Борис Терехов - Крысолов

— Хорошо, ваше служебное удостоверение. Я доложу начальству, — после минутного раздумья произнес охранник, снял телефонную трубку и принялся с кем-то за переговоры.

— Где заявка? — отрываясь от трубки, спросил он.

— Какая?

— Ну, на уничтожение крыс.

— В нашей конторе, она подшита в общую документацию.

— Кто хотя бы ее подавал? Дирекция? Главврач? Заместитель главврача? Бухгалтерия?

— А я почем знаю. Кого больше всех допекли крысы, тот и подавал, — справедливо рассудил я.

— Подождите, сейчас за вами придет хозяйственник, — сказал он, вешая трубку и довольный тем, что ему удалось разрешить эту сложную задачу. — Посидите пока.

Я опустился на грубую скамью со сломанными подлокотниками, вытянул вперед ноги и расстегнул молнию на куртке.

— Слушай, друг, ты не знаешь человека по имени Ван? — поинтересовался я через минуту. — Коренастый такой мужичок, лысоватый, в годах. Раньше он у вас здесь был тоже охранником.

— Ван, говоришь? Да, знал, но плохо. Он работал в лечебном корпусе. Его уволили.

— За что?

— Мы с ним не дружили, и он мне не рассказывал. Наверное, из-за возраста, — почесал он в затылке. — Но я слышал, что в последнее время у него испортился характер. Буквально заклинило мужика. Стал дерзить начальству, к тому же не справляться со своими обязанностями. Кому это понравится? Вот и дали голубчику пинка под зад — покатился кубарем. У нас с этим не заржавеет. А вам-то чего до него?

— Сталкивался с ним по службе.

— Понятно, — кивнул охранник. — Да, еще у Вана были инциденты с больными.

— Какие инциденты?

— Разные.

Примерно спустя полчаса в проходную пришел хозяйственник — озабоченный, обильно потеющий дядя в синем грязном халате, и повел меня по пустынному двору к помпезному трехэтажному зданию с колоннами у входа и осыпающейся штукатуркой на фасаде.

— Домик, видать, довоенной постройки, — заметил я.

— Угу. Как ты только догадался?

— Я сообразительный от природы.

— Чувствуется. Но куда тебя провожать, скажи мне на милость? Умом с тобой тронешься. И кто тебя вызвал? Вот не было у меня хлопот, — ворчал хозяйственник, быстро семеня ногами.

— Не волнуйся, дядя, Я всех крыс у тебя переловлю. Продукты с кухни некому будет больше таскать.

— Крысы с нашей кухни ничего и не таскают, я у нас вообще их не видел.

— Ясно, продукты у вас таскают исключительно одни ваши сотрудники, — усмехнулся я. — Но тут уж, извини, помочь я ничем не могу.

— Мы с этим и без тебя как-то справляемся.

— Надеюсь.

По высоким ступеням мы поднялись в помпезное здание. Я хотел, было сразу свернуть налево к плотно прикрытым матовым пластиковым дверям, но хозяйственник проворно ухватил меня за плечо.

— Стоп! Там находится лечебное отделение. Тебе туда нельзя.

— Почему?

— Занесешь инфекцию. Следуй строго за мной и никуда не отклоняйся, — произнес он, увлекая меня за собой в противоположном от пластиковых дверей направлении.

— Как будет угодно.

Мы пошли по длинному коридору с обычными дверями по обе стороны, пока не уткнулись в застекленную стену. За толстым стеклом находилось светлое просторное помещение, в котором кропотливо, каждый за своим столом, трудилось несколько десятков человек. Все выглядело обыкновенно и буднично — подумаешь, разгар рабочей смены, но вместе с тем что-то в облике этих людей меня удивило.

— Довольно глазеть, не в театре. Пойдем, — поторопил меня хозяйственник.

— Ты меня уж загнал, командир. Нельзя и минуту отдохнуть.

— Дома на диване будешь отдыхать.

— Помоги тогда мне хотя бы нести упаковку с ловушками.

— Вот еще, — фыркнул он.

— Да, чем они там занимаются? — показал я на помещение за стеклом. — У вас же здесь как-никак заведение больничного типа.

— Идет лечебный процесс. Трудотерапия, называется, — нехотя пояснил он, опасаясь, что снова я попытаюсь переложить свою упаковку ему на плечи. — Крысоловки изготовляют.

— В ручную.

— Нет, полуавтоматически.

— Слушай, папаша, а на кой шут тогда понадобились эти мои ловушки? У вас, наверное, и без них ими весь склад завален?

— Мне, представь, не докладывают. Но начальству виднее — ему всегда все виднее.

