Сибирская Симфония - Андрей Валерьевич Скоробогатов
Мужики, к тому времени уже выпрыгнувшие из вагона, недоуменно смотрели вверх, на незваных гостей. Некоторые пассажиры с воплями побежали с улицы. Дермидонтычу тоже было страшно, он разрывался между желанием убежать и обязанностью выполнить свой гражданский долг. Энело тем временем выпустило лучи, и трамвай медленно начал подниматься над рельсами. Увидев эту картину, МНС не выдержал.
— Братцы! — истошно закричал Иероним Дермидонтыч. — Стреляйте, друзья! Не позволяйте им забрать трамвай!
Мужики осмелели и стали палить в воздух, но пули энело не брали, а трамвай продолжал медленно лететь вверх. Тогда Дермидонтыч снял с пояса резонатор и дважды выстрелил в энело. Он понимал, что это почти бесполезно — ведь земное оружие не способно противостоять инопланетной угрозе. Каково же было удивление ученого и остальных наблюдающих, когда после лазерного выстрела энело выключило лучи, накренилось и, заискрив, стало медленно скатываться по воздуху в сторону Дермидонтыча. Отпущенный трамвай с грохотом свалился на рельсы, а ученый схватил палки и побежал от пикирующего на него неопознанного объекта — еще бы, ведь тарелка была больше трамвая в диаметре и выглядела горячей.
«Задавит… Не успею…» — промелькнули пессимистичные мысли, и МНС сжался, ожидая тяжелого удара. Однако прошла секунда, вторая, третья — было тихо, и обернувшийся ученый увидел пустой тротуар с полосой растаявшего снега в паре метров позади себя.
5. Ожидание
У Дермидонтыча было не простое жилище — он жил в старой кирпичной башне, оставшейся еще с советских времен. Деактивировав сложную оборонительную систему — при неправильном нажатии на дверной рычаг на посетителя сверху падал кирпич — Иероним зашел в здание. Скинув ранец и длиннополый кожаный тулуп, ученый устремился по винтовой лестнице наверх, где лежала балалайка-контрабас.
«Сейчас за мной придут люди в фуражках, — думал он. — Наслажусь же в последний раз игрой на инструменте».
Размотав паутину, которую живучий сибирский паучок успел сплести над поставленной в чердачном углу балалайкой, ученый запел фальцетом, перебирая толстые струны.
Сколько нужно темных лет?
Тьмы, родившейся на свет?
Сколько можно темных тайн?
На вопрос ответ мне дай!
Сколько можно плыть вперед,
И не знать, куда несет?
Сколько можно страшных бед,
Чтобы дал ты мне ответ?
Ветер завывал в трещинах башни, было холодно и мрачно, лишь тусклый свет луны падал в чердачное окно. Жизнь проносилась перед глазами Дермидонтыча…
Вот его привезли на поезде в Сибирск и выдали отца-наставника — старого фрезеровщика с секретного завода Дермидонта. За пять лет обучения он научил молодого сибиряка стрелять из винтовки, пить водку и ходить на лыжах по сугробам. По стопам «бати», однако, Иероним не пошел — поступил лаборантом в НИИ, да и водку пил не охотно, как ненастоящий сибиряк. Жили безбедно — был даже небольшой черно-белый телевизер и большая библиотека старых книг. Сначала все было хорошо, но потом, как раз во времена либеральных реформ и увлечения народа прогрессивным металлом, отец с сыном поддались течению и стали по выходным разучивать и играть западные песни. Любовь к иноземной культуре была столь сильной, что даже после запрета прогрессивного металла Дермидонт с Иеронимом не прекратили музицирование.
Удивительно ли, что до КГБ со временем дошли слухи. Иероним помнил то раннее весеннее утро, когда люди в круглых фуражках пришли за отцом. Он кричал им: «Заберите и меня, я тоже песни пел!», но, видимо, КГБ-исты попались глухие (еще бы, без ушанок в такой мороз), и молодого сибиряка оставили. Телевизер и одну из балалаек тоже забрали, оставив лишь басовую. С тех пор Иероним жил один, и, несмотря на то что пора уже давно привыкнуть к суровой жизни одинокого, как и все остальные, сибиряка, ему было тоскливо.
Сколько можно мерзких слов
И поруганных основ?
Сколько нужно красных глаз,
Оборвавшихся вдруг фраз?
Сколько нужно страшных бед?
Сколько нужно, дай ответ!
Сколько можно грязной лжи?
Сколько можно, ты скажи!
Стук в дверь заставил Иеронима прервать музицирование. «Это за мной», — понял он, тяжко вздохнул и, поставив балалайку в угол, медленно спустился по лестнице вниз. Надел тулуп, валенки, взял узел с самым необходимым, приготовленный еще в прошлом году, осмотрел стеклянным взглядом комнату и открыл дверь.
— Здорова, Дермидонтыч, что долго не открываешь? — сказал стоявший на пороге мужичек и зашел внутрь. Это был сосед ученого, Георгий Ипполитыч, профессиональный диссидент, отсидевший по лагерям в совокупности двенадцать лет.
— А, это ты… — растерянно проговорил Дермидонтыч и спрятал узел. — А я тут ожидал, знаешь, сотрудников Комитета.
Ипполитыч закрыл дверь, поставил на пол авоську с бутылками и, покачав головой, спросил:
— Они должны прийти сюда? Прийти и нагло попрать твои гражданские права и свободы, как это они обычно делают?
— Ну… почему попрать свободы… Ты знаешь, я ведь действительно провинился.
Георгий сел на старинный стул, пододвинул авоськи и стал разливать жидкость по рюмкам, как настоящий интеллигент.
— Ты, вероятнее всего, не знаком с презумпцией невиновности. Пока твоя вина не доказана, ты не виновен, такова практика цивилизованного Запада. Еще я бы рекомендовал тебе растопить печку, или что там у тебя, все время название забываю…
— У меня инфракрасный обогреватель… — ученый нажал какой-то тумблер на стене, и температура начала повышаться. — Но ты не понял, я действительно виновен, и с минуты на минуту за мной должны прибыть сотрудники КГБ.
Ипполитыч кивнул головой на второй стул.
— Ты присаживайся, Иероним, чувствуй себя как дома. А КГБ-истам мы отпор дадим. Будем ждать их вместе. На нашей стороне свобода и истина!
Ученый хотел было возразить, что он и так чувствует себя как дома, ведь это же его дом, но спорить по этому поводу не стал и сразу же сел на стул.
— Вот ты скажи, Дермидонтыч, кто-то же должен отстаивать попираемые нашим полицейским государством гражданские права, так?
Иероним кивнул и, морщась, выпил водки.
— А ты посмотри на медведей! Их, невинных, преследуют люди с оружием, сотнями, тысячами жестоко убивают. Рабски эксплуатируют на фабриках и ракетных базах. Едят, в конце концов! Никто не
