Вероника Рот - Дивергент

Эдвард и Питер дерутся чуть дольше. Несмотря на то, что оба они лучшие бойцы, разница все же заметна. Кулак Эдварда врезается точно Питеру в челюсть, и я вспоминаю, что Уилл рассказывал о нем — тот изучает борьбу с десяти лет. Это заметно. Он гораздо быстрее и умнее, чем тот же Питер.

К тому времени, как завершаются все три поединка, мои ногти обкусаны до крови, и я хочу есть. Я выхожу на арену, не обращая внимания ни на что, кроме центра зала. Гнев поостыл, но его еще можно вернуть. Всего лишь нужно вспоминать, как холоден был воздух и громок смех. «Гляньте на нее. Она еще совсем ребенок».

Молли стоит напротив меня.

— Мне показалось, или у тебя действительно есть родинка на левой ягодице? — говорит она, ухмыляясь. — Боже, да ты побледнела, Стифф.

Она нанесет первый удар. Она всегда так делает.

Молли двигается по направлению ко мне и вкладывает всю свою силу в удар. Увидев, как она перемещается вперед, я увертываюсь и бью кулаком ей в живот, чуть выше пупка. Прежде чем она успевает положить на меня свои руки, я снова уворачиваюсь, готовая к следующей атаке.

Ухмылка исчезает с ее лица. Она бежит на меня и почти хватает, но я бросаюсь в сторону. Я слышу голос Четыре в голове, утверждающий, что самое сильное оружие в моем арсенале — локти. Мне просто нужно придумать, как их использовать.

Я блокирую ее следующий удар предплечьем. Удар обжигает, но я почти не замечаю этого. Она скрипит зубами и издает разочарованный стон, больше похожий на звериный рык. Она делает небрежный удар в мою сторону, от которого я успеваю увернуться, и, когда ее равновесие нарушается, бегу вперед и бью локтем в лицо. Она отдергивает голову как раз вовремя — мой локоть лишь задевает ее подбородок.

Она ударяет меня в бок; я отшатываюсь в сторону, восстанавливаю дыхание. Должно же быть место, которое она не защищает. Я хочу ударить ее в лицо, но, возможно, это не слишком умный поступок. Я смотрю на нее несколько секунд. Ее руки слишком высоко; они защищают нос и щеки, оставляя живот и ребра открытыми для удара. У Молли такая же ошибка в бою, как и у меня.

Наши глаза встречаются всего на секунду.

Я делаю низкий апперкот в район пупка. Кулак погружается в ее плоть, и я слышу ее тяжелое дыхание возле моего уха. В то время как она ловит ртом воздух, я подсекаю ее ноги, и она тяжело падает на землю, поднимая за собой облако пыли. Я отрываю от пола ногу и изо всех сил пинаю ее по ребрам.

Мои мать и отец не одобрили бы, что я бью лежачего.

Плевать.

Она сворачивается калачиком, чтобы защитить бок, и я опять пинаю ее, на этот раз в живот. «Совсем еще ребенок». Я ударяю вновь, на этот раз по лицу. Кровь вытекает из ее носа и струится по ее физиономии. «Гляньте на нее». Другой пинок достается груди.

Я снова заношу ногу для удара, но Четыре хватает меня за руки и тянет от нее прочь с силой, не позволяющей сопротивляться. Я дышу сквозь сжатые зубы, глядя на залитое кровью лицо Молли. Ее цвет красив и богат.

Она стонет, и я слышу бульканье в ее горле, вижу кровь, стекающую по губам.

— Ты победила, — шепчет Четыре. — Хватит.

Я утираю пот со лба. Он пристально на меня смотрит. Его глаза широко распахнуты; он выглядит встревоженным.

— Думаю, тебе стоит уйти, — говорит он. — Прогуляйся.

— Я в порядке, — отвечаю я. — Теперь я в порядке, — повторяю я снова, на этот раз скорее для себя.

Хотела бы я почувствовать себя виноватой за то, что сделала.

Но не могу.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

День Посещений. Я вспоминаю об этом, как только открываю глаза. Мое сердце подскакивает, а затем резко опускается, когда я вижу Молли, хромающую по комнате, с фиолетовым носом, заклеенным пластырем.

Как только она уходит, я оглядываюсь в поисках Питера и Дрю. Я не вижу в комнате ни одного из них, поэтому быстро переодеваюсь. Пока их тут нет, мне все равно, кто видит меня в нижнем белье. Все остальные одеваются в тишине. Даже Кристина не улыбается.

Мы все знаем, что можем спуститься в холл Ямы и не найти там тех, кто пришел к нам. Я заправляю кровать так, как учил меня отец. Когда я убираю несколько волосков, оставшихся на подушке, в комнату выходит Эрик.

