Егор Просвирнин - Жорж Дунаев
- Да, следовать вместе с тобой обратно в Столицу на корабле халифата.
- Нет, другие инструкции.
- Что ты имеешь ввиду?
Я встаю с кровати и потягиваюсь, готовясь к предстоящей сцене с истерикой.
- Видишь ли, Тиамат, мы с тобой находимся в столице древнего архаичного общества с культом мужской силы и примитивной маскулиностью, доказываемой через грубый животный сэкс….
- Что ты пытаешься мне сказать? – что ж, по крайней мере, она не проститутка на государственном содержании. Я секунду размышляю над тем, кошерно ли встречаться с девушкой, которую на глазах всего честного народа отымел Великий Халиф:
- В три часа дня ты должна будешь переспать с Великим Халифом.
- ЧТО?!!!
- На глазах у меня и всей его свиты.
Тиамат вскакивает с кровати и начинает бить меня мелкими женскими ударами. Я ловко укорачиваюсь, попеременно прикрывая то лицо, то гениталии. Через пару минут ее гнев выдыхается и она останавливается, тяжело дыша:
- Жорж, ты сейчас пошутил, да? Пошутил?
- Нет, я серьезен, как инфаркт – ее накрывает новая гнева, следует очередная порция ударов. Я прикидываю, сколько синяков она мне наставила:
- Я не верю тебе, я не верю тебе, мерзкий извращенец! – она в истерике.
- Солнце, это правда. Древний обычай, Халиф обязан показать, какой он мужик, трахнув женщину из другого племени, если он с тобой не переспит, его подданные решат, что у него не стоит и устроят бунт. Реки крови, миллионы убитых, тысячи казненных – и все из-за того, что ты отказалась ему давать. Я уже не говорю про гибель всей Федерации! Сколько там миллиардов населения? Все они в твоих руках. Опять же, это не какой-то нищий из подворотни – это глава солидного государства, партнер, которым стоит гордиться. Наконец, я уверен, что по возвращению куратор непременно вручит тебе орден или медаль. А может, даже два ордена…
- Жорж, прекрати издеваться! - Тиамат падает на кровать и заливается слезами. Я сажусь рядом, нежно обнимаю ее за плечи и целую в макушку:
- Ну, перестань, перестань, солнце. Когда все это безумие закончится, я отведу тебя в лучший ресторан Столицы – Тиамат отрывает заплаканное лицо от подушки:
- Обещаешь?
- Обещаю, солнце. А сейчас иди к себе, готовится к трем часам. Я свое дело сделал, теперь все зависит от тебя. Теперь все зависит от тебя, солнце.
Тиамат поднимается, утирает слезы, накидывает паранджу и уходит. Оставшись один, я пытаюсь соскрести гадкий налет на сердце новыми порциями инжира.
Глава двадцать четвертая.
Три часа дня. Одетый я посольский костюм, я стою в Центральной Зале Золотого Дворца. Справа от меня толпится дворцовая челядь во главе с нахмурившимся Великим Визирем. Блеск золота, серебро и бриллианты, имплантированные прямо в кожу, лица, налитые ботоксом, разговоры заглушает рев проносящихся над Дворцом космических кораблей. Всеобщая мобилизация, планета, превратившаяся в разворошенный муравейник, сотни грузовых кораблей, ежеминутно отправляющихся на орбиту и обратно. Наливающийся силой шторм, в самом центре которого по привычке стою я. Я закрываю глаза и вздыхаю. В моем желудке только что растворилась двойная порция галлюциногенов – я не хочу быть в здравом уме и твердой памяти, когда Тиамат начнут трахать на глазах у разодетого арабского сброда. Огромные, отделанные золотом двери растворяются, и хриплый голос из динамиков произносит:
- Его Высочество Великий Халиф, владетель суши, повелитель морей, хозяин воздуха, господин межзвездного пространства….
Дворцовая челядь тут же падает на колени, на колени бухаюсь и я, исподлобья наблюдая, как в зал торжественно входит все еще похмельный Халиф. Перед моими глазами начинает проскальзывать цветные круги. Первый признак надвигающегося прихода. Халиф подходит к стоящему в центре зала ложу, скидывает верхние одежды и становится в позу ожидания. Динамик сообщает:
- Тиамат, жертвенная дева Разорской Федерации, олицетворение всех женщин своей страны.
В залу робко входит Тиамат в черной парандже. Круги перед глазами усиливают. Молча и покорно Тиамат идет к ложу с застывшим в ожидании Халифом. К кругам прибавляются постоянно меняющие свою форму параллелепипеды. Халиф сдергивает покрывало с головы его жертвенной женщины и улыбается. Она ему понравилась. Среди челяди возникает и тут же стихает одобрительный шепот. Параллелепипеды превращаются в ромбы, реальность плывет все сильнее. Халиф неспешно, но уверенно раздевает Тиамат, челядь одобрительно кивает, я вижу все хуже. Боже, она совсем голая, беленькая, с белесыми лобковыми волосиками, которые она робко пытается прикрывать. Челядь цокает языками. Халиф, широко улыбнувшись, валит Тиамат на ложе и забирается сверху. Я окончательно отключаюсь.
