириновский - Жребий
Через некоторое время она все же сама пришла к нему, потребовав разъяснения его позиции. Он что, не хочет иметь семью? Жить по-человечески? Быть как все? Нет, он не хочет иметь семью и быть как все. У него свой путь: писать, писать, писать. Семья тут — помеха. Ерунда! Тогда следует представить себе русскую литературу литературой холостяков. И т. д. В общем, Наташа оказалась собеседницей умной, а для Нетудыхина это уже кое-что значило. Он потянулся к ней: душа ведь слаба человеческая. Однако, со временем, все стало на свои исходные позиции, и они продолжали длить эти отношения: она — с тайной надеждой приручить его, он — с несокрушимой убежденностью в предначертанности собственной участи.
— Ты совсем забыл обо мне, — сказала она Нетудыхину с легкой обидой, когда он к ней явился. — У меня, наверное, завелась соперница?
— Никаких соперниц, — сказал Тимофей Сергеевич. — Я по горло занят.
— Пишешь?
— Нет.
— Чем же ты тогда так занят?
— Думаю.
— Над чем?
— Над дикой и древнейшей проблемой.
— Какой?
— Есть ли на свете Бог?
— Да?! Очень любопытно. Ну и что, он есть?
— Трудно сказать. Вопрос исследуется. Но у меня появились веские подозрения, что он таки, кажется, есть.
Он бросил портфель на пол у книжного стеллажа и сел на стул, стоявший на противоположной стороне стола, за которым она располагалась.
— Поступили новые книги, в самом деле? — спросил он.
— Неужели ты не понял? — сказала она. — Я просто по тебе истосковалась.
— Виноват, прости: замотался.
Он взял ее руки и прислонил их к своим щекам, просидев так, молча, с минуту. Потом сказал:
— Собачья жизнь: школа-дом-тетради-Боги-черти — и опять все сначала — брр! С ума можно сойти!
Был месяц март. Подтаивало. За окном библиотеки, во дворе школы, детвора скользила по ледяной дорожке. Пацаны падали, хохотали, и им все казалось нипочем.
— Вот видишь, — сказал он ей, указывая на детей, — самая счастливая пора в жизни. Никаких проблем. И то кратковременная пора. — Он поцеловал ее руки и отпустил их.
— У тебя хандра, — сказала она.
— Да нет, устал сегодня: шесть уроков. Идут контрольные работы: конец четверти. А я не люблю это время. По мне, время проходит незаметно на рядовых уроках.
Скрипнула входная дверь. Тимофей Сергеевич отслонился от стола. Вошел Дима Фисун — мальчишка из кружка Нетудыхина.
— О! — сказал он. — Тимофей Сергеевич! А я как раз хотел вас видеть.
— Слушаю тебя, — сказал Тимофей Сергеевич несколько официально.
— Нет-нет, с глазу на глаз. Это важно.
— Секреты? — сказал Нетудыхин и сообщнически подмигнул Наталье Сергеевне.
Пришлось выйти за дверь библиотеки.
— Что там такое? — спросил Нетудыхин нетерпеливо.
— Тимофей Сергеевич, — сказал мальчишка, несколько даже волнуясь, — меня вызывал к себе директор.
— Ну и что?
— Да какой-то уж непонятный разговор с ним произошел. Он вами очень интересовался: каких вы авторов нам, на кружке, рекомендуете читать, что вы сами читаете нам в качестве образцов, пишутся ли кружковцами стихи о Боге, — а ведь я пишу такие стихи, — вот. Меня это как-то насторожило. Что-то тут не то…
— Да, не то, — сказал Нетудыхин, сжимая челюсти. — Добро, Дима. Спасибо за информацию. Одна просьба: об этом разговоре твоем с директором никто не должен знать. Понял?
— Ясно.
— Это, как ты любишь говорить, важно.
— Ясно.
— Ты чего пришел?
— Книжку поменять.
— А что ты читаешь?
Мальчишка показал: "Пушкин и декабристы".
— Я что-то никак не врублюсь все же, — сказал он, — почему они ему не доверяли.
Нетудыхин посмотрел на мальчишку. Нет, не зря он занимается с этими пацанами.
— Ладно, пошли, — сказал он, — что-то подберем тебе.
Они вернулись в библиотеку.
— Наталья Сергеевна, — сказал Тимофей Сергеевич, — там у нас есть книга: Гессен, "Жизнь поэта". Выдай ее. Только, Дима, книга эта в библиотеке в единственном экземпляре — смотри, чтобы у тебя ее не увели. Понял?
— Ну, что вы, Тимофей Сергеевич!
Когда мальчишка ушел, она спросила:
— Что за секреты, если это не секрет?
Нетудыхин помолчал, потом ответил:
— Понимаешь, что-то новый шеф сильно мной интересуется. Узнавал у пацана, чем я занимаюсь с ними на кружке.
