Во сне и наяву. Титан - Борис Вячеславович Конофальский
«Я знаю, что это всё из-за него, знаю». Светлана тоже начинает шмыгать носом, и в её глазах тоже появляются слёзы. Ей жалко маму Влада, жалко его самого, она не сдерживается, подходит и обнимает Анну Владимировну, а та сразу обнимает её, обнимает так, как будто Света ей близка. Они обе плачут, и мама Влада говорит:
— Светочка, я вас прошу, помогите найти этих подонков, этих… которые это сделали с Владом, я понимаю, что для вас следствие вещь неприятная, но умоляю вас, помогите следователю.
— Я обещаю вам, — говорит Светлана, она освободилась из объятий Анны Владимировны и рукой вытерла слёзы. — Я сделаю всё, что нужно. Эти уроды ответят за Владика.
Она сказала это с такой неожиданной твёрдостью, что и папа, и мама Влада это заметили.
⠀⠀ ⠀⠀
Глава 10
Они проехали две остановки на маршрутке, дорого, конечно, но иначе Андрею Сергеевичу Фомину пришлось бы долго прыгать на костылях от отделения полиции до дома. Надо ещё учесть, что он пришёл в полицию после суточного дежурства. В общем, пришлось потратиться. Они вышли из автобуса почти напротив дома.
— Светка, — он старался быть с нею ласковым, у девчонки и так жизнь складывалась не очень радостная, — ты сходи в школу.
— Па…, — Светлана надеялась, что сегодня ей удастся от школы отмазаться. — Дома и еды нет.
— Свет, ну хоть на пару уроков, — он не требовал, он уговаривал её, — чтобы учителя не забывали, как ты выглядишь. А после забежишь в магазин, купишь всё и приготовишь еду. А я пока чай попью.
— Ладно, па, — Свете очень не хотелось идти в школу, но отказывать отцу она ещё не научилась. — Но только на два урока.
— Договорились. Давай-давай, беги.
Дочка ушла. Одна, без отца-инвалида, ходила она очень быстро. А офицер — после аварии уже в отставке — Андрей Сергеевич Фомин направился домой. От остановки до дома ему нужно было пройти двести метров по Фрунзе, а потом свернуть налево, и ещё триста метров, и там, отпустив сиделку, можно будет, заварив чай, выпить таблетку, сесть в кресло и вытянуть ноги, расслабиться и подремать возле жены, подождать, пока придёт дочь и накормит его. Настроение у него было неплохое, это несмотря на то, что ему было по-настоящему жаль этого долговязого парня Влада, друга дочери. Да, жаль по-настоящему, но вчера он полностью закрыл кредит за медицинское оборудование, и теперь у него остался только платёж по судебному решению. Андрей Сергеевич шёл домой и считал в уме, он прикидывал, что его пенсия и большая пенсия на жену плюс две его работы запросто покроют все месячные траты семьи, что ему теперь не придётся больше занимать деньги. А может быть, он даже реже будет ходить на резку. Да, и тогда он сможет больше отдыхать, может, тогда и ноги у него будут болеть меньше, и он сможет обходиться без таблеток. Может быть, он даже потолстеет. Фомин даже улыбнулся. Неплохо было бы, а то ему страшно было смотреть на себя в зеркало, одни мослы. Торчат во все стороны. Ужас. А ведь раньше он был спортсменом и неплохим альпинистом. Жена ревновала.
Он так задумался о своих делах, что почти налетел на эту бабу. Она оказалась буквально в метре от него. Как он только не заметил её?
— У, дьявол, извините, — Андрей Сергеевич попытался её обойти, хотя на костылях сделать это было непросто.
— Не спеши, — вдруг сказала она мягким, грудным голосом и своею клюкой, как крюком, зацепилась за его костыль. А ещё стала на него пялиться глазами без зрачков, заглядывать ими прямо ему в лицо. — Не спеши, красавец.
— Так я ничем не смогу вам помочь, у меня денег лишних нет, — сразу расставил все точки над «и» Фомин. — Поэтому извините, но я пойду.
— Не спеши, говорю, не спеши, — старая баба подошла к нему так близко, что он почувствовал её вонь.
Она воняла старухой, грязными волосами и сырым тряпьём, Андрей Сергеевич даже поморщился, он хотел переставить костыли и отойти от неё, но баба продолжила, уже не «глядя» на него:
— В доме твоём большие перемены, большие.
— Что вы несёте? — Фомин поморщился. — Дайте я пройду, денег я вам всё равно не дам.
— Не дашь? Да? — она не отпускала его костыль, не давала уйти. — А ты, красавец, жадный, у дочери твоей много денег, много, а ты и рубля дать слепой не хочешь?
— Что? — тут, признаться, Андрей Сергеевич немного растерялся.
— Говорю, у дочери твоей денег много, вот что. Много же? Одежда у неё красивая, откуда такая, если ты в семье один работаешь, а баба твоя в себя не приходит, так откуда у неё деньги?
— Не твоё дело…, — Фомин уже начинал злиться. — А ну пошла вон отсюда.
— Ты и сам уже заметил… Заметил, да? Изменилась твоя дочурка, сильно изменилась, — бубнит баба прямо ему в лицо, он видит её белые глаза, в которых что-то… плавает, что ли, от них не оторваться. — Злись, соколик, злись, через злость к тебе правда приходит.
— Уйди, я сказал, — Андрей Сергеевич пытается от неё отвязаться.
— Я-то уйду, а твоя дочь с тобой останется. А та ли она, что была, это уж ты сам смотри… Сам.
— Что ты несёшь, дура старая?
— А может, и несу, может, несу, что в голову взбредёт… А ты мне не верь, красавец, я баба, у меня язык без костей, что ни слово — то брехня, так ты себе поверь, домой придёшь, так ты вещи дочурки своей посмотри, проверь, погляди, может, что и найдёшь… А найдёшь, так, может, и ужаснёшься.
Он не выдержал и костылём смёл старуху со своей дороги.
— Пошла вон, мерзость!
И пошёл к себе домой. А баба, тяжко нагибаясь и поднимая свой бадик с земли, кричала ему вслед:
— Ты мне не верь, ты себе верь, соколик, ты вещи, вещи
