Кира Церковская - For сайт «Россия»
Анатолий Евгеньевич, конечно, не из робкого десятка, но такие бурные события в его абсолютно тихом обиталище случай редкий. Вот и растерялся он сначала. Катя оттолкнула его в сторону и, вцепившись в каталку, попыталась управиться сама, но тщетно.
– Галька так не вовремя ушла, оставила меня одну вас дожидаться!.. – крикнула в сердцах молодая врач.
– Давай, давай, что же вы человека раньше времени приговорили?!
Патологоанатом вцепился в рукоятки каталки и резкими движениями тянул уже не своего пациента вперед. К счастью, головой вперед…
Как вскоре выяснилось, у Тихоненко (по иронии судьбы фамилия ему соответствовала даже внешне) случилась сильная аллергическая реакция на успокоительное. Оно было необходимо потому, что пациент кардиологического отделения, куда он попал с инфарктом, слишком разволновался, когда пришла жена, бросившая его неделю назад. А он любил, а может, и еще любит. Просто любит. Ну, эмоциональный человек этот Тихоненко с видом невинного одуванчика и загул жены любимой воспринял как вселенскую трагедию. Это тоже нормально, некоторым людям очень сложно пережить предательство. Бывает, почти невозможно. Но Тихоненко справился, пусть даже и чудесным образом, а иначе и не назовешь. Оказалось, что раньше времени пациент поступил в морг, случайно, как ни кощунственно это звучит. «Засуетились, перепутали». Дело в том, что его отвезли по ошибке, вернее отправили по ошибке, не дождавшись трупного окоченения. А пока оно ожидалось, Тихоненко остался все-таки на этом свете. Провидение… Так он оказался под дефицитным, но совершенно не завидным целлофановым покрывалом. Постановление главного было лояльным по отношению ко всем участникам драматического инцидента. Персоналу, который передал Пироваевой «покойника», сделали строгое взыскание и лишили премий на обозримое будущее, а Пироваевой за чудо воскресения пожали руку и сказали: «Молодец, так держать!».
Домой Екатерина возвращалась в пустом настроении. Казалось бы, радуйся – человек жить остался. Но, к удивлению молодого врача, она не испытала ничего экзистенциально трепетного при возвращении пациента «с того света». Казалось, все было как обычно, ничего удивительного. То ли уставший мозг отказывался впечатлиться сотворенным чудом, то ли это настолько естественное состояние – жить, что, как все простое, мы не замечаем его, принимая как должное. Впрочем, сейчас не до размышлений. Едва не проспав свою остановку, девушка выпрыгнула из автобуса, двери которого все-таки успели прищемить подол пышной цветастой юбки. О чем водитель был оповещен криком, который невозможно не услышать или проигнорировать. Освобождение из плена транспорта прогнали остатки сна.
Но усталость продолжала побеждать. Одернув юбку длиной чуть выше колена, Екатерина почувствовала, как свинцовая тяжесть разливается по ногам. День близился к концу, а, значит, можно раньше лечь спать и… до утра! Привыкшая на генетическом уровне к жаркому климату, она все-таки очень ценила такое благо цивилизации как кондиционер. Пожалуй, здесь, в Краснодаре, это один из самых ходовых товаров. Придя домой, Пироваева заставила себя, прежде чем лечь спать, перекусить и принять душ. Теперь с чистой совестью и таким же телом можно предаться снам и грезам. А завтра ее ждали Голубые Дали.
* * *Утро двадцать восьмого августа, как и следовало ожидать, было солнечным и жарким. Предстояли выходные – целых два дня свободы и праздности. И никакие «плюс 30» не могли нарушить планов Екатерины Пироваевой. Проснувшись в прекрасном настроении и даже окрыленная, она начала собираться.
«Наверное, моя заторможенная радость за спасенную жизнь проснулась только сегодня», – подумала она, просушивая густые темные волосы махровым полотенцем. Именно легкое состояние души не позволило взять с верхней полки шкафа ни краги, ни гаркроты. Последние всегда казались Кате чем-то вроде аксессуара для средневекового инквизитора. Хотя, конечно, бывало у лошадей такое настроение, что шпоры не помешали бы. Но Пироваева старалась обходиться без жестких мер. В конце концов, с любым живым существом можно договориться, а уж с лошадью тем более.
С антресоли, где хранилось только снаряжение, и ничего иного сюда положить было нельзя, в спортивную сумку перекочевали белая водолазка, темные специальные женские бриджи, красная жилетка, шлем. Из двух пар были выбраны кожаные перчатки более тонкие из всех и на кокетливых пуговицах. Теперь она во всеоружии и вволю разгуляется в «Гусаре».
Дорога была без приключений, но Кате не терпелось увидеть своего любимого гусара – молодого и резвого жеребца Вента. Его прекрасный экстерьер не оставлял никого равнодушным, а крутой нрав и юный возраст препятствовали стремлению многих оседлать и укротить его. Впрочем, не будем наговаривать на скакуна: было определенное количество людей, которых Вент любил, позволял не только за собой тщательно ухаживать, но и прекрасно показал себя в конкуре и кроссе. В число счастливчиков, которым Вент ответил взаимностью, входила и Екатерина Пироваева. Их историю можно назвать «сошлись характерами». Когда молодая девушка седлает скакуна и доверяет ему быстро мчаться, в такие минуты они становятся одним целым, единым организмом, огромное сердце которого шумно и быстро бьется, а кровь в самых важных и мелких артериях, венах кипит и словно расплавленный металл обжигает обоих. Ветер, воля и только «Полный вперед!». В то время, когда она была в седле, ничего не существовало: ни преград, ни страха, только скорость, абсолютная свобода и безусловное, безграничное доверие между человеком и животным. И полет, полет, полет!..
Как наездница Пироваева весьма отчаянная и умеет загонять до устали молодую лошадь. Видимо, такая удаль передалась ей по наследству от предков-казаков.
Вент встретил ее бодро и сразу стал заигрывать. Привлечь внимание темноглазой красавицы хотел не только молодой скакун.
– Здравствуйте! Я давно за вами наблюдаю. Вы… вы… вы…
– Я.
– Хотел сказать, что вы отважная наездница и восхищаете меня своим мастерством, – мужчина немолодых лет склонился в почтительном поклоне.
– Благодарю вас за комплимент. – Иногда Екатерина нарочито «окала», и сейчас был как раз тот самый момент.
– И все же, женщина, которая так хорошо держится в седле, это редкость.
– А вы страдаете дискриминацией по половому признаку?.. – Вскинула вверх черную бровь казачка.
– Ох, нет, что вы, что вы! – запричитал господин в цилиндре, разодетый так, словно прямо сейчас будет участвовать в грандиозных соревнованиях по конному спорту. Его натянутая вежливость, которая не смогла прикрыть лоснящийся взгляд и почти бегущую слюну разыгравшегося жеребца человеческого рода, были неприятны Пироваевой. Таких мужчин она не любила. А значит, могла позволить себе разговор в любом тоне. Такая откровенность казалась ей вполне естественной.
– А вы полагали, что с женщиной можно только раз-раз и на матрас? Ничего удивительного в своем хобби не вижу, – фыркнула Катя и поспешила вскочить в седло. Вслед она услышала что-то о своих умственных способностях, но ее это не волновало и не портило настроения. Смешная рожа престарелого ловеласа при ее последней фразе до сих пор осталась перед глазами. Впрочем, уже через десяток секунд и господин в цилиндре, и выражение его лица, и даже весь мир остался позади. А теперь полет, полет, полет!..
Сейчас они с Вентом стали одной силой, кругом были поля, яркое солнце и вольный, как и они, ветер. Скакун выписывал свои маршруты, не сбавляя скорости. Но, оказавшись на новой территории, Екатерина решила унять его пыл, усилив нажим правого шенкеля. Животное прислушалось к знакомому движению наездницы. Постепенно она вернула себе ведущую роль, и Вент тому не сопротивлялся. Пироваева точно знала, что нужно подстроиться к ритму скакуна, заставить сначала свое сердце биться так, как бьется его и только потом, наоборот – начинать вести его туда и таким образом, как нужно тебе самой. Это, но основополагающее правило Екатерина вывела для себя давно. И снова ни с чем не сравнимая сладость: полет, полет, полет!..
– Стоять! Вент, стоять!!!
Прошло некоторое время, прежде чем жеребец согласился остановиться. Но было поздно: наездница лежала на земле, а покосившееся седло, ставшее тому виной, свисало со спины скакуна. Все произошло в считанные мгновения, ни Екатерина, ни ее вороной друг не успели предотвратить ситуацию. Расстегнулась подпруга, такого с ними никогда не бывало. И теперь животное смотрело виновато на лежащую без сознания девушку своими черными, как угольки, глазами. Верный конь топтался на месте, нервничал, а затем резко повернулся в сторону родного клуба и помчался туда с такой скоростью, какую, казалось, не развивал и при соревновательном кроссе. Примчавшись, а иначе не скажешь, к своей конюшне, Вент беспокойно кружил вокруг коневода. Мужчина уловил, что-то неладное, но не сразу понял, в чем именно дело. Убедившись, что скакун вернулся один, а отправлялся на дальнюю прогулку явно в сопровождении, коневод заподозрил неладное. Вент ходил кругами, вставал на дыбы, ржал и рыл копытом землю, одним словом делал все, чтобы обратить на себя внимание. В блеске знойного солнца он весь лоснился, свет играл на мощном его торсе и в меру длинной благородной шее. Жеребец мотал головой и смотрел на мужчину как-то исподлобья, лупил себя собственным хвостом. Подойдя поближе, коневод понял, что случилось: нарушенная амуниция говорила сама за себя. Мужчина привел в порядок подпругу, крепко застегнул ее и сам вскочил на скакуна. К еще большему удивлению коневода, Вент сам привел спасателя к месту, где лежала Катя. Она по-прежнему оставалась без сознания, ее правая нога неловко вывернулась и, судя по неестественному положению, была травмирована. Спрыгнув на землю, коневод, прекрасно знавший Екатерину, бросился к ней. Похлопав по щекам, он добился того, что ее веки стали подергиваться, она приоткрыла глаза и прошептала, что в кармане телефон, в записной книжке которого нужно найти номер «Работа» и вызвать скорую помощь. Вент продолжал виновато кружиться вокруг, не находя себе места. Коневод выполнил указание и, подложив под голову девушки снятую с себя рубашку, стал дожидаться приезда «скорой». Та приехала относительно быстро. Сегодня дежурил тот самый Иван Петрович, готовый, как казалось, расплакаться по любому поводу. Справедливости ради стоит отметить, что никто и никогда все-таки не видел его плачущим.
