Агами - Алексей Владимирович Федяров
— Паша, это ж Берман, — застучал ему сухой ладонью по спине Сеня.
Вскочил, заволновался. Подошёл, руку протянул.
— Я Сеня Васильев, художник, я тоже из Питера, — быстро заговорил он.
Берман, седой и высокий, улыбнулся и руку Сене пожал, на какое-то время даже вроде увидел и каптёрку Пашину, и людей вокруг. И снова ушёл в себя.
Сильный оказался этот тип, старый интеллигент петербуржский. Помирать не собирался. А учёным и вправду оказался настоящим.
— Да ты что, он же от премий отказывался огромных, чего только не наизобретал, а так и жил в своей квартирке! И как он новой власти не сгодился, странное дело. Ладно я, художник безвестный, алкоголик и тунеядец, но Берман… — Сеня вздыхал, смешно обхватывал голову руками и качал ею.
Берман приехал южным этапом. Из самого Нового центра. Зэки оттуда — редкость. Говорить с ним было трудно, пожилой учёный не молчал, он постоянно вёл разговор, но неслышный и не с теми, кто рядом, а с собой, где-то далеко, перед доской в аудитории или перед монитором, или, может быть, за столом, но точно не здесь, не на каторжной земле.
Хотя учёные и тут встречались, разные, кучковались и хотели светило к себе затянуть, но Берман их проигнорировал и подпустил к себе одного только — старого, как выяснилось, знакомца, которого те учёные как раз и не признавали. Если по Пашиному — так и не учёный это был вовсе, электрик Иваныч, пожилой волжанин, молчаливый, лысый и широкий в плечах мужик на мощных ногах.
— Он — великий экспериментатор, — кратко пояснил Берман Паше, когда был в настроении, — учился в университете и работал с большими учёными. Они думали, а он делал. Нельзя без рук учёному.
«Великий». Паша задумался тогда. Иваныча он знал несколько лет, электрик и электрик, токарь хороший, механик. Рукастый. Мало ли таких. А тут — великий. Но Берман врать не умел совсем и если говорил, то так оно и было.
— Фактчекинг, что ты хочешь, — смеялся Сеня, удивлению Паши. — У них так: проверить теоретически и экспериментально, а потом публиковать. Паша Старый и Берман Учёный — нормальная у вас банда собирается, авторитетная.
Хохотал. Весёлого нрава человек.
Когда Паша смог улучить следующий момент хорошего настроения у Бермана, спросил то, что мучило давно:
— Скажи, профессор, как это всё устроено? Вот Нарьян-Мар, тут несколько зон, вот кластер «Печора» или иначе — Печорская агломерация специального контингента, границы у неё охраняют, и выйти невозможно. Даже если выйдешь — куда ты пойдёшь? Тут же и сгинешь с голоду, или первый пост тебя примет ментовской и обратно вернёт. Чтобы далеко уйти, есть один путь — через Агами, там и вокзал, и аэродром, иначе сюда не прилетишь и не въедешь. Маленькая страна из лагерей, вот мы где.
— Архипелаг, — кивнул Берман.
Он улыбался, будто слушал что-то приятное.
— Хорошо, пусть архипелаг. В лагерях всё почти так, как было испокон. Уж поверь.
— Верю, — снова кивнул Берман.
Словно экзамен принимает, подумал вдруг Паша.
— Допустим, ушёл человек в рывок. Сбежал. И бежит он по местным лесам, бежит, а спецназ даже не торопится. Находят спокойно, ломают и привозят обратно. Или на месте кладут. Найти, положим, не проблема. Но ведь даже если уйдёт человек от ментов, до Агами доберётся, его автоматическая охранная система сразу вычисляет и отстреливает. Даже переодетого и бородатого. Даже в гробу раз пытались втянуть, так на входе гроб изрешетил лазер контрольный. Как это? Как они находят, где свой, а где чужой, автоматы эти?
— Какая задача? — просто спросил Берман.
— Пройти контроль. И уйти через Агами. Далеко уйти.
— Интересная задача, — снова кивнул Берман, — стоит подумать.
— Что тебе нужно, чтобы думать спокойно? — с расстановкой, медленно спросил Паша.
Боялся спугнуть.
— Место. Бумага. Карандаши. Кое-какие материалы. Владимир Иванович, — так он называл Иваныча. — Время. И не торопи меня.
И вдруг добавил:
— Глаза смотрящего.
— Что? — слегка опешил Паша.
— Надо показать глазам смотрящего то, что они хотят видеть.
— Ты бы полегче со старым смотрящим, профессор, — вздохнул Паша.
Берман уже не слышал.
Всё было тяжко. И место найти спокойное, и Иваныча с работы вытянуть, и бумагу искать, ох как тяжело было находить бумагу… Но Паша Старый умел брать из зоны всё, о чём просил Берман. Да и не просил даже. Ставил в известность о своих потребностях. Но прошло время — два года и ещё пара месяцев, — и первый человек был послан в Агами: войти, выйти живым и вернуться. Обязательно надо было вернуться, а как ещё проверить? Фактчекинг есть фактчекинг. Условия эксперимента. Тяжело было: уйти с зоны, дойти до Агами с погоней, пройти через контроль, проверить собой, каким тебя видят «глаза смотрящего» — система распознавания — своим или чужим, выйти и аккуратно попасться спецназу. Потом выжить на допросах и вернуться в зону. В другое место бы не направили, здесь только и была спецтюрьма для бегунков.
Всё это Бермана с Иванычем не беспокоило, им нужен был только результат как подтверждение их расчётов и работоспособности экспериментального образца устройства. И Паша обеспечил им результат с первой попытки, подобрал парня из новых тамбовских, стремягу, что вором хотел стать, как Паша. Нашёл ему в поход охотника местного, тот довёл, иначе бы не дошёл тамбовский по этим местам. Вернулся с уважением молодой, но отбитый весь, долго не протянул в больничке, почки встали. Паша честно делал что мог: и врачей грел, и лекарства находил. Но не помогло.
Берман с Иванычем выдали и побочный продукт — связь. Паша не мог понять деталей, но ему и не надо было. Свою задачу он выполнял — доставлял в окрестные зоны собранную Иванычем по чертежам аппаратуру, какие-то транзисторы. Всё работало. Знали только свои, проверенные. Есть связь — жив ход воровской. Что-то вроде надежды зародилось в душе. Но и забот прибавилось. Тяжёлых забот, один шаг неверный — и под тонкий лёд, откуда хода уже нет.
Надо было искать людей на второй рывок. Местный имелся — Спира. Нужен был ещё
