Милость Господня - Андрей Михайлович Столяров
Тут все очень не просто.
Они некоторое время молчат, а потом Иван осторожно спрашивает:
– Ты поговорила с тем… человеком?
– К нему и идем, – отвечает Малька. – Ты что думаешь, зачем я попросила Сержанта назначить нас в пару?
– А ты попросила?
– Конечно. Он вообще не хотел тебя брать.
– Н-да… Только вот зачетных баллов у меня не прибавилось. Скорее наоборот.
– Повторяю: наплюй!
Они сворачивают в очередной переулок. Тот пустой, лишь перед входом в какое-то заведение топчется группка парней. Названия у заведения нет, вместо него – граффити над дверью, изображающее богиню Кали: в одной руке у нее кривой меч, в другой – отрубленная голова с выпученными глазами, в третьей – чаша, куда стекает кровь, четвертая – протянута в страстном призыве. Парни расступаются неохотно, сплевывают, что-то цедят им вслед.
Ивану отчетливо слышится «инквизиторы».
– Не отвечай, – говорит Малька.
По ступенькам они спускаются в подвальное помещение: вроде бы клуб-кафе, оформленный в индийской тематике, на стенах – Шива и Шакти, богиня-мать Дэви, едущая на льве, чешуйчатые переплетающиеся змеи, крылатые чудовища во встопыренных перьях. Над бронзовыми чашами по углам курится дымок благовоний. Посетители в основном девушки в сари – желтых, зеленых, красных, хотя некоторые и в брючных костюмах, также парочки в топиках и коротеньких юбках. Малька тянет его к столику в боковой нише. Тотчас у противоположной стены поднимается некая дама и направляется к ним, позвякивая многочисленными браслетами на руках. Иван чувствует, что хоть никто не поворачивает головы, но все взгляды сейчас нацелены на него.
– Это Джанелла, – быстро говорит Малька. – Но тебе по имени ее называть нельзя, обращайся к ней либо маходайа, моя госпожа, либо не называй никак.
Иван цокает языком.
Несколько растерянно:
– У меня таких денег нет.
– Деньги и не нужны.
– А что ей нужно?
– Ей нужна я… Это услуга, которую бахан, то есть сестра, оказывает другой сестре.
– Тогда я буду должен тебе.
– Ну и будешь, подумаешь… Ну – и отдашь.
– А как?
– Спасешь мне жизнь, например.
Малька совершенно серьезна.
Дама между тем усаживается к ним за столик. Она тоже в сари, в ярко-зеленом, на котором пестрит сложный витиеватый рисунок. Небрежно поднимает ладонь, и официантка тут же ставит перед ними три крохотных рюмочки с темно-изумрудным напитком, поверх него плавают белые крапинки. Дама молча подносит свою рюмку к губам. Лицо, впрочем, у нее вполне европейское, пусть даже на лбу, чуть выше бровей, нанесена продолговатая вишневая капля, «третий глаз», Иван не помнит, как она называется.
– Не бойся, пей. Это – сома, – говорит Малька.
Напиток отчетливо горьковатый, вязкий, словно сироп, обволакивает нёбо, язык.
Но приятный.
Все довольно долго молчат.
И, как ни странно, молчание не тяготит.
Затем дама прищуривается, будто бы прислушиваясь к чему-то, чуть заметно кивает и внезапно – ударом – смотрит Ивану в глаза.
Зрачки у нее расширяются:
– Ну что же… Пошли…
Он чувствует, что от нее исходит призывный жар.
– Иди-иди, – говорит Малька. – А я пока доложу, что у нас все в порядке.
По деревянной лестнице они поднимаются на второй этаж. Джанелла держит Ивана за руку, и пальцы у нее – словно из сгустившегося огня: не больно, но горячо. Шторы в комнате, куда они попадают, плотные и задернутые. Однако светло: стены, вероятно, покрытые люминофорами, мерцают фосфорической желтизной. На них те же – Шива, Кали и Шакти и еще какие-то фантастические существа, имена которых Ивану вроде известны, но сейчас он их вспомнить не может: все, что он прежде знал, заволакивает бесплотная пелена.
А из-за мерцания стен кажется, что изображения движутся – то сближаются, то отдаляются друг от друга или сливаются в нечто уже за гранью воображения.
Иван отмахивается от них, щурится.
– Не суетись! – говорит Джанелла.
– Что?
– Не двигайся!..
Вдруг оказывается, что он уже без одежды.
И не помнит, как Джанелла освобождала его от нее. Только знает, что это произошло.
Нет-нет, память о быстрых огненных прикосновениях все-таки есть.
Джанелла между тем сбрасывает с себя сари. На плече у нее – коричневая тантрическая наколка. Иван не в состоянии прочесть смысл переплетающихся линий, не хватает знаний, но, судя по сложности и тщательности узора, она – бхавати высокого ранга.
Джанелла обнимает его.
– Не беспокойся, – шепчет она со свистящими кошачьими интонациями. – Все законно, у меня есть лицензия на духовную практику.
Они уже на просторном овальном ложе. Иван лежит, Джанелла, на коленях, нагнулась к нему и огненными, но, опять же, не обжигающими ладонями массирует ему грудь:
– Конечно, полагалось бы тебе пройти сначала девятидневный пост, прочесть три круга мантр – для очищения души и тела. Ты же совсем сырой, полный мусора, он тебя душит… Ладно, нет времени… Мы сделаем так… – Из фарфорового флакона она выливает себе на ладонь лужицу синеватого геля, распространяется от него резкий запах травы, и начинает втирать его в кожу. Кожа у Ивана начинает гореть, как ошпаренная, жар от нее растекается по всему телу. Он чувствует, что внутри у него что-то сгорает. Едкий дым поднимается из груди и выходит вместе с дыханием. Теперь начинает светиться уже вся комната, весь чуть искрящийся воздух, преобразующийся в медленный солнечный вихрь, растворяются в нем смутные очертания мебели. Стен больше не существует. Они с Джанеллой парят среди сияющей пустоты. Откуда-то появляется Малька, уже обнаженная, прижимается сбоку всем телом, и от нее тоже исходит сухой, возбуждающий жар. Она говорит ему прямо в ухо, что это необходимое триединство: Бог-Создатель, Бог-Хранитель и Бог-Разрушитель. Аналог Троицы, которая была, есть и будет, потому что охватывает собою все. Голос ее отдается внутри головы, как колокол, пробуждающий ото сна. Они с Джанеллой что-то с ним делают. Их руки скользят по телу Ивана, формуя его, будто скульптор мягкую глину. Он чувствует, что уже внутри кого-то из них, но вот кого: фигуры обеих женщин слиты в невыносимом объятии.
– Дарую освобождение, – гудит в небо Джанелла.
– Дарую защиту, – на тон выше вворачивается в высь дискант Мальки.
Оба голоса соединяются, порождая звук, немыслимый по своей чистоте.
И одновременно раздаются мощные глухие удары – по всему небу, по танцу солнечных искр, по плывущим картинам, по полу, по стенам, по потолку…
В бескрайность их вечности ломится дикий зверь.
Сразу же все заканчивается.
Иван, обессиленный, как из тряпья, распластан на овальной тахте, а Малька, по-прежнему голая, соскальзывает с него: одевайся!.. Хватается за сотовый телефон, включает, слушает. Ой-ей-ей!.. Аварийный сигнал!.. Одевайся, ну
