Анатолий Ириновский - Жребий
Ахриманов, приподнявшись, вежливо поклонился учительской аудитории. Нетудыхин был сражен наповал.
Он сидел и разглядывал своего будущего шефа: мужик неопределенных лет, бородка, слегка курчав, быстро реагирующие глаза — абсолютная копия Тихона Кузьмича, — того, Сатаны. От столь неожиданного сальто-мортального переворота можно было рехнуться. Сцена актового зала, на которой располагалась администрация, плыла, как в тумане, перед глазами Нетудыхина. Такого финта Тимофей Сергеевич никак не ожидал.
Потом началось представление учителей новому директору. Сердце Нетудыхина готово было разорваться, когда очередь дошла до его персоны. Тимофей Сергеевич приподнялся и, как все, на трудовое резюме завуча вежливо кивнул головой. Тихон Кузьмич при вставании Нетудыхина отпустил реплику, что он так, сходу, запомнить всех, конечно, не сможет. Но ничего, постепенно, в работе, он познакомится детальней со всеми.
Собрание закончилось пожеланиями зав. районо работать всем дружно и выполнять свое дело добросовестно, как того требует от нас партия. Коллектив благодарно загудел. Учителя стали расходиться.
Домой возвращался Тимофей Сергеевич в состоянии глубокого шока. Однако Нетудыхин относился к тем людям, которые быстро осваиваются в кризисных ситуациях и даже живут в них годами. Не выгонит же этот подлец его в ближайшую неделю. А там — жизнь покажет, что-нибудь придумаем.
Впереди Нетудыхина ждала бессонная ночь.
Намечался, по-видимому, вариант, которым Сатана грозил Нетудыхину на рыбалке: изгнание его с работы, а потом — и из квартиры. Ну, не сволочь, а? Сказать бы людям… Но скажи Нетудыхин людям, что новый директор — Сатана, Тимофея Сергеевича просто бы замели в психушку. Поэтому столь неосторожный шаг мог привести к варианту еще более трагическому. А оборону надо было занимать основательную.
Сначала Тимофею Сергеевичу пришла мысль добровольно перевестись в другую школу, и этим избежать конфликта. Разумно. Почти разумно. Но где была гарантия того, что следом за ним через месяц-другой не переведется туда и Сатана. В принципе, можно вообще выехать в другой город. В былые времена он был легок на подъем. Но сегодня, среди учебного года, разрушив махом все то, что было им сделано здесь, в городе, в котором он с таким трудом закрепился, — нет, дудки. Потому что опять же, если подумать, — никакой гарантии, что этот проходимец не появится там через некоторое время. "Кокнуть бы эту мразь! — думал Тимофей Сергеевич в отчаянии. — Так он же бессмертный, гад! Ну, прямо хоть поднимай руки кверху и иди к нему на мировую".
Впрочем, в жизни Нетудыхина не единожды складывались ситуации, из которых, казалось, выхода не было. Тимофей Сергеевич, преодолевая эти стрессовые напряжения, в конце концов пришел к простому заключению: по-настоящему в жизни человека есть одна единственная безвыходная ситуация — это его смерть. Нет-нет, он не собирался с собой покончить или симулировать свою смерть. Он был уверен: выход должен быть, нужно только его найти. Деньги, деньги, которые лежали в книжном шкафу Тимофея Сергеевича, казалось ему, могли стать уликой того, что Ахриманов Тихон Кузьмич — Сатана. Но как доказать, что эта пачка была всучена Нетудыхину Ахримановым в качестве задатка за сотрудничество с ним как Сатаной? Да, его видела Захаровна два раза. Ну и что? Это еще ничего не значит. Да, деньги оказались оборотными и поступили в обращение из конторы местного банка. Но и это еще ничего не значит. Отпечатки пальцев с оборотной валюты снять нельзя. Показания Захаровны как его хозяйки большого значения не имеют — они просто не будут приняты во внимание. Может, есть какая-то зацепка в автокатастрофе, в результате которой погиб Владимир Борисович, спрашивал он себя? Она представлялась совершенно абсурдной: водитель с многолетним стажем ехал трезвым по пустынной проселочной дороге, и вдруг его "Победу" кидануло вправо. Машина несколько раз перевернулась и остановилась в кювете вверх колесами. Автоинспекция была в недоумении, хотя так и не выяснила причину аварии. Конечно, это преднамеренное убийство — дело рук Ахриманова. А как доказать? Доказать невозможно.
И все-таки кое-какой выход нащупывался. И Нетудыхин решил проверить его в ближайшее время.
А пока Тимофей Сергеевич тщательно обдумывал план действий, события в школе разворачивались своим чередом: шла притирка между коллективом и новым директором. Каждый день шеф являлся к восьми и уходил из школы последним.
Наблюдая со стороны за Ахримановым, Нетудыхин старался аккуратно поддерживать чисто субординационную дистанцию. Он был во всем предельно осторожен. Оба делали вид, что они друг с другом не знакомы. И оба между тем понимали, что такое положение временно.