По задней лестнице мы поднялись на второй этаж и зашли в большую квадратную комнату — владения хозяйственника. Комната оказалась забита самыми невообразимыми вещами — по большей части списанными и ни на что не годными. Здесь были поломанные и искореженные лопаты, древние медицинские приборы, стертые автомобильные покрышки, рваная больничная одежда и поврежденная казенная мебель. Одним словом, Шехнер — известный старьевщик — быстро бы нашел с ним общий язык.

— У тебя прямо Подземные сады, — констатировал я.

— Угу, они самые, — согласился хозяйственник. — Давай поставь ловушки здесь, что ли? Где еще, я не знаю. И кто это, интересно, сделал эту заявку?

— Крысы — зверьки тоже со странностями. Им бы у тебя понравилось, — заметил я, быстро разместив на полу его комнаты несколько ловушек.

— Не сомневаюсь, — кивнул он.

— Распишись в регистрационной книге.

— Но здесь же сказано, что ты израсходовал целую упаковку. Не стыковка получается.

— Зачем мне расставлять целую упаковку? Крысы же у тебя не водятся, — возразил я. — Позабудешься, и сам вместо крысы угодишь в ловушку, ногу повредишь — будешь потом хромать.

Хозяйственник поколебался, борясь со своей натурой, затем махнул рукой и с обреченным видом произнес:

— Ладно, пес с ним, распишусь. Только неиспользованные ловушки отдай мне — пригодятся. Пойдем, я провожу тебя до ворот. У нас запрещено расхаживать посторонним по территории лечебницы. Порядок есть порядок.

— Правильно, посторонние могут чего-нибудь украсть, — согласился я.

16

Облака, казалось, начинались с самой земли, от самых моих ног, и чем выше, тем гуще и плотнее они становились. И вся эта белесая масса непомерным прессом давила на меня, окутывала, словно пеленой и проникала в каждую клетку моего организма. Представлялось, что ей нет предела — тянется она до бесконечности. Но предел был — за слоем облаков скрывались яркое солнце и чистое синее небо. Только я никогда в жизни не видел этого яркого солнца и чистого синего неба.

Я стоял возле низкого дома супругов Ванов, из бокового приоткрытого окна которого беспрерывно грохотало старое ружье его хозяина. «Как ему удается чего-то разглядеть в таком тумане?» — подумалось мне. Хорошо хоть, что туман опустился лишь сейчас, а не часом раньше — иначе я мог бы запросто попасть в автокатастрофу, когда в заводских развалинах искал на машине дорогу к лечебнице. Впрочем, опасность грозила мне и здесь. Вдруг этот воинственный ветеран примет меня за большую крысу, и чего доброго пристрелит. Пора было идти к нему в дом.

— Здравствуйте! — приветствовал я товарища Вана, отворившего мне дверь.

— Здрасьте, — недоверчиво отозвался тот с порога.

— Вы осторожнее с ним — может, чего доброго, еще случайно бабахнуть. Раз, и нет человека, — сказал я и отвел рукой в сторону ствол ружья, наведенного на мою грудь.

— Извините. Я отстреливал крыс, а на это оружие у меня есть разрешение.

— Знаю. В понедельник мы с моим напарником ставили у вас ловушки. Мне нужно их проверить.

— Как же, я прекрасно помню вас и вашего друга. Как же, — энергично закивал он. — Такой веселый симпатичный молодой человек. Спасибо, после вашего визита тараканы у нас совершенно исчезли. Проходите, и сами посмотрите.

— Мы, собственно, специализируемся не по тараканам — это побочное занятие. Главное для нашей службы — крысы, — уточнил я, идя вместе с ним по коридору к кладовке.

— Конечно, что они, крысы. Но от вашего порошка у нас пропали тараканы. Моя жена боится тараканов, а мне что? Они мне не мешают, потом живые существа как-никак. Вот крысы — другое дело. Моя жена пошла сейчас с продуктовыми талонами по магазинам, — товарищ Ван огляделся по сторонам, вероятно, желая убедиться, что она действительно ушла, а не спряталась где-нибудь в доме, — а я отстреливал крыс во дворе.

— Да, помню, вы ветеран расчистки старого города, у вас есть навык борьбы с ними.

— Навык у меня — есть. Но вы ошибаетесь, никакой я не ветеран расчистки старого города. Это все причуды моей жены, она постоянно чего-нибудь сочиняет. Что поделаешь? Она уже пожилой человек, со своими слабостями и своими представлениями о жизни. Опять же, женщина. Говорит, людям нравится, когда их обманывают. Представьте, официальным лицам тоже. Поэтому, почему не пойти людям навстречу? Тем более что быть честными нам не по карману.

Из товарища Вана не требовалось вытягивать ответы на искусно поставленные вопросы, вызывая на откровенную беседу, напротив, тут была другая крайность — его излишняя словоохотливость. От нее у меня даже путались собственные мысли.