Кира Церковская - For сайт «Россия»
– Доброй ночи.
– Хмм, доброй… Скажете тоже! – огрызнулся молодой человек, не поднимая на нее глаз.
– Привет, Катюша, – пробурчал фельдшер. – Не обращай внимания, просто у парня первое дежурство и труп.
– Бывает, – сочувственно выдохнула Пироваева.
– Зачем в медицинский пошел, если мертвецов боишься? – продолжал поучать Иван Петрович. Когда он проходил под фонарем так, что свет падал на его залысину, и она блестела, казалось, что его седоватая голова озаряется мыслью. Глаза у фельдшера всегда оставались добрыми и влажными, зачастую казалось, что он вот-вот расплачется от сочувствия, если увидит того, кого нужно пожалеть.
– Трупов я не боюсь! – громко и резко оправдался мальчишка, вскочив на длинные худые ноги как у цапли.
– И что же тогда? – Иван Петрович продолжал свой странный допрос, явно не причисляя паренька к тем, кто нуждается в поддержке.
– Тебя как зовут?
– Андрей.
– Очень приятно, Андрей, а меня Катя, как ты уже понял.
Пироваева осуждающе глянула на видавшего виды фельдшера, от чего тот смутился и отвел глаза в сторону.
– Пойдем, выпьем чаю, расскажешь, может, легче станет.
– Не могу, я же на дежурстве…
– Да иди уже с глаз долой! Если так сильно понадобишься, найду, не беспокойся, – махнул рукой Иван Петрович.
Что такое первое дежурство Катя знала не понаслышке: не так давно сама была в такой роли, и воспоминания еще очень свежи. Она еще не научилась дремать в ночную смену и оставалась в полной боевой готовности.
– Проходи. Сейчас я поставлю чайник, мой чай уже остыл. Как раз составишь мне компанию.
– Ты не подумай, что я боюсь трупов, – сам начал разговор Андрей. – Покойники в морге уже какие-то безличные. А здесь совсем другое, когда жизнь уходит из человека прямо на твоих глазах. Когда его тело становится тяжелым и ватным в твоих руках, а он, сипнув еще несколько раз, больше не вдыхает одного воздуха с тобой, а только глухо пару раз выдыхает, оставшийся в легких.
– Да, Андрюша, провожать тяжело.
Он впервые посмотрел в глаза своей собеседнице и, прочитав в них искреннее сочувствие, а не покровительственную насмешку, расслабился и потянулся за чашкой, в которой дымился фруктовый ароматный чай. На столе в раскрытых пакетиках лежал зефир и печенье.
– Угощайся, угощайся. Давай не стесняйся, коллега. Я тебе вот что скажу: еще сложнее провожать близкого человека. Когда мне было пятнадцать, бабушка, у которой я проводила все свободное время и в которой души не чаяла, ушла. Знаешь, несмотря на профессию медика, мне не нравится глагол «умирать» в нем есть обреченность. Хмм, понимаю, что в смерти нет места надежде, но она нужна не тому, кто уходит – ведь кто точно знает, есть ли что-то и что именно после жизни? Надежда нужна тем, кто остается, ведь им еще предстоит идти. Так вот, мама, естественно, впала в истерику, когда я позвала ее, сказав, что бабушка… – Катя кашлянула и провела рукой по своим гладким волосам, блестящим, как черный атлас.
– Да, ты поняла то, что я хотел сказать, то, что я чувствую. Может, мне и правда не место в «скорой» и в медицине вообще?..
– Перестань. То, что ты всеми силами хотел успеть, это правильно и благородно. Я думаю, что в нашей профессии лишь равнодушие недопустимо. Все остальное нам простительно, ведь мы все-таки люди…
– Согласен. Хороша закалка в первое дежурство!
– Так вышло. Как знать, может, именно ты был нужен рядом тому, кто уходил. Ну, чтобы не мешали криком. Может, наша истерика все затрудняет?
– Ты прямо философ.
– Случается, когда переживешь такие вот, как у тебя сейчас, моменты. Это бабушка, никогда не забуду ее поблекшие глаза и покинутое жизненной силой тело. Хватит! Хватит философствовать. Тебе лучше?
– Да.
– Отлично. Ты, наверное, еще студент?
– Да, хотел подработать и опыта набраться.
– Тогда с боевым крещением!
Пироваева протянула руку. Ее кисть была горячей, мягкой, но сильной. Как и она сама. Казачка по происхождению, Пироваева крепкого, но в то же время, женственного телосложения, высокого роста, с темными длинными волосами и бархатным взглядом очень темных карих глаз. Аккуратные широкие и остроконечные брови дополняли выразительность взгляда. Иногда на ее бледноватом лице вспыхивал алый румянец, покрывая щеки и губы девушки. Как это произошло после следующих слов.
– Рад с тобой познакомиться, Катя. Надеюсь, подружимся.
– Обязательно.