Маринка, школьный секретарь, сообщила Тимофею Сергеевичу по секрету: "Знакомится с личными делами учителей. Брал ваше дело".
"Ну вот, — подумал Нетудыхин, — начинается!.."
Была тут одна неприятная заковырка: в автобиографии Нетудыхина, находившейся в личном деле, о судимости его не упоминалось. А Сатане-Ахриманову сей криминальный факт был известен достоверно. И это первое, чем новый шеф мог воспользоваться в пику Тимофею Сергеевичу. Как, учитель — и вдруг сидел по уголовной статье?! Ну уж, извините, какое он имеет моральное право на воспитание детей?..
В душе своей Нетудыхин клял Сатану самыми грязными словами. Тихон же Кузьмич внешне со всеми был равно корректен и учтив. К Нетудыхину, казалось, — даже особенно. А ковыряться все-таки потихоньку продолжал.
Заскочил как-то на перерыве в класс к Тимофею Сергеевичу Дима Прайс, физрук школы.
— Слушай, старик, вчера этот козел гамбургский, — сказал он, имея ввиду нового шефа, — явился ко мне на уроки. По существу ничего дельного не сказал. Так, по верхам поплавал — и все. Но усиленно при разговоре интересовался тобой: с кем ты водишься, что говоришь, какие у тебя отношения с коллективом? Я даже удивился, ты знаешь! Что-то он мне, блядь, не нравится. Кагэбистом от него несет. Ты с ним нигде не перекрещивал шпаги?
Прайс и Нетудыхин были страстными шахматными партнерами.
— Да как тебе сказать? — ответил неопределенно Нетудыхин. — Впрямую нет, но где-то мне его морда попадалась. Не могу вспомнить, где.
— А ты покопайся, покопайся в памяти, может, вспомнишь. Не зря же он тобою так интересуется. Я нутром чувствую в нем негодяя.
Зазвенел звонок.
— Ладно, побежал, — сказал Прайс. — А то он еще сегодня припрется ко мне, — и поспешил в спортзал.
Тимофей Сергеевич посмотрел вослед торопящемуся крепышу Прайсу. Но не мог же он выложить ему, несмотря на их приятельские отношения, всю эту фантасмагорическую дъяволиаду. Тот бы точно усомнился в здравом рассудке своего шахматного партнера.
Через день, во время проведения урока, в дверь кто-то осторожно постучал. У Нетудыхина тревожно екнуло сердце. Он додиктовал предложение и решительным жестом отворил классную дверь: перед ним стоял мальчишка-младшеклассник.
— Ну, — почти гневно спросил Нетудыхин, — в чем дело?
— Наталья Сергеевна, — сказал тот, несколько растерявшись от такой резкости, — просила вас зайти к ней после уроков: привезли новые книги.
— Хорошо-хорошо, — сказал Тимофей Сергеевич, — скажи, что зайду. — И почувствовал, как у него отлегло от сердца.
С Натальей Сергеевной, библиотекарем школы, у Нетудыхина сложились не совсем обычные отношения. Сказать, что у них разыгрывался роман, было бы неточно. И неправда. А сказать надо правду, пусть даже и неприятную. Все выглядело прозаичней и жестче: с Натальей Сергеевной у Нетудыхина были отношения постельные.
Такой вот Тимофей Сергеевич, совсем нехороший. Но что я могу поделать, если он такой, а не другой?
Наташе устойчиво не везло. Первый брак ее оказался неудачным. Она развелась и теперь тянулась по жизни в ожидании нового партнера. Нетудыхин еще вначале их знакомства откровенно предупредил ее: никаких иллюзий на будущее, их связывает только постель.
Наталья Сергеевна, конечно, возмутилась столь неприкрытым цинизмом. Значит, их встреча эта — первая и последняя. Нетудыхин отреагировал спокойно: значит, первая и последняя. Он согласен. Наталья Сергеевна подходила к тому критическому возрасту, когда надежда на любовь еще теплилась в душе и вместе с тем из-за ее худенького интеллигентного плечика уже тоскливо выглядывало одиночество. Поэтому ей приходилось считаться с тем, что предлагала жизнь.
Через некоторое время она все же сама пришла к нему, потребовав разъяснения его позиции. Он что, не хочет иметь семью? Жить по-человечески? Быть как все? Нет, он не хочет иметь семью и быть как все. У него свой путь: писать, писать, писать. Семья тут — помеха. Ерунда! Тогда следует представить себе русскую литературу литературой холостяков. И т. д. В общем, Наташа оказалась собеседницей умной, а для Нетудыхина это уже кое-что значило. Он потянулся к ней: душа ведь слаба человеческая. Однако, со временем, все стало на свои исходные позиции, и они продолжали длить эти отношения: она — с тайной надеждой приручить его, он — с несокрушимой убежденностью в предначертанности собственной участи.
