Паромщик - Джастин Кронин

Паппи улыбается. Вопрос с обедом решен.

– Тия, дорогая, знала бы ты, как братья и сестры обрадуются твоему приезду.

Она выходит через другую дверь и попадает в очередной переулок, поросший сорняками и заваленный мусором. Пройдя его до конца, она толкает очередную дверь и входит внутрь. Запах здесь ощущается еще сильнее; когда-то в этом помещении разделывали рыбу. Длинные металлические столы, предназначенные для резки и потрошения, сдвинуты к стенам. У задней стены есть люк заподлицо с полом. Тия открывает его и спускается в подвальный коридор, освещенный тусклой лампочкой. На стенах проступает влага; пахнет плесенью и сырой землей. Она подходит к двери, над которой висит камера, направленная вниз. Тия стучится в дверь и поднимает голову, показывая себя камере.

– Кого там еще принесло? – спрашивает бесплотный голос.

– Квинн, да открой же. Не видишь, что ли?

– Обожди секунду.

Секунда растягивается до двух минут. Когда Тия уже начинает терять терпение, дверь открывается.

– Ну и ну, – говорит Квинн. – Смотрю, приоделась.

Сам он выглядит так себе. Квинну за сорок. Бледная кожа, вечно прищуренные глаза и неухоженная борода. Словом, у него вид некогда привлекательного мужчины, измученного затяжной болезнью.

– Это все, что ты можешь сказать? – удивляется Тия. – Я думала, мы друзья.

– А ты не слышала, что заводить друзей опасно? Тебя вызвала Матерь?

– Нет, сама приехала. Сегодня было происшествие на паромном причале.

Квинн открывает дверь шире, пропуская ее внутрь.

– Давай посмотрим, что́ у тебя есть.

Пространство, куда попадает Тия, разделено на клетушки. Комнатенка с двухъярусными кроватями для членов движения. Кухонька, одновременно служащая лазаретом. И центральная комната, известная как «логово». Ее площадь – не более пятидесяти квадратных футов, но это средоточие движения, кора его мозга. Комната и выглядит как обиталище искусственного мозга. Она заставлена терминалами, пультами с сигнальными лампочками и переключателями; многочисленные кабели убраны в самодельные трубки, тянущиеся по стенам, полу и потолку. О назначении половины или даже большей части оборудования Тия не знает.

– Ты можешь найти записи с дронов, которые висели над причалом?

– В какое время?

– Незадолго до часа дня. Скажем, в двенадцать пятьдесят.

Квинн усаживается за терминал. Его ладони замирают над клавиатурой. Он похож на пианиста, готового вызвать бурю звуков. Потом пальцы Квинна начинают бегать по клавишам, только вместо звуков он извлекает данные из Центральной информационной системы: на черном экране появляются ряды ядовито-зеленых букв и цифр.

– Зацепил, – объявляет Квинн.

На экране появляется окно с видеозаписью. Причал, вид сверху. Люди, поднимающиеся на борт парома. В правом верхнем углу отмечено время съемки – 12:53.

Квинн подается вперед и тычет пальцем в левый нижний угол.

– Это ты? – спрашивает он Тию.

– Ага.

– Что ты там делала?

– Пошла прогуляться в обеденный перерыв. – Она пожимает плечами. – Я иногда хожу туда.

– Нездоровый выбор места для прогулок.

– Какой есть. Смотри дальше.

В левой части экрана появляется фигура. Это мужчина. Он неуклюже бежит по причалу. За ним мчатся трое охранников с электрошокерами, а чуть поодаль – мужчина в темном костюме. Дрон поворачивает камеру, сосредоточивается на преследуемом и включает приближение. Достигнув конца причала, мужчина поворачивается к преследователям и поднимает руки, стараясь защититься от них, но первый охранник опрокидывает его на бетонный причал и приставляет к горлу шокер. Тело жертвы напрягается и обмякает.

– Прыткий парнишка, – замечает Квинн. – Разве его не учили уважать старших?

