Борис Терехов - Крысолов
— Ах, Хэнк, тебя всегда волновала меркантильная сторона дела, — смиренно улыбнулся он. — Понимаешь, не важно, сколько получаю я, важно, что деньги стали выделять на науку. Впрочем, если это тебя интересует, то я сейчас соображу… Умножь примерно свою зарплату со всеми дополнительными доходами раз на десять-двенадцать.
— Неплохо. Легко упрекать других в меркантильности, когда у самого деньги девать некуда, — проворчал я, отхлебнул из стакана минеральной воды и спросил: — Но объясни мне, что происходит?
— Ты о чем?
— Да о том. Например, комиссия по сбору семейных архивов для музея ваша затея?
— Какая комиссия?
— Обыкновенная.
— Тебе говорили, что ты плохо выглядишь? — спросил Артур, смотря поверх моей головы. — Похудел, осунулся, весь какой-то нервозный, дерганный. Дружеский совет: тебе необходимо как следует отдохнуть, даже подлечиться.
— Спасибо за совет, но я интересовался вашей комиссией, — напомнил я.
— Хэнк, что у тебя за характер! — театрально воскликнул он. — Поверь, незачем все драматизировать и нагнетать страсти. Да, нами создана комиссия, которая изымает для музея у населения лишние и зачастую вредные документы. Заметь, за приличное вознаграждение. Людей необходимо освободить от груза ненужных сведений — это сведения скверно на них влияют. Нам пора начинать новую жизнь, не отягощенную наследием прошлых лет. А сейчас прости, мне некогда.
— Все средства массовой информации тоже под вашим контролем?
— Я же сказал, что мне сейчас некогда, — повторил он, давая понять, что наш разговор окончен.
17
В субботу я опоздал на работу. Вчера я решил, что если сведу к минимуму свое общение с домашними и лягу раньше в постель, то высплюсь, и меня не будут мучить головные боли. Но в результате проспал и опоздал на работу.
В нашей конторе Лаэрт, сидя за моим столом, инструктировал двух молодых парней, стоящих перед ним навытяжку. Он был так увлечен этим занятием, что не заметил моего появления.
— Вам следует гордиться тем, что вы попали к нам, — говорил он. — Теперь, когда жизнь налаживается, наша служба приобретает важнейшее значение в округе. Поскольку она, наряду со службой общественного порядка, призвана обеспечивать спокойствие его жителей. О ваших прямых обязанностях я расскажу позже. Но главное, что вам необходимо сейчас уяснить так это то, что вы во всем должны слушаться старших и особенно меня.
— Почему они должны слушаться особенно тебя? — поинтересовался я.
— Здравствуй, Хэнк! Ты не понял. Это, когда нет другого начальства, они должны слушаться меня.
— Тогда другое дело.
Я пожал руку каждому из парней. Парни заметно смущались. Они оба были невысокого роста, худощавые и удивительно походили чертами лица на Лаэрта. Одного звали Альберт, второго — Сигизмунд.
— Очень приятно, — сказал я.
— Управляющий вот прислал нам новых практикантов, — пояснил Лаэрт, освобождая мне мое место за столом, — а то в нашей службе, считай, почти никого не осталось. Но, чувствую, с этими ребятами мы сработаемся. Они не пропадут, как некоторые. Верно, ребята?
— Да, — подтвердили те в один голос.
— Значит, Венка опять не пришла?
— Естественно. Ни слуху, ни духу от твоей заместительницы. Как в воду канула, старуха.
— А где Егор?
— Я послал его к товарищу Вану.
— К кому? — переспросил я.
— К товарищу Вану. Ты же сам из-за него поставил всех нас на уши. Говорил, что этого ветерана нужно как можно скорее избавить от крыс, чтобы этот старый хрен не писал на нас больше жалоб и кляуз. Помнишь, как из-за Вана тебя пропесочивал управляющий?
Дальше я уже не стал слушать Лаэрта и поспешил на улицу. Я гнал свою машину так, как никогда до этого. За ветровым стеклом быстро мелькали фонарные столбы, кривые деревца, разрушенные и целые здания. Все мои мысли были только об одном — как бы мне не опоздать. Практикант Егор был моим подчиненным, и на мне лежала вся ответственность за него.
В доме Ванов мне долго не открывали дверь, хотя я звонил, стучал кулаком и даже, повернувшись спиной, бил по ней ногой. Наконец, дверь приотворилась, и в образовавшейся щели показалось настороженное лицо товарища Вана и наведенный на мою грудь ствол ружья. Из дома слышалась громкая джазовая музыка.
— В чем дело? — недовольно спросил он.
— Я из крысоловной службы.
— Знаю.
— Разрешите мне войти.
— Зачем?