— Внимание! — объявляет он, откидывая темные волосы с глаз. — Я хочу дать вам несколько советов по поводу сегодняшнего дня. Если каким-то чудом ваши семьи придут навестить вас… — Он рассматривает наши лица и ухмыляется. — В чем я сильно сомневаюсь, вам лучше постараться выглядеть не заботящимися об этом. Так будет проще для вас и так будет проще для них. К правилу «фракция важнее крови» здесь относятся очень серьезно. Привязанность к семье демонстрирует окружающим то, что вы недовольны своей нынешней фракцией, и это ведет нас к позору. Поняли?

Я поняла. Я слышу угрозу в голосе Эрика. Главная часть его речи — последняя: мы Бесстрашные, и мы должны вести себя соответственно.

Когда я направляюсь к выходу из комнаты, Эрик останавливает меня.

— Похоже, я недооценил тебя, Стифф, — говорит он. — Вчера ты была на высоте.

Я смотрю на него. Впервые с тех пор, как я ударила Молли, у меня внутри все переворачивается. Если Эрик считает, что я сделала что-то правильно, скорее всего, я напортачила.

— Спасибо, — говорю я.

Я выскальзываю из комнаты. Как только мои глаза приспосабливаются к тусклому свету прихожей, я вижу Кристину и Уилла перед собой, Уилл смеется, вероятно, над шуткой Кристины. Я не пытаюсь их догнать. Почему-то мне кажется, что было бы неправильным прерывать их. Ала нет. Я не видела его в спальне, и сейчас он не идет в Яму. Возможно, он уже там. Пробегаю пальцами по волосам и забираю их в пучок. Проверяю одежду. На мне обтягивающие брюки, ключица оголена. Они не одобрят. Да кого это волнует? Я сжимаю челюсть. Теперь это моя фракция. А это одежда, которую носят в моей фракции.

Я останавливаюсь в конце прихожей. Многие семьи стоят здесь, большинство из них Бесстрашные, пришедшие к рожденным посвященным. Они до сих пор кажутся мне странными — мать с пирсингом в брови, отец с татуированной рукой, посвященный с фиолетовыми волосами — вся семья.

Я замечаю одиноких Дрю и Молли в другом конце комнаты и подавляю улыбку. По крайней мере, их семьи не пришли. Но пришла семья Питера. Он стоит рядом с высоким мужчиной с густыми бровями и невысокой рыжеволосой женщиной. Он не похож ни на одного из родителей. Они оба одеты в черные брюки и белые рубашки, типичную одежду Искренних, и его отец говорит так громко, что я почти слышу его со своего места. Знают ли они, кем на самом деле является их сын?

Тогда… кем являюсь я?

В другом конце комнаты Уилл стоит рядом с женщиной в голубом платье. Она слишком молода, чтобы быть его матерью, но у нее та же складка меж бровей и такие же золотые волосы, как у него. Как-то он рассказывал о своей сестре, наверное, это она.

Рядом с ними Кристина обнимает темнокожую женщину в черно-белой одежде Искренних. За Кристиной стоит девочка. Тоже Искренняя. Ее младшая сестра.

Может, мне даже не стоит пытаться разглядеть родителей в этой толпе? Я могла бы развернуться и уйти в спальню.

И тут я вижу ее. Мама в одиночестве стоит рядом с перилами, ее руки вытянуты вперед. Она никогда и нигде еще не выглядела более неуместной в своих серых брюках, куртке, застегнутой до самого горла, волосами, уложенными в простой пучок, и спокойным лицом.

Я иду к ней, слезы наворачиваются на глаза. Она пришла. Пришла ради меня. Я ускоряюсь. Она видит меня, и на секунду выражение ее лица становится пустым, как будто она не узнает меня. Затем ее глаза светлеют, и она раскрывает объятия. Она пахнет мылом и чистящим средством.

— Беатрис, — шепчет мама. Она проводит рукой по моим волосам.

Не плачь, твержу я себе.

Я обнимаю ее до тех пор, пока не избавляюсь от слез, а затем отодвигаюсь, чтобы взглянуть на нее еще раз. Улыбаюсь сомкнутыми губами, совсем как она.

Она касается моей щеки.

— Что ж, посмотри на себя, — говорит она. — Ты вписалась в общество. — Она кладет руку мне на плечо. — Расскажи, как ты.

— Сперва ты.

Старые привычки возвращаются. Я должна сначала выслушать ее. Нельзя, чтобы мы обсуждали меня слишком долго. Надо убедиться, что она ни в чем не нуждается.

— Сегодня особый случай, — произносит она. — Я пришла навестить тебя, поэтому поговорим о тебе. Это мой подарок.

Моя самоотверженная мама. Она не должна делать мне подарков, не после того, как я ушла.

Я прогуливаюсь с ней вдоль перил, за которыми открывается вид на бездну, я счастлива быть рядом. Внезапно я осознаю, что последние полторы недели я не чувствовала ни капельки любви. Дома мы редко прикасались друг к другу, самое большое проявление чувств, которое я видела — это то, как мои родители иногда держались за руки за ужином, но сейчас все иначе.