Мне грезится заброшенная ледяная планета. Серая мгла вместо солнца, почерневшие, ушедшие в землю деревянные строения, неуклюже топающие по снегу местные, в драных полушубках и валенках. Запах самогона, варящегося где-то неподалеку. Один из местных, старенький дедушки с изъеденным морщинами лицом, посеревшими от грязи седыми волосами и чистыми голубыми глазами, подходит ко мне и молча увлекает за собой. Мы бредем по рыхлому снегу, ежеминутно спотыкаясь и матерясь, бредем через всю деревню, пока не доходим до старенькой избенки на самой ее окраине. Раздеваемся в сырых, зябких сенях и, осторожно ступая по скрипящим половицам, входим внутрь. Внутри жарко натоплено, пахнет свежим хлебом и суточными щами. Дед останавливается у висящей в красном углу иконы, внимательно смотрит на почерневший от времени лик, после чего крестится и кладет поясной поклон. Затем он достает из печи котелок со щами и хлеб и ставит их на стол. Хитро подмигнув, лезет за печь и извлекает из тайника бутылку мутного самогона. Раскладывает, разливает, смотрит на меня, выпивает не чокаясь. Я пью вслед за ним и принимаюсь за щи, закусывая их свежим хлебом. Некоторое время мы едим, сопя, покряхтывая и пропуская по стопке самогона после каждой пары ложек. Щи и хлеб кончаются, остается один самогон.. Стопка, вторая, третья, четвертую дед опрокидывает и, чуть усмехнувшись, спрашивает, глядя прямо мне в глаза:
- Любишь ее?
- Кого?
- Зазнобу твою.
Я опускаю глаза:
- Нет у меня никакой зазнобы.
- Ври-не ври, а сердечко-то ноет, ноет, а?
Я рассматриваю щели между половицами.
- Ну, признайся себе, что ноет. Признайся, что дал слабину жестокосердный, размякнул что, пустил внутрь, на вот столечко, на чуточку самую малую, но пустил. И теперь ноет, ноет внутри.
Я сглатываю:
- Нет.
- Нет, и потому побоялся смотреть, испугался потому, дурью потому закинулся, что почувствовал в себе слабину, трещинку сердечную в себе ощутил.
- Да.
- Скажи ей об этом. Скажи, как все кончится. Обязательно, обязательно скажи.
Я все еще смотрю в щель:
- Хорошо.
- А теперь еще по одной и пора тебе.
Дед разливает остатки самогона, чокается со мной и, улыбнувшись, выпивает залпом. Я выпиваю вслед за ним и в ту же секунду все перед глазами меркнет и я очухиваюсь в объятиях довольного Халифа, обнимающего меня со словами «Приветствую тебя, дорогой союзник!».
Я так и не увидел совокупления Тиамат с Халифом, не услышал, стонала она или нет, не заметил ехидных ухмылок челяди с плотоядными взглядами. Все, что я чувствую – это слабый аромат похмелья изо рта Халифа, все, что я увижу – это стенд с флагами Халифата и Федерации посреди зала, все, что я слышу – это гул космических челноков, доставляющих на орбиту солдат и военную амуницию. Я сделал это. Сделал. Я заключил договор с Халифатом, я выполнил свою миссию, вынес унижения и страдания и почти спас Разорскую Федерацию. Осталось всего ничего – вернуться домой и разгромить мощнейший флот Псов.
Мы прощаемся с Халифом на вершине посадочной башни. Холодно, дует ветер, развевая полы моего посольского одеяния. Халиф обнимает меня, крепко прижимает к себе и тихо шепчет на ухо: «Разберись с ними, с ними со всеми, Жорж. Разберись с Псами, разберись с Великим Визирем, разберись со своей бедной девочкой. Ты достаточно выстрадал и претерпел, не позволяй всему этому пропасть зря. Я желаю тебе удачи и да благословит тебя Аллах!» - Халиф отрывается от моего уха и несколько секунд внимательно смотрит мне в глаза. Я отвечаю ему тем же немигающим взглядом. Стоящий невдалеке Великий Визирь хмурится, видя столь сердечное прощание, и отворачивается в сторону, смотря на бесконечные цепочки арабских гвардейцев, грузящихся во флагманский корабль халифатского флота. Халиф разворачивается и уходит, вместе с ним башню покидает и вся его многочисленная свита. Я вздыхаю и поднимаюсь на корабль.
Все время полета до границ Халифата я провожу в своей каюте. Мы выключаем гипердвигатель у Аль-Рашида и начинаем перестраивать флот в оборонительную формацию, предполагающую нападение противника. Игры кончились. Финальный час приближается. Я с холодным интересом рассматриваю в иллюминатор пустынный, истерзанный Аль-Рашид и гадаю, что там. Что стало с руководителями восстаниями? С приближенными убитого бандитского главаря? С высаживавшимися на моих глазах инквизиторами? Мои мысли прерывает Великий Визирь, неспешно входящий в мою каюту:
