Милость Господня - Андрей Михайлович Столяров
Перед выездом Сержант проводит небольшой инструктаж.
– Задание у нас несложное, – говорит он, прохаживаясь по аудитории перед рядами курсантов. – Наблюдаем за порядком и пресекаем возможные инциденты. Чисто полицейская операция. А по ходу дела выслеживаем и обезвреживаем зомбяков, есть сведения, что количество их опять увеличилось. Повторяю в сорок девятый раз: никаких детских игр, никаких этих ваших там… файерболов… никаких «ледяных молний», «трясучек» и прочего барахла, короче, без выпендрежа, обездвиживаете мертвеца стандартным способом, «серой иглой», и сразу же – кол в сердце. Если все делать быстро и четко – риск минимальный. Особо обращаю внимание, что сегодня двойной праздник – День России и Рождество святого благоверного князя Александра Невского, в полдень состоится молебен, нас это не касается, но будут шествия, масса народа, так что смотреть в оба глаза. Сектор нам выделили спокойный, и тем не менее. – Твердым взглядом он обводит аудиторию. – Всем все ясно? Вопросы есть?
На три секунды повисает молчание.
– Вопросов нет, – говорит Сержант. – Бросает взгляд на часы. – Имеем десять минут. Ну-ка, Тормоз, иди сюда.
Тормозом он называет Ивана. Тот встает, выходит в пространство перед рядами. В аудитории – шевеление: предстоит цирковой номер.
– Ну-ка, Тормоз, обездвижь меня. По всем правилам. Давай-давай, Тормоз, не тормози…
Иван выставляет вперед растопыренные ладони, шевелит пальцами, как бы играя по невидимым клавишам пианино, и одновременно выпевает про себя затверженную наизусть формулу боевого заклятия. Формула простая, одноступенчатая, на практических занятиях Иван овеществлял ее много раз, правда, каждый раз – с сомнительным результатом. Вот и сейчас из его ладоней вместо «серой иглы», вместо искры мышиного цвета, парализующей зомбяка, плывут в сторону Сержанта клочья вялого дыма.
Сержант легко смахивает их в сторону.
– Н-да… На троечку с минусом. От такого мертвячок твой разве что… громко чихнет. – По аудитории прокатывается смешок. – Слушай, Тормоз, а может быть, тебя вообще здесь оставить?
– Я не могу сосредоточиться так, в теории, – говорит Иван. – Это умозрительно. Мне нужна реальная ситуация.
Сержант прищуривается на клочок дыма, переливающийся в стороне. Касается его пальцем, но не просто касается, а с какими-то двумя хитрыми поворотами, словно вычерчивая иероглиф.
Дым втягивается внутрь пальца.
– Смотрите, какой у нас Тормозок. Все могут, а он, видите ли, не может.
Сержант поворачивается к аудитории, как бы призывая ее в свидетели. Он преувеличивает. Могут, разумеется, далеко не все. Но возражать не имеет смысла.
Иван молчит.
– Ладно, будет тебе реальная ситуация. – Сержант хлопает в ладони, резко, как выстрел. – Все! На выход! Двигайтесь, мать вашу, гусеницы волосатые!..
До своего сектора они едут почти сорок минут. Дважды попадают в пробки, небольшие, но тем не менее ощутимые. Народа по мере приближения к центру явственно прибавляется, и Иван думает, что вот вроде бы население Москвы после Смуты сократилось, как считается, вчетверо, а все равно – на улицах не протолкнуться. Хотя это понятно: многие с окраин переселились в район Кремля, где образовались пустые квартиры. Новостройки стоят заброшенные, разваливаются, в них шалит разная нечисть, так что магистрали, идущие в область, огорожены щитами с руническими начертаниями. И несмотря на это, чуть ли каждую неделю бывают прорывы, зачистить по-настоящему районы Большого транспортного кольца пока не хватает сил.
Он слегка нервничает. Это их первое самостоятельное патрулирование, до сих пор они дежурили лишь в составе подразделения духовников. Как-то оно все получится? Остальные тоже не слишком расслабленные. Мишик и Гришик, похожие, точно братья, однако не родственники, даже из разных Монастырей, вновь затевают спор, кто лучше, адрианиты или иосифяне: у адрианитов, откуда Гришик, коллективная молитва, незыблемый ритуал, и на этой базе – самопроизвольный трансцензус, так он во всяком случае утверждает, а иосифяне, откуда Мишик, предпочитают импровизацию, индивидуальные тренинги: у каждого свой путь к Богу. Спор обычный, рутинный, но явно более темпераментный, чем всегда. Причем оба они, как заведенные, ругают гендерные еленианские изощрения, но не по делу, а для того, чтобы Малька обратила на них внимание. Мальке это, впрочем, до лампочки. Она сидит, прижавшись бедром к Ивану (в микроавтобус набились тесно, один к одному) и, листая экран своего телефона (надо же, выдали ей телефон), проглядывает последние новости: попытка нападения «диких» на поезд Москва – Петербург, сопровождение спецназа отбилось, жертв нет, опоздание экспресса составило тридцать минут; появление птиц-людоедов в Воронежской области, но тут данные не подтверждены, возможно и лажа; очередное выступление Патриарха: причина гибели мира – человеческие грехи, хуже того – греховный и смрадный путь, избранный западными церквями – гомосексуальные браки, женщины-епископы, совершающие богослужение, внебрачные дети, экстракорпоральное оплодотворение, а еще – дьявольское порождение нашей эпохи, так называемый интернет, с его порнографическими извращениями; только Святая Русь противостоит этому сатанизму, только православие, религия наших отцов, способно спасти мир, погружающийся во мрак; праведность есть долг каждого россиянина, мы – соль земли, если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой?..
– Матфей пять тринадцать, – комментирует Малька. – В прошлый раз он цитировал Рильке: все страны граничат друг с другом, а вот Россия граничит с Богом…
И так она это говорит, что не поймешь – серьезно или ирония.
Возможно, и то и другое.
А дальше за Малькой расположился Хорь. Да-да, Хорь тоже теперь курсант ДДБ, появился примерно через полгода после Ивана. По слухам, зачли ему обряд с крещением жабы. Конечно, сатанисты официально запрещены, так же как последователи каббалы и енохианская ересь, но (Малька как-то обмолвилась) Департамент духовной безопасности все эти деноминации потихонечку привечает. Есть у них действенные обряды. Колорадская катастрофа, когда после нашествия мириадов полосатых жуков весь тот штат практически опустел, ни травинки там не осталось, ни деревца – результат их целенаправленного моления. Так что сидит Хорь как ни в чем не бывало: морда в оспинах, оставшихся от болезни, кожа – желтоватая, иногда шелушится, чудом выжил, о проклятии не вспоминает – скользит по Ивану равнодушным, незаинтересованным взглядом. Что ему какой-то Иван. И рядом с ним, как раскоряченная колода, громоздится вологодский Никандр, здоровенный парень, на полголовы выше всех, абсолютно тупой, но невероятной силы. Хвастается, что кулаком может теленка убить: хрясь по лбу – и все. Хорь почему-то его, а не Кусаку, давнего своего прихлебателя, выбрал себе в напарники. Кусака был страшно обижен. Он и сейчас обижен – закрыл глаза, видимо, молится, но время от времени грызет ногти то на одной руке, то на другой, спохватывается, отдергивает ладони, ведь не ребенок, и тут же, забывшись, вновь начинает их грызть.
Ивану самому впору грызть пальцы. Уже два года он бьется как проклятый, а по-настоящему освоить магию не получается. Все