— А, да! Я забыла тебе сказать. Он и у меня был. Вчера. Просматривал учительские формуляры: кто что читает. Долго вертел твою карточку. Даже спросил: "Что ж это, Тимофей Сергеевич совсем не читает книг? Последнюю книгу он брал полтора года назад". Ну, не скажу же я ему, что тебе я выдаю книги без отметки в формуляре. Потом осмотрел стеллажи и ушел.
— Да, — сказал Нетудыхин, — очень любопытная информация. — Она не поняла, почему эта информация ему так любопытна. — Знаешь что, Наташа, закрывай ты свою артель и идем на свежий воздух — уже четыре часа.
— Иди ты первым, — сказала она, — потом я выйду. Подождешь меня возле базарчика. — Недалеко от школы находился местный самодеятельный рынок.
— В гробу я это все видал! — сказал Нетудыхин бесцеремонно. — Одевайся! Мы что, не можем выйти вдвоем? Или я должен перед каждой сволочью изъясняться о своих отношениях с тобой? Пошли!
Они закрыли библиотеку и вышли из школы. В сыроватом мартовском воздухе чувствовалось приближение весны.
Наталья Сергеевна спросила:
— Пойдем ко мне?
— Ну, а куда же еще? — ответил Тимофей Сергеевич.
— Тогда зайдем в магазин, возьмем что-нибудь поесть. У меня пустой холодильник. Если хочешь, купим бутылку вина.
— Никаких вин! — категорически заявил он. — Сейчас я должен вести абсолютно трезвый образ жизни.
Она не настаивала: должен, значит, так надо…
Домой он приплелся почти в полночь. Разволновавшаяся Захаровна отчитывала его:
— Тимоша, где ты пропадаешь? Не предупредил ничего. Хотя бы позвонил. Я тут все уже передумала. Этак и сердца можно лишиться.
— Так получилось, так получилось, — отговаривался Тимофей Сергеевич, ничего не объясняя Захаровне.
Безмерно обрадованный Кузьма прыгал вокруг раздевающегося Нетудыхина и толкал его передними лапами: ага, пришел-таки, паршивец, целым пришел!
Но спать Нетудыхину не хотелось. Его понесло на стихи.
Попив у Захаровны чаю, он закрылся в комнате и часа три еще работал.
Следующий день у Тимофея Сергеевича был свободен от уроков.
Глава 11
Шантаж
Ахриманов стал регулярно ходить на уроки. После посещения приглашал учителей к себе в кабинет для собеседования.
Свои же уроки по истории Ахриманов распределил на два дня в неделю, переломав для этого в ходе четверти общешкольное расписание. Некоторые учителя завозмущалисъ, засудачили. Но так только — меж собой. На том и смолкли. Огонь пришлось принять на себя завучу. Она сказала: "Не будьте дураками, не лезьте на рожон. Новая метла по-новому метет. Перепортите отношения — и больше ничего".
Знакомый принцип: я начальник — ты дурак, ты начальник- я дурак. Уникальный тип отношений между людьми. А каждое производство возглавляется каким-нибудь начальничком. Все, стоящие ниже его, — дураки. Даже если среди них есть маленькие начальники. Словом, ситуация начальников и дураков.
Так как новый шеф контролировал предметы гуманитарного цикла, он мог заявиться и на уроки к Нетудыхину. Тимофей Сергеевич поджидал его со дня на день. И тщательно готовился к каждому занятию. Вообще, он не понимал, зачем Сатане понадобилось ходить к другим учителям на уроки, если, как ему думалось, Ахриманов прибыл сюда с единственной целью — додавить его, Нетудыхина. Тем более что получить на исходе четверти верное представление о качестве проводимых учителем уроков весьма затруднительно. Разве только посмотреть результаты эачетных и контрольный работ учащийся. Не больше. Или это, возможно, делалось для камуфляжа. А на самом деле Сатана-Ахриманов таким образом проводил скурпулезный сбор информации о Тимофее Сергеевиче. Нет, не все этому барбосу, видимо, известно, не все.
Нетудыхин, в который уже раз, просчитывал варианты продолжения тяжбы и готовился к задуманной акции. Кроме того, еще раз, вернувшись к своим бумагам, он решил все же для пущей сохранности удалить из дома рукопись его Большой книги. Ведь, если эти куски изымут, что вполне может быть, восстановить их потом будет практически невозможно. Это не стихи, которые легко запоминаются, а проза, требующая феноменальной памяти. Такой памятью Нетудыхин не обладал.
Он запаковал рукопись в целлофановый пакет, принес в школу и, приподняв подиум у доски в своем классе, затолкал пакет шваброй подальше. Для надежности, укрепил подиум еще несколькими гвоздями. Вряд ли кому-то придет в голову мысль искать рукопись именно здесь, почти у всех на виду.