Запись продолжается. Подбегает паромщик, хватает охранника за ремень и делает локтевой захват.

– Так-так, – бормочет Квинн, постукивая по стеклу монитора. – Сдается мне, что он сейчас задушит охранника.

Похоже, Квинн прав. Через несколько секунд тело охранника становится ватным. Паромщик отпускает его горло, и тот сползает на бетон.

– Они все спятили, – усмехается Квинн.

Паромщик опускается на колени и приподнимает голову старика. Его движения становятся совершенно иными, в них ощущается нежность и даже любовь. Глаза старика открыты и смотрят в небо; его губы начинают шевелиться.

– Останови запись, – просит Тия.

Квинн нажимает клавишу.

– Это тот, о ком я подумал? – спрашивает он, поворачиваясь к Тие.

– Да. И еще кое-что. По-моему, паромщик – его сын.

– Обалдеть!

– Можешь включить звук? Мне нужно услышать, о чем говорит старик.

Квинн отматывает запись до того момента, когда паромщик опускается на колени, затем включает аудиоканал и вновь запускает видео. Слова тонут в хаосе фоновых звуков: криков толпы, гула двигателей парома, шума ветра, несущего грозу.

– Можно как-нибудь подчистить звук? – спрашивает Тия.

Еще три прокрутки. С каждым разом звук улучшается, но незначительно. Слов старика по-прежнему не слышно. Квинн откидывается на спинку вертящегося кресла и устало потирает лоб.

– Слишком много фоновых шумов.

– Повтори снова, но медленно. Кадр за кадром.

Квинн выпрямляется и начинает покадровое воспроизведение.

– Гляди-ка. – Он указывает на рот старика. – Это «о».

– Точно «о». Продолжай.

– Это «а»? – спрашивает Квинн.

– Нет, – мотает головой Тия. – Видишь, как он напрягает челюстные мышцы?

– Будь по-твоему. Тогда что?

– Это «р». «О», «р», затем «а».

Квинн пристально смотрит на нее. Оба молчат.

– Чертовщина какая-то, – бормочет он.

Они продолжают покадровый просмотр, но оба и так догадались, какое слово произносит старик.

О-Р-А-Н-И-О-С.

Ораниос.

– Я годами пытаюсь перевалить через эту преграду, – говорит Квинн. – И вдруг появляется некий старик и как ни в чем не бывало произносит слово вслух.

Они сидят на кухоньке и пьют чай. У них за спиной открывается дверь. Это Джесс.

– Тия! – радостно восклицает она.

Тия встает. Женщины обнимаются.

– Матери здесь нет, – сообщает Джесс.

– Мне уже сказали.

Они размыкают объятия. Тия смотрит на подругу. Десять лет назад, когда они познакомились, Джесс поразила ее своей эффектной внешностью. Пожалуй, тогда эта женщина легко бы сошла за просперианку. Красота Джесс никуда не исчезла, но лицо стало худощавее и жестче. Лицо женщины, в чьей жизни много чего произошло; женщины, живущей верой. Волосы, когда-то длинные, теперь коротко подстрижены.

– А ты как? – спрашивает Джесс. – Все в порядке?

Тия пожимает плечами:

– Раз в неделю хожу на лицевой массаж. Разрабатываю левую руку.

– Тебя вызвала Матерь? – спрашивает Джесс.

– Нет, я приехала сама. Кое-что случилось. Тебе стоит посмотреть.

Они возвращаются в «логово», и Квинн показывает запись с камеры дрона.

– Вот здесь. – Квинн стучит ногтем по экрану. – В этот момент он и произносит…

Джесс плюхается в кресло.

– Боже милостивый. Как ты сумела узнать? – спрашивает она, глядя на Тию.

– Я там была. Видела все собственными глазами. И не только я. Зрителей хватало. Думаю, половина острова уже знает.

Джесс переводит взгляд на Квинна. Тот понимает намек.

– Я буду следить за трафиком, – обещает он. – Вскоре мы обязательно что-нибудь узнаем.

Джесс вновь