Она быстро справилась со смущением. Оно было вызвано вовсе не симпатией к коллеге, а тем, что он был единственным, кому она рассказала об уходе и о бабушке. Это ее особые переживания, те, которые прячут в глубине души. Но сейчас она почувствовала: обнажить их необходимо. Что касается амурного смущения, то здесь Пироваеву довести до пунцовых щек было крайне сложно. Одним из ее любимых хобби было подшучивать над кавалерами.
* * *Двадцать второе утро текущего месяца началось относительно спокойно. Если не считать то обстоятельство, что в больнице, как назло, сегодня катастрофически не хватало вспомогательной силы: санитары, словно сговорившись, ушли на больничный, у студентов закончилась летняя практика, август в этом плане был совсем не урожайным. Пришлось Пироваевой вспомнить недавние годы учебы, когда любую подсобную медицинскую работу сгружали им, молодняку. Казалось бы, и оборудование в больнице новое, а элементарного расходного материала, такого как, например, пакеты, которыми укрывают трупы при перевозке из отделения в морг, не было. И – кощунство! – Екатерина вынуждена была снимать использованный кусок целлофана, привезя очередного покойника для того, чтобы было чем укрыть следующего. Они с коллегами отметили странную особенность – люди и умирать предпочитают не в одиночку, время ухода из жизни одного пациента за другим стали называть мертвым сезоном. Продолжался он, как правило, недолго: день-два и пожинал от нескольких до десятка жизней. Случалось такое, благо, не часто, но бывало. И сейчас дама с косой явно пришла за своей данью. Кате страшно хотелось очутиться дома, в своей постели и сладко выспаться, но… пора везти третьего. Она по-прежнему не дремлет во время дежурства, поэтому вторые сутки работы давали о себе знать. Сняв с очередного покойника дежурное целлофановое покрывало, она обнаружила, что в области лица оно осталось чуть влажным и теплым.
– Заработалась!.. Пора домой. А то, вот, признаки жизни находить стала, – сказала она в жутковатую и прохладную пустоту длинного коридора.
Ответом ей, конечно, была тишина. Крикнув громко патологоанатома, который должен был принять вновь прибывшего, Катя поняла, что у коллеги перекур. А это могло затянуться. Она решила все-таки найти смотрителя тел и попросить вернуться к работе. В конце концов, он заступил на свою смену всего пару часов назад. Проходя мимо привезенного человека, она задела его руку и та свесилась вниз. Стало жутко и неприятно. Уложив на место высвободившуюся руку, Пироваева услышала еле уловимый свистящий звук дыхания. Быстро собравшись с мыслями и силами, на что потребовалось около десяти секунд, врач стала проверять тщательнее дыхание и прослушивать пульс. При обнаружении у человека на каталке и того и другого, Пироваева сделала искусственное дыхание, прижав для фиксации каталку к серой стене. Мужчина захрипел, стал дышать чаще и громче. На шум лязгающей и скрипящей каталки прибежал патологоанатом.
– Катька, с ума, что ли сошла?! Заканчивай свои реанимационные мероприятия, умер, значит умер.
– Да живой он еще! – не своим голосом завопила Пироваева. Срочно его в интенсивную, быстрее, помоги же, чего стоишь?!
Анатолий Евгеньевич, конечно, не из робкого десятка, но такие бурные события в его абсолютно тихом обиталище случай редкий. Вот и растерялся он сначала. Катя оттолкнула его в сторону и, вцепившись в каталку, попыталась управиться сама, но тщетно.
– Галька так не вовремя ушла, оставила меня одну вас дожидаться!.. – крикнула в сердцах молодая врач.
– Давай, давай, что же вы человека раньше времени приговорили?!
Патологоанатом вцепился в рукоятки каталки и резкими движениями тянул уже не своего пациента вперед. К счастью, головой вперед…
Как вскоре выяснилось, у Тихоненко (по иронии судьбы фамилия ему соответствовала даже внешне) случилась сильная аллергическая реакция на успокоительное. Оно было необходимо потому, что пациент кардиологического отделения, куда он попал с инфарктом, слишком разволновался, когда пришла жена, бросившая его неделю назад. А он любил, а может, и еще любит. Просто любит. Ну, эмоциональный человек этот Тихоненко с видом невинного одуванчика и загул жены любимой воспринял как вселенскую трагедию. Это тоже нормально, некоторым людям очень сложно пережить предательство. Бывает, почти невозможно. Но Тихоненко справился, пусть даже и чудесным образом, а иначе и не назовешь. Оказалось, что раньше времени пациент поступил в морг, случайно, как ни кощунственно это звучит. «Засуетились, перепутали». Дело в том, что его отвезли по ошибке, вернее отправили по ошибке, не дождавшись трупного окоченения. А пока оно ожидалось, Тихоненко остался все-таки на этом свете. Провидение… Так он оказался под дефицитным, но совершенно не завидным целлофановым покрывалом. Постановление главного было лояльным по отношению ко всем участникам драматического инцидента. Персоналу, который передал Пироваевой «покойника», сделали строгое взыскание и лишили премий на обозримое будущее, а Пироваевой за чудо воскресения пожали руку и сказали: «Молодец, так держать!».