— Чтобы проверить ловушки.
— Вчера проверял, — напомнил он.
— Наш практикант сейчас у вас?
— Какой еще практикант?
— Самый обыкновенный.
— Ну, приезжал какой-то паренек от вас. Когда он узнал, что у меня ему нечего делать, то быстро убрался восвояси, — сказал товарищ Ван и начал закрывать дверь, но я успел уловить в паузе между джазовыми композициями подозрительные звуки, доносившиеся из глубины дома. Однако рваться в дом было опасно — его хозяин мог сдуру выстрелить в меня. Впрочем, не обязательно, но такая вероятность существовала. Как там ни было, я не стал возвращаться к своей машине, а, пригнувшись, пошел рядом со стеной вдоль дома, свернул за угол и приблизился к мутному окну кладовки. Так и есть! Я не ошибся! Тусклый свет лампочки, горевшей на потолке в кладовке, позволил различить мне нашего практиканта. Егор с нечастным видом сидел на полу, прислонившись спиной к стене, со связанными руками и кляпом во рту.
Конечно, пытаться освободить его одному и без оружия, было полным безумием. Но, с другой стороны, если пойти за помощью, то, вернувшись, можно было уже не застать его в живых. Товарищ Ван постарается замести все следы и надежно спрятать свою очередную жертву.
Я осторожно выдавил стекло в окне — звякнув, оно разбилось, упав на пол кладовки. Затем скинул куртку на мерзлую землю — она помешала бы мне — и полез в окно, чувствуя, как рвется мой свитер, и брюки о гвозди, торчащие из рамы. В кладовку я скорее ввалился, чем влез — и, в общем, вполне благополучно, если не считать мелких порезов о битое стекло на ладонях.
При моем появлении глаза Егора радостно засверкали, он весь подался мне навстречу, силясь что-то сказать, но из-за кляпа во рту у него получалось лишь мычание. Сверху из одежды на нем была одна порванная фланелевая рубашка в пятнах крови. Все его тело дрожало мелкой дрожью.
Я подскочил к нему, вынул изо рта кляп и принялся, обламывая ногти, развязывать узлы на веревках, стягивающие его руки.
— Они… они, эти ветераны, совсем озверели, — пожаловался он с придыханием и готовый расплакаться. — Лаэрт послал меня сюда, чтобы я проверил старые ловушки и поставил новые. Они, ветераны, говорят, сними куртку — так будет легче работать. А когда я снял куртку, как набросятся на меня, и давай кусать. Я отбился и хотел убежать, но товарищ Ван пригрозил ружьем, и его жена меня связала. Чтобы я не кричал, затолкала в рот мой шарф. Если бы вы не пришли, то они бы закусали меня до смерти. Они были такие страшные и злые.
— Ну-ну, Егор, успокойся. Проехали. Главное, ты не бойся, — сказал я, освобождая его веревок.
— Я и не боюсь.
— Вот и молодец. Теперь тебя больше никто не тронет — обещаю. Все позади.
— Если бы, — пробормотал Егор убитым голосом. Я обернулся, проследив за его глазами, и увидел, что в кладовку пожаловала поджарая жена товарища Вана. Несколько секунд она молча, поджав губы, смотрела на нас с Егором. Потом, вытянув вперед руки и оскалившись, ринулась на меня. Я увернулся и резко толкнул женщину в ее впалую грудь. Но она была гораздо сильнее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Она устояла на ногах и крепко вцепилась мне в горло, почти вплотную придвинув свое лицо к моему подбородку. От женщины пахло какой-то кислятиной и не свежим бельем.
Мне стало не хватать воздуха. Ждать помощи от Егора было бесполезно — он отполз в дальний конец кладовки и испугано взирал оттуда на то, что происходило. Изловчившись, я стукнул кулаком жену Вана по голове, а когда она освободила мое горло, то — в лицо. Женщина отлетела на метр — у нее заплелись ноги, и она шумно рухнула на пол.
В этот момент прозвучал выстрел, и над моей головой просвистела пуля. В дверях кладовки стоял товарищ Ван с ружьем наперевес, из ствола которого вился дымок.
— Не смей прикасаться к моей жене, негодник! — прогремел он. — В следующий раз я не промахнусь и снесу тебе половину твоей глупой башки!
— Да, в следующий раз мой муж не промахнется. Клянусь здоровьем. Он очень метко стреляет, — подтвердила женщина, поднимаясь на ноги и отряхивая платье.
— Сильно он тебя ударил? Тебе не больно?
— Пустяки. Могло бы быть хуже, — отмахнулась она. — Как мы с ними поступим, дорогой?
— Я еще не решил. Прикончим, наверное.
— Умоляю, не надо нас приканчивать, — попросил со своего места у стены Егор